Красная кокарда
Шрифт:
Я прижался к железной решетке, бывшей по бокам крыльца между колоннами, и старался не оторваться от этого места. Впрочем, сдвинуться куда-либо было очень трудно. Приходилось стоять среди этой беснующейся толпы в ожидании развязки, которая не заставила ждать себя долго.
Первые двери, достаточно уже разбитые и расшатанные, поддались, и люди, бывшие впереди, были внесены напором сзади в образовавшийся проем. Но внутренняя дверь еще держалась. Скоро и она упала под ударами нападавших.
Я был захвачен хлынувшим в дверь потоком. Несколько человек впереди меня были смяты, и я несся одним из первых.
У меня была надежда опередить других и поскорее попасть в верхние комнаты, чтобы если не спасти мадемуазель, то хоть умереть, сражаясь за нее. Энергия толпы
Однако, когда мы достигли лестницы, нашим глазам предстало зрелище, заставившее всех остановиться.
На лестнице стоял один старый Гонто. Он спокойно смотрел на вторгнувшуюся орду и улыбался. В улыбке этой виднелось не обычное его легкомыслие, а мужественное сознание касты, к которой он принадлежал. Он видел, как ненависть захлестывала тот мир, который он любил и уважал. Он знал, что смерть ждет его там, внизу, через семь ступеней. И он улыбался…
Повесив свою тонкую шпагу эфесом на руку, он барабанил пальцами по табакерке и смотрел на нас сверху вниз.
— Что, ребята, — заговорил он. — Вы хотите попасть на виселицу?
Сначала никто не трогался с места: появление старика и его бесстрашие подействовали даже на самых подлых. Смущенные его взглядом, они молча таращили на него глаза.
Гонто первым пришел в движение. Спокойным и уверенным жестом, словно на дуэли, он схватился за рукоятку своей шпаги.
— Ну! — промолвил он с гневом и горечью. — Зачем вы пришли сюда? Вы хотите погубить свою душу? Извольте, я помогу вам это сделать.
Эти слова разрушили создавшееся было впечатление. Десяток оборванцев с криком бросился к нему. Я видел, как блестящая шпага сверкнула раз — другой. Один упал и покатился прямо под ноги своим товарищам. Потом я увидел, как поднялся и опустился на это улыбающееся лицо железный брус. Без крика, без стона старик упал, где стоял. На него посыпался целый град ударов, и через секунду он был уже мертв.
Все это произошло так быстро, что я не успел вмешаться. Потом поток людей, испуская страшные крики, хлынул через труп по лестнице. Я бросился за ними. Направо и налево видны были запертые двери. Канальи, взломав их, разбежались по богато обставленным комнатам, разрушая в припадке злобы все, что попадалось им на пути: вазы, статуи, картины, зеркала. С криком триумфа они ворвались в гостиную, которая в течение нескольких поколений видела только красивую сторону жизни. Их ноги стучали по блестящему паркету, по которому издавна мягко вились лишь дамские шлейфы. Все, что было им непонятно, сбрасывалось на пол и уничтожалось. В. мгновение ока дивное венецианское зеркало было разбито вдребезги, картины вспороты и безнадежно испорчены, книги выброшены из окна на улицу.
С первого взгляда поняв, что осажденных нет в этих комнатах, я кинулся вперед, перешагивая через несколько ступеней. Но другие уже опередили меня. Обогнув лестницу, я увидел троих оборванцев, стоявших у двери и прислушивавшихся к тому, что за ней происходит. Прежде чем я успел добежать до этой двери, один из них выпрямился и закричал:
— Они здесь! Я слышал женский голос!
И он размахнулся ломом, чтобы ударить в дверь.
— Стой! — закричал я таким голосом, что он невольно вздрогнул и опустил свое оружие. — Стой! Именем комитета я приказываю вам оставить в покое эту дверь. Остальная часть дома в вашем распоряжении. Идите и грабьте!
Оборванцы взглянули на меня в изумлении.
— Черт побери, — зашипел один из них. — Кто вы такой?
— Я представитель комитета.
Он выругался и поднял было опять руку.
— Стой! Назад! — закричал я в ярости. — Назад, иначе вы все будете повешены!
— Ого! Аристократ! — бросил он мне в ответ и повысил голос. — Сюда, товарищи, сюда! Аристократ, аристократ! — вопил он.
На его зов прибежало человек шесть. В одно мгновение я оказался окружен свирепыми физиономиями со злыми глазами, окружен отребьем, подонками, вынырнувшими с самого дна жизни. Они не замедлили бы убить меня, если бы я, не помня себя, сам не бросился на человека с ломом и не вырвал это орудие из его рук, повергнув
его на пол.В этой борьбе я потерял равновесие и споткнулся. Не успел я оправиться, как один из нападавших ударил меня по голове деревянным башмаком. Удар оглушил меня, однако у меня еще достало силы выпрямиться. Не теряя времени, я накинулся на них, обратил в бегство и освободил от них площадку перед дверью.
Но голова у меня сильно кружилась. Все представлялось мне в каком-то красноватом тумане, люди расплывались перед моими глазами. Я не мог более ориентироваться и только услышал, как подле меня раздавался громкий смех. Кто-то дернул меня за рукав камзола. Я обернулся и в эту минуту получил страшный удар, чем, не знаю до сих пор, и упал замертво.
II. ДЕЛО ПЛОХО
Стоял август, и листья каштанов были еще зелены, когда произошел разгром дома Сент-Алэ, во время которого на меня обрушился ужасный удар. Ясени уже сбросили листву, а дубы только покраснели, когда я стал приходить в себя. Но еще много дней прошло, пока я перестал быть только животным — есть, пить, спать и видеть отца Бенедикта около моей постели. Однако в самом конце ноября настало все-таки время, когда проснулся и разум, хотя все ухаживавшие за мной уже потеряли на это всякую надежду. Встречаясь глазами с добрым кюре, я видел, как он отворачивается и украдкой радостно всхлипывает.
Через неделю я знал уже все, что произошло в эту удивительную осень, пока я лежал прикованный к своей постели. Избегая событий, которые касались меня слишком близко, отец Бенедикт рассказал мне о Париже, о тех двух месяцах подозрении и нерешительности, возникших после взятия Бастилии, о том времени, когда предместья Парижа, едва сдерживаемые Лафайетом и его Национальной гвардией, ревниво стерегли Версаль, где заседало Национальное собрание. Он не скрыл от меня и трудностей с продовольствием, царивших в Париже, и постоянных слухов о том, что двор готовит нападение на собрание. Рассказал он и о злополучном банкете, устроенном королевой и послужившем искрой, взорвавшей мину 27 . От него же я узнал и о шествии женщин к Версалю 5 октября, которые принудили короля и Национальное собрание вернуться в Париж и, сделав короля пленником в его собственном дворце, положили конец периоду колебаний 28 .
27
1 октября 1789 г. состоялся званый обед, на котором офицеры Фландрского. Швейцарского полков и версальские национальные гвардейцы в знак верности королю попрали национальные (трехцветные) кокарды и прикрепили к мундирам белые.
28
Речь идет о походе женщин в Версаль 5 — 6 октября 1789 г., повлекшем за собой переселение короля и Национального собрания в Париж.
— А что же было дальше? — спросил я с удивлением. — Ведь теперь уже 20 ноября…
— С тех пор не произошло ничего особенного. Есть только некоторые признаки…
— Признаки чего?
Он с серьезным видом покачал головой:
— Все поступают в Национальную гвардию. Даже здесь, в Керси, отряд, который хотел сформировать капитан Юз, достиг уже нескольких тысяч человек. Все, конечно, вооружены. Затем, отменено право охоты, и охотиться теперь может каждый. Многие из дворян эмигрировали.
— Кто же управляет сейчас страной?
— Муниципалитеты, а где их нет — комитеты.
При слове «комитеты» я не смог сдержать улыбку:
— А как ваш комитет?
— Я не принимаю в нем участия, — отвечал он, видимо смутившись. — Сказать по правде, они уж слишком быстро идут вперед. Но я должен сказать вам и нечто более прискорбное.
— Что такое?
— Четвертого августа собрание отменило десятину в пользу церкви, а в начале этого месяца было предложено конфисковать все церковное имущество. Теперь, вероятно, это уже решено.