Красивые и проклятые
Шрифт:
— Сегодня вечером я хочу кое-что тебе сказать, — прошептал он мне на ухо.
Раздались крики: «Тачдаун!» — и все вокруг нас вскочили на ноги. Я отстранилась от Картера и, резко встав, присоединилась к всеобщему ликованию. Школьный оркестр сыграл несколько радостных нот, девочки из группы поддержки запели кричалку, и звуки слились в нестройный рев.
Когда все уселись на свои места, мне ничего не оставалось, кроме как вернуться обратно к Картеру.
— Не хочешь спросить, о чем? — спросил Картер. Его голос почти заглушал гам, стоявший вокруг. Он добавил что-то еще, но тут толпа взревела,
— Что? — закричала я в ответ.
Толпа снова притихла. Момент ликования прошел, и все снова уселись на свои места.
Картер наклонился ко мне и крепко обнял.
— Я сказал, — повторил он мне на ухо, — что ты невероятная девушка, и я хочу сказать тебе кое-что важное.
Я выпрямила спину и в ужасе уставилась на него. Картер держал мои руки мертвой хваткой.
Он хотел сказать, что любит меня.
Я столько раз представляла себе, как мы говорим друг другу эти слова — в разных ситуациях, находясь в разных местах…
— Нет, — сказала я и вырвалась из его рук. В моем голосе слышались нотки мольбы. — Только не здесь, Картер.
— Ты о чем?
Мне казалось, что сейчас мое сердце, прорвав кожу, вырвется из груди. Мой рот наполнился слюной. Нужно было остановить Картера. Не дать ему сказать эти слова.
Парень обводил взглядом мое лицо, словно ребенок, потерявший кого-то в толпе.
— Леке, ты же даже не знаешь, что я хочу сказать! — запротестовал он. — Я только хочу, чтобы ты знала, что я…
Ты знаешь, как много значишь для меня.
— Ты знаешь, как много значишь для меня, — проговорила я.
Может быть, мы сможем серьезно поговорить сегодня, но попозже.
— Может быть… мы сможем серьезно поговорить сегодня, но попозже?
Он улыбнулся и отпустил мою руку. Вид у него был немного потерянный. В его глазах показалась обида, но ее тут же сменила пустота.
— Да, конечно. Давай попозже.
Словно в противовес тому, что происходило между нами, толпа со счастливыми криками снова вскочила на ноги. У Картера было такое выражение лица, как будто он упал с неба и оказался в странном, забитом людьми месте.
— Пойду готовиться. — Он встал и, извинившись, стал протискиваться к проходу.
Кейси присела рядом, не переставая махать флагом.
Я, кажется, начала понимать правила, — сказала она. — Чужой игрок уронил мяч, а мы его подобрали. Это называется… А куда пошел Картер?
— Повторять свою речь, — ответила я.
Она как-то странно посмотрела на меня, а потом перевела взгляд обратно на поле.
Я больше не могла просто так сидеть там — мне начало казаться, что я задыхаюсь.
— Пойду пофотографирую, — сказала я и потянулась за фотоаппаратом. — Присмотришь за моей сумкой?
Я прошлась по краю поля. Игроки бессмысленно копошились на нем, как стайка мышей. Но у меня получилось несколько неплохих снимков. Я никогда раньше не пробовала делать динамичные кадры — было жалко пленки и денег на дополнительную работу в фотолаборатории. Но теперь я знала, что если мне понадобится пленка, я могу попросить ее у Фаррин. А если мне нужно будет поработать в фотолаборатории, стоит только намекнуть, и она сама мне это предложит.
Наступил
перерыв, и в колонках заиграла музыка. Меган и Джессика вышли на поле и абсолютно синхронно сделали серию прыжков.Я стала снимать их крупным планом. Напряженные выражения лиц, сильные ноги и руки, на которых выступили капельки пота, яркие красно-белые костюмы — все это выделялось на фоне черного ночного неба и насыщенно-зеленого поля.
Лицо Меган становилось все радостнее. Она махала ногами, подпрыгивала, взлетала в воздух и балансировала на чьем-то плече. Когда выступление закончилось, я опустила фотоаппарат и зааплодировала. Мне не хватало воздуха, как будто я выполняла программу вместе с девочками. Я думала, что в понедельник утром попрошу пустить меня на тренировку, чтобы поснимать еще. Движение и энергия притягивали меня, как наркотик.
А сейчас, — пророкотал над полем голос комментатора, — давайте тепло поприветствуем Картера Блюма — новоизбранного президента нашего студенческого совета!
Школьная политика была далеко не так популярна, как футбол, но Картеру все равно аплодировали довольно громко. Он поднялся на передвижную сцену. Его золотистые волосы сверкали в лучах прожекторов. На нем были узкие серые брюки и белая рубашка на пуговицах. Он выглядел высоким, харизматичным и полным энергии, словно какой-нибудь актер из сороковых, любимец всех женщин.
Но что-то в нем было не так.
Я подняла фотоаппарат и сделала несколько снимков.
Перед самым началом своей речи он посмотрел на меня и быстро улыбнулся.
И тут я поняла, что именно в нем поменялось.
Еще несколько минут назад, когда мы виделись на трибуне, на Картере поверх рубашки был надет черный свитер с длинными рукавами. Но сейчас он его снял.
И закатал рукава практически до локтей.
С первого дня нашего знакомства он никому — кроме родителей и меня — не показывал шрамы на запястьях. Теперь их могла видеть вся школа.
Я попыталась поймать его взгляд, потом посмотрела ему в лицо. Он самоуверенно улыбался с видом человека, у ног которого лежит весь мир.
На долю секунды меня будто парализовало.
В этой улыбке не было ни следа Картера.
Только пустота. Оболочка на месте живого существа.
Боже мой.
Это не может быть правдой.
Я украла душу своего парня.
— Говорят, — уверенно начал он, — что старшие классы — лучшее время в жизни человека. А сегодняшний вечер, — в его голосе звучали металлические нотки; слышал ли их кто-нибудь, кроме меня? — для меня высшая точка этого жизненного этапа.
Я пыталась придумать, как бы сбежать, но я находилась практически на самом поле. Стоя на одном месте, я не привлекала внимания, но стоило мне пошевелиться, и на меня обратились бы все взгляды.
Картер тем временем говорил о том, какие счастливые годы провел в старшей школе Сюррея и как был рад возможности отблагодарить ее за все то, что она ему дала.
— …Не только верных друзей, — продолжал он. — И прекрасные возможности для обучения. Но также широкий спектр дополнительных занятий, лучшие технологические ресурсы в округе и внимательный, заботливый преподавательский состав.