Крашеные губки
Шрифт:
– А что он там изучает?
– Будет доктором экономических наук.
Нене подумала, насколько солиднее, чем аукционист публичных торгов, смотрелся бы доктор экономических наук.
– Мабель, расскажи мне что-нибудь про Вальехос.
– Ну, свежих новостей у меня нет никаких, я ведь уже больше месяца в Буэнос-Айресе, с этими приготовлениями.
– Хуан Карлос все еще в Кордове?
– Нене почувствовала, как краска заливает щеки.
– Да, похоже, ему лучше.
– Мабель взглянула на голубое пламя газовой конфорки.
– А Селина?
– Так, более-менее. Чего об этом говорить, можешь себе представить.
– Нет, а есть какая-нибудь симпатичная?
– Божественная! в пять, не слушаешь?
– Нет, никогда, - Нене вспомнила, что подруга всегда раньше нее узнавала, какой теперь лучший фильм, лучшая актриса, лучший герой-любовник, лучшая радиопостановка, почему она всегда давала себя обыграть?
– Я уже пропустила много глав, но по возможности слушаю.
– Жаль, сегодня опять пропустишь.
– Нене собиралась поговорить с Мабель обстоятельно, предаться воспоминаниям - осмелится ли она вновь вернуться к теме Хуана Карлоса?
– У тебя нет приемника?
– Есть, но уже шестой час.
– Нет, еще только без десяти пять.
– Тогда можем послушать, если хочешь.
– Нене вспомнила, что как хозяйка дома обязана угождать гостье.
– Вот здорово! ты не сердишься? Мы все равно можем продолжать разговор.
– Да, чудесно, как называется пьеса?
– "Раненый капитан", осталось всего четыре дня до окончания, а на следующий месяц анонсировали "Забытое обещание". Хочешь, расскажу тебе с начала?
– Да, только потом не забудь рассказать мне про Гузю. Как она?
– Лучше некуда. Ну ладно, расскажу, что там было в начале, а то уже скоро пять и ты ничего не поймешь, а потом ты наверняка сама станешь слушать дальше.
– Только поторапливайся.
– В общем, дело происходит во время войны четырнадцатого года, капитан французской армии, молодой человек, из очень аристократической семьи, которого ранило где-то на границе с Германией, и когда он приходит в себя в окопе, рядом с ним лежит убитый немецкий солдат, и он слышит, что это место занято немцами, тогда он снимает форму с убитого и выдает себя за немца. А весь этот район Франции оказался занят немцами, и они продвигаются к одной из ближних деревень, и проходят через какую-то ферму, и просят еды. Фермер грубый и недалекий крестьянин, но его жена, очень красивая женщина, дает немцам все, лишь бы они продолжали свой путь, но тут она видит его и узнает. Оказывается, она была девушкой из деревни, расположенной неподалеку от замка, в котором жил этот юноша, и когда он еще только начинал свою военную карьеру и приезжал на отдых в замок, он всегда встречался с ней в лесах, ведь это была его настоящая любовь юности.
– Но что это была за девушка? серьезная или вертихвостка?
– Понимаешь, она влюбилась в него еще девочкой, когда он убегал из замка на ручей купаться и они собирали цветы, а уже став старше, она ему наверняка отдалась.
– Тогда поделом ей. Если отдалась.
– Нет, в сущности, он ее любит по-настоящему, но поскольку она из деревенских, он идет на поводу у родных, которые хотят устроить ему брак по расчету с другой, благородной девицей. Послушай, Нене, мы вроде собирались пить мате?
– Ой, за разговором я и забыла, сейчас подоспеет чай, или ты хочешь мате? А он благородную любит или нет?
– Ну... это молоденькая
девушка, которая тоже очень его любит, она такая утонченная, должна ему нравиться. Оставь, будем пить чай...– Но по-настоящему он может любить только одну.
Мабель предпочла не отвечать. Нене включила радио, Мабель посмотрела на нее и уже не через пелену вуали своей шляпки, а через пелену обманчивой видимости смогла разглядеть сердце Нене. Сомнений не было: если эта дура считала невозможным любить более одного мужчины, значит, ей не удалось полюбить мужа, потому что Хуана Карлоса-то она любила.
– И он возвращается к ней из расчета.
– Нет, он ее любит на свой манер, Нене, но по-настоящему.
– Как это - на свой манер?
– Да, просто для него родина прежде всего, он очень заслуженный капитан, с медалями. А потом идет другая часть, где ее деверь, предатель, понимаешь? брат грубого мужа, он шпионит на немцев, приходит на ферму и обнаруживает парня, спрятанного в амбаре, и тот вынужден убить шпиона и закапывает его ночью в саду, а пес не лает, потому что девушка приучила его любить пленника.
– "Ваш лучший друг, станция ЛР-7 из Буэнос-Айреса... представляет... Вечерний радиотеатр..."
– Я пока налью чай... а то дети проголодались.
– Да, только обязательно слушай, дай сделаю громче.
Послышались первые звуки мелодии, исполняемой на скрипке. Вслед за тем громкость музыки убавилась, уступив место хорошо поставленному голосу диктора: "В то морозное зимнее утро Пьер разглядел из своего укрытия на чердаке амбара перекрестный огонь первых выстрелов. Две армии сражались в нескольких километрах от фермы. Если бы только он мог прийти на помощь своим, пронеслось у него в голове. Внезапно в амбаре раздался какой-то шум, Пьер замер на своей подстилке из сена.
– Пьер, это я, не бойся...
– Мари... так рано.
– Пьер, не бойся...
– Единственное, чего я боюсь, это грезить, пробудиться и больше не увидеть тебя... там... твой силуэт в дверном проеме, а за тобою - мерцанье розоватое души..."
– Мабель, скажи, ведь самое прекрасное, когда ты влюблена.
– Т-с-с!
– "Пьер... тебе не холодно? Пашни побелели от инея, но мы можем спокойно разговаривать, он ушел в селение.
– Почему так рано? разве он не ходит всегда в полдень?
– Он боится, что позже не получится, если сражение затянется. Поэтому я пришла сейчас сменить тебе повязку.
– Мари, дай взглянуть на тебя... Что у тебя с глазами, ты случаем не плакала?
– Пьер, ты что говоришь. Мне некогда плакать.
– А если б выдалось время?
– Если б выдалось... я плакала бы безмолвно.
– Как сегодня.
– Пьер, дай сменю тебе повязку, да, вот так, тогда я смогу снять кусок холста, пропитанный настоем трав, посмотрим, помогло ли это незатейливое полевое средство.
Мари принялась снимать повязку, которой была обмотана грудь ее возлюбленного. Как в полях Франции разворачивалось сражение, так и в сердце Мари бились две противоборствующие силы: прежде всего ей хотелось увидеть, что рана зарубцевалась, благополучно увенчав ее неустанные заботы, хотя она не очень верила в целебную силу этих жалких полевых трав; однако если рана зажила... Пьер скорее всего покинет это место, удалится, и, возможно, навсегда.
– Сколько раз я обматывала повязкой твою грудь, тебе не больно, пока я снимаю?