Краш-тест

«Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора. Весь день стоит как бы хрустальный, и лучезарны вечера».

Прав был Тютчев, ой как прав. И не только насчет погоды. Конец сентября действительно выдался дивным – ясным, солнечным, тихим. Хотя я любовалась на него исключительно из окошка. И таким же ясным и солнечным бывает начало безответной, безнадежной любви. Безнадежная любовь – это всегда осень. Дорога в никуда. А никуда – это зима, которая, как известно, будет вечной.

Такое со мной было лишь однажды – в девятом классе, когда к нам пришел новенький, Никита Мареев. Он смотрел на меня как на пустое место, но целый месяц я была счастлива только от одной мысли, что утром приду в класс и увижу его. Потом у них с Ленкой Крестовой закрутился роман, и моя радость превратилась в страдания, которые продолжались целый год.

Утро начиналось с того, что звонил Максим и спрашивал, как я себя чувствую. Правда, потом мы обсуждали работу, которую я делала, лежа на диване с ноутбуком на животе, но это уже были мелочи. Главное – вечером я засыпала с мыслью о том, что он позвонит. Чувствовала я себя ужасно, поправлялась медленно, несмотря на все выписанные Максимом таблетки и полоскания – за которыми, кстати, попросила сходить соседку. И все-таки настроение у меня было прекрасным. Даже презенты от Германа не могли его сильно испортить.

Иногда из глубин сознания всплывала Нина-старая-зануда, которая весьма толсто намекала, что эйфория не по делу. Ну звонит он тебе, интересуется самочувствием, обсуждает с тобой работу, говорила она, и что? Домой-то все равно идет к Зае. Ужинает с ней, смотрит кино в обнимку, ложится с ней в постель, между прочим. Она варит ему борщи, покупает трусы, а ее мама считает его почти зятем.

Плевать, отвечала Нина-девочка-припевочка. Без аргументов. Просто плевать.

Вот теперь я уже могла вообразить что угодно. Даже не краснея. И иногда ловила себя на том, что лежу, уставясь в пространство, с блаженной улыбкой. И кино на этом мысленном экране крутится определенно для взрослых.

В субботу, тридцатого сентября, я поехала к маме. В понедельник все равно уже надо было выходить на работу, а тут еще Вера-Надежда-Любовь-София. Всесветные бабьи именины. Мы всегда немножко их праздновали, хотя ни одной женщины с таким именем у нас в семье не было. Скорее, чисто символически. Как то, без чего невозможно жить.

В Левашово я приехала ближе к вечеру, солнце уже садилось в легкую дымку тумана. Было тихо и как-то торжественно, что ли. Деревья сияли золотым и багряно-красным. По радио тихо пел мой любимый Крис де Бург. Я сидела в машине, не торопясь выйти, как будто чувствовала, что это последние счастливые дни, и хотела насладиться каждым мгновением.

– Вы что, с Геркой помирились? – спросила мама, когда мы сели за стол.

– С чего ты взяла? – удивилась я.

– У тебя такой вид… глаза горят. Как будто…

Мама постеснялась закончить. Как будто после чумового секса. Да если бы!

– Может, я влюбилась?

Вот уж о чем я точно не собиралась с ней говорить, но словно само вырвалось. Мамино смущение сразу испарилось, и она дословно процитировала нецензурную женскую поговорку о том, что один мужской орган менять на другой – только время терять. Тут я могла с ней поспорить, но мама, у которой в жизни был только один мужчина, все равно вряд ли бы поверила.

– Кстати, Герман звонил, - добавила она. – Спрашивал, как у меня дела. Как у тебя дела.

Я зашипела. Похоже, он рассчитывал открыть второй фронт и привлечь маму в качестве засадных полков.

– И что ты сказала?

– Ну а что я могла сказать? Что у тебя все нормально. На работу устроилась.

Я порадовалась, что не рассказала маме, кто мой начальник. А то она бы обязательно выложила – вот был бы цирк. Хотя… может, и жаль, что не рассказала. Может, это стало бы последней каплей и Герман оставил бы меня в покое?

В понедельник я пришла на работу и была приятно удивлена реакцией окружающих. Все, кто попадались навстречу, бурно радовались моему появлению. Даже Макаров, поджав губы, сказал:

– С выздоровлением, Нина Львовна.

Я не стала параноить, что эта радость связана с моими рабочими качествами. Даже если и так – ну и что? В газете, например, никто бы не огорчился, даже если б я умерла. Юлька и Кристина, которые звонили хоть и не каждый день, но часто, бросились меня обнимать. Максима еще не было.

– Ну, что тут нового? – спросила я, когда мы устроились на диване с традиционным утренним чаем-кофе.

Минут пятнадцать они вываливали мне все свежие и не очень свежие офисные сплетни.

– А, кстати, - спохватилась Юля под конец, - Фокин, по ходу, расплевался со своей Заечкой.

– Да ладно! – не поверила я.

– А вот! С четверга на пятницу здесь ночевал, на диване, а на выходные его Липкий Юрик приютил. Наверно, квасили два дня и баб крыли во все корки.

– А он что? – я сделала характерный жест, обозначающий выпивку.

– Кто? Юрик или Макс? Юрик нехило так попивает, а Макс, насколько я знаю, слегка, по случаю.

– Вангой буду, - мрачно сказала Кристина, поставив кружку на столик, - не сегодня завтра заявится Зая. Мириться. Никак не могу понять, почему это нельзя сделать дома, зачем обязательно на работу переться, чтобы все видели.

– Интересно, это такое всеобщее мужское – при ссоре хлопать дверью и сливаться? – вздохнула я, открывая ноут. – А я-то думала, что только мой такой герой.

– Наверно, сливается тот, кто находится на чужой территории, - предположила Юля. – Хотя они-то снимают, Зойка из Гатчины.

– А без слива никак? Чтобы на месте разобраться?

– Нин, ну откуда я знаю? Я с мужиком вообще не жила никогда.

– Некоторым лень. Или идти некуда, - пожала плечами Кристина. – Разве что погуляют вокруг дома. Или в гараж. Или с дружками побухать.

Развитию дискуссии помешал Максим.

– Привет, девчонки! – махнул он рукой от двери. – Как, Нин, поправилась?

– Более-менее.

– А ты как, еще бомжуешь? – не отрываясь от экрана, поинтересовалась Кристина.

Максим дернул щекой и ушел к себе. Потом вышел, налил кофе и так же молча удалился. Хмурый и раздраженный.

– Ах-ах-ах, - фыркнула Кристина. – Какие мы нежные.

Мне, помимо возни с сайтом и соцсетями, предстояло написать кучу писем и миллион заявок по квотам, поэтому я с головой нырнула в работу. Хотя и косилась иногда в сторону кабинета Максима. Я сидела лицом к перегородке и поэтому невольно видела его каждый раз, когда поднимала глаза от ноутбука. Где-то в самом дальнем темном уголке проклюнулась надежда, похожая на бледный хилый росток картофеля.

Что, если правда? Взял и порвал с ней?