Краш-тест

Максим нашарил на тумбочке пульт, включил телевизор, и мы даже успели услышать последние фразы президентского поздравления.

– С Новым годом, ВладимВладимыч, - сказал он. – А как Питер?

– Он обещал, что все изменится после Нового года, - улыбнулась я.

– Он знал, - кивнул Максим. – И как, не ревнует?

– Нет. Ты ему нравишься.

Я подумала, что Герман предложил бы вызвать психперевозку, заикнись я о чем-то подобном.

С последними ударами курантов мы чокнулись стаканами, выпили противное теплое шампанское, в котором плавали здоровенные куски льда.

– Я люблю тебя, - тихо сказал Максим и очень осторожно поцеловал меня, едва коснувшись губами.

– И я тебя…

Поставив стакан на тумбочку, я встала и подошла к окну. Зябко обхватила себя руками под грудью. Это было больше, чем я могла вместить. Как будто мироздание испытывало меня на прочность, то отчаянием, то счастьем, бросая из холода в огонь. Глаза предательски защипало.

– Ну что ты, Ниночка?
– Максим обнял меня, прижал к себе.
– Теперь все будет хорошо. Помнишь, как ты плакала на подоконнике, когда Макаров тебя пытался сожрать? Мне тогда так хотелось тебя поцеловать…

За окном грохотало, небо расцветало сверкающими огнями, в телевизоре началось какое-то буйное веселье, а мы так и стояли, обнявшись и глядя в темноту.

– Не замерзла? – Максим еще крепче обхватил меня. – Нин, ты будешь смеяться…

– Опять? – фыркнула я, с удовольствием втягивая распухшим носом запах его кожи. – Фокин, да ты клоун какой-то.

– Я есть хочу страшно. А ты?

– И я.

Мы немного поспорили, стоит ли одеться и пойти на кухню, но решили, что лучше притащить пакеты из супермаркета прямо к дивану.

– А потом будем на крошках спать, как две принцессы на горошине, - проворчала я, роясь в пакетах и вскрывая упаковки.

– Тогда не будем спать.

– Нет, ты не клоун, ты маньяк.

– Да, а что? Я, знаешь, такой клоун-маньяк, - Максим схватил меня за попу, и я взвизгнула от неожиданности.
– Как в триллерах.

Мы сидели на диване, таскали копченую колбасу и ветчину из нарезок и запивали соком прямо из пакета – по очереди.

– По ходу, мы весь год обречены трахаться, пить всякую дрянь и жрать непонятно что, - заметила я. – Как встретили, так и проведем.

– За первое я готов потерпеть второе и третье.

– Ну… пожалуй, - согласилась я, зевнула и поморщилась: губу снова засаднило. – А теперь ты будешь смеяться.

– Спать хочешь?

– Ужасно, - призналась я. – Уже и не помню, когда спала нормально. Последний раз еще до корпоратива.

– Я тоже. Давай ложиться. В душ пойдешь? Сейчас полотенце достану.

Пока я мылась, Максим убрал все в холодильник, перестелил сбившиеся простыни.

– Нинка, ты не храпишь? – спросил он, когда вернулся из ванной и забрался под одеяло, подвинув меня к стенке.

– Вроде нет, - пробормотала я, проваливаясь в сон. – А ты?

Он что-то ответил, но я уже не услышала.

= 31.

1 января

По правде, открывать глаза было страшновато. Нет, не приснилось. Тепло мужского тела, судя по всему, вполне готового к подвигам, рука на бедре, дыхание на шее. Но неужели это правда тот, о ком столько мечтала? Впрочем, страх был мгновенным – как можно ошибиться? Я повернулась к Максиму.

– Привет! – сказал он. – С Новым годом! Тебе тоже было страшно просыпаться?

Вместо ответа я попыталась уткнуться носом ему в плечо, зашипела от боли и тут же оказалась лежащей на нем сверху. И дальнейшее развитие событий сомнения не вызывало.

– Если я сейчас не выпью таблетку, то потом забуду, - пробормотала я с досадой.

– О господи! – закатил глаза Максим. – Беги давай быстрее, я тебя жду.

Ну бежать, я все-таки не стала, пошла медленно, дав ему возможность полюбоваться. Не топ-модель, конечно, но особых поводов стесняться своей фигуры у меня никогда не было. А по пути подумала, что, возможно, и смысла никакого в этих таблетках уже нет. Но тут же эту мысль отогнала пинками. Буду об этом думать, свихнусь за десять дней.

Утренний секс мне всегда нравился больше вечернего-ночного. Несмотря на побочку в виде помятой за ночь физиономии и нечищеных зубов. Но выпадало такое удовольствие нечасто. Поэтому сейчас я чувствовала себя ребенком, которому отдали на разграбление магазин игрушек. Помимо того, что по утрам, в отличие от вечера, я готова была скакать зайчиком, в занятиях любовью при дневном свете чудился мне какой-то особо тонкий, изысканный и поэтому притягательный разврат. Похожий на Каменноостровский проспект.

Все это я и выложила Максиму, когда вернулась. Ни капли не стесняясь. Откуда у меня взялась такая уверенность, что мы на одной волне? Трудно сказать, но я не сомневалась, что это так.

– Я тоже люблю утром, - сказал он, наклонившись надо мной и легко, щекотно целуя живот. – А еще – говорить об этом. И чтобы меня за это не считали гнусным извращенцем.

– Говори, - разрешила я. – Будем оба гнусными извращенцами. Вместе веселее.

– Ну тогда слушай, - он медленно-медленно, по миллиметру, опускался все ниже и ниже…

Из постели мы вылезли ближе к обеду. Только потому, что Максиму надо было собраться, да еще и прибрать у меня не мешало, хотя бы немного. Вообще-то я готова была пожертвовать его помощью ради нескольких лишних часов за более приятным занятием, но он не согласился.

На кухне ноги липли к кафелю: шампанское разлилось по всему полу и высохло.

– Давай так, - предложила я. – Ты собирайся, а я пол помою и что-нибудь параллельно приготовлю.

Наверно, это была не самая лучшая идея.

– Нин, не обижайся, но ты вообще готовить умеешь? – осторожно спросил Максим, старательно распиливая ножом яичницу.

Я покраснела.

– Извини, пока пол мыла, немного пережарилось. Но если честно, готовлю я не очень. Маловато практики было. А в последнее время вообще не готовила.

– Твой что, повар?

– Нет, журналист. Мы вместе учились. Отец у него повар. А у него самого хобби такое – готовить. Так что на кухне я в основном ела. А ты умеешь?

– Ну как тебе сказать? – задумался Максим. – Большую часть взрослой жизни я один жил. Сначала в общаге, потом снимал. Так что умею. Но вряд ли намного лучше, чем ты. Так что насчет того, что есть придется непонятно что, боюсь, ты была права.