Красная Пашечка

Теперь Гришу облагораживает труд, он выполняет норму на 350 %, его фотография не сходит с доски почета.

Он счастлив.

ПРИМОРСКИЙ ДРАКОН

(Фаниль Искандер)

Рефлексирующий доцент Аггей Псабашкаров поймал барабульку.

Потом он поймал себя на мысли, что думает не о барабульках, а о женщинах.

Женщины занимали в жизни Аггея Псабашкарова огромное место. Он и на исторический пошел, потому что запутался в историях с женщинами. Он не понимал, что с ним происходит, а когда понял, то перестал понимать все остальное.

Он стал думать о своей жене, которая его не понимала, а если понимала, то ночью, да и то редко. У нее были восхитительные ноги, точеный носик, коралловый ротик, перламутровые зубки, грудь напоминала два нежных персика, кожа пахла айвовым вареньем, глаза цвета спелого инжира излучали волнующий матовый блеск, а бедра были такие, что сравнить их в окрестностях Хусума было не с чем…

Первая встреча с женщиной произошла у Аггея Псабашкарова еще когда он учился. Завалив ботанику, он шел по родному Хусуму и вдруг увидел ее. Она была старше, у нее были восхитительные ноги (см. выше), она спросила, как пройти к морю. Он не ответил, бросился на нее и поцеловал, она ответила на поцелуй, он увел ее к морю и уже после всего, уходя и прощаясь, она дала ему рубль.

Вторую он увидел уже в Москве в Сокольниках. Она побежала, он побежал за ней, они пробежали мимо трех вокзалов, пересекли Садовое кольцо, потом мимо памятника Минину и Пожарскому добежали до площади Ногина и побежали дальше. В районе Химок он потерял ее, тосковал восемь минут, после чего увлекся следующей.

Он вспомнил свою третью девушку. У нее были восхитительные ноги (см. выше), он погнался за ней недалеко от общежития университета и догнал. И уже, когда все случилось, она лукаво улыбнулась ему и, убегая, крикнула:

— Я тебе завтра историю сдаю! Пока!

Аггей был потрясен ее цинизмом.

Почему мне попадаются такие, думал он, в сотый раз находя в толпе восхитительные ноги (см. выше), почему моя душа и тело, созданные для целомудрия и покоя, вечно бродят в поисках этих лживых, порочных, алчных, глупых, но таких соблазнительных созданий…

Он понимал, что никогда не поймет причину своего непонимания, и понимание этого делало его непонимание понятным.

…Поставив последнюю точку в своей исповеди, Аггей скушал барабульку и отправился в редакцию журнала. Его встретила редактор, совсем еще молодая женщина, хорошенькая, кокетливая, очаровательная…

У нее были восхитительные ноги!..

МИЛЕНЬКИЙ ЛИРИЧЕСКИЙ ФЕЛЬЕТОНЧИК

(Варвара Карбовская)

Моя чудненькая, дивненькая, прелестненькая читательница, мой добренький, славненький, снисходительненький читатель! Что вы делали до того, как обратили свое вниманьице на мой очаровательный фельетончик? Может быть, вы стояли у станочка и выдавали детальки, перевыполняя производственный планчик? Или стирали любимому носочки и кальсончики, чтобы его настроеньице и без того превосходнейшее, подскочило до поистине космической высотульки? А может, вы держали на коленочках симпатичненького внучонка и вытирали ему платочком сопельки, текущие из носика? Но что бы вы ни делали, дорогие мои читатели, я прошу вас, я умоляю, дочитайте мое сочиненьице до кончика и возобновите прерванные занятия! Я так сильно, так нежно, так пылко, как только могу, желаю вам всего самого хорошенького, огромненького и чистенького!

Дорогие мои женщины (девушки и бабушки), я очень-очень сильно люблю вас (ведь я сама женщина и жена!). Кладите в супчик укропчик и репчатый лучок в малосольную селедочку! Режьте ананасики, рябчиков жуйте — вы заслужили это правочко самоотверженной работеночкой! Мойте посудочку тепленькой водичкой, чтобы в желудочек не проникли микробышки! Смейтесь, улыбайтесь, завивайтесь, одевайтесь, раздевайтесь, переодевайтесь! Ах, как мне надо, чтобы все вы были красивенькие, модненькие, беленькие, розовенькие и голубенькие в крапинку! Я до спазмочек в горлышке счастлива, если вы счастливы!

Так пусть же мой очередной хронический фельетончик войдет в каждую душеньку и сердечко к устроит там крохотуленький лирический пожарник! Всем, всем вам приветичек, а мне славонька….

ПРАВА ЗАБВЕНИЯ,

ИЛИ ПОСЛЕДНИЙ БОГ ЛАНЖЕРОНА

(Валентин Катаев)

Порох…

…мне было тогда примерно шесть лет девять месяцев и восемнадцать дней. Утром девятнадцатого дня я узнал, что порох изобрели китайцы. И еще я узнал, что порох взрывается.

Забыл имя, отчество и фамилию того великовозрастного гимназиста, который сообщил мне, что порох делается из манной каши, селитры, медного купороса и касторки. За эти сведения он взял с меня полтинник.

Анархисты…

Содрогаясь от ужаса, медный купорос я украл у папы, касторку — у младшего брата Женечки, манной кашей меня ежедневно кормила тетя, а селитру подарили анархисты, которые в ту пору у нас в Одессе было великое множество.

Старушка…

Кажется, ее фамилия была фон Студебеккер-Вуонапарте. Впрочем, если даже ее звали как-то иначе, то теперь это не имеет уже никакого значения.

Она жила около нас в маленьком флигеле. Взорвать этот флигель было мечтой моего детства. Теперь я понимаю, как это бесчеловечно… Добрая старушка часто угощала меня халвой «Иоганн Себастиан Вах», утирала мне нос ветхим батистовым платочком и пела колыбельную песню «Ужасно шумно в доме Шнеерсона».

…и вот бомба готова…

Сделанная из старого микроскопа, клистирной трубки с электрическим взрывателем, набитая первосортным порохом, она была великолепна! Я закопал ее в снег, направив дулом в окно старушки фон Студебеккер-Буонапарте.

Я вам не скажу за всю Одессу, но я ночью спал плохо. Мне снились бегущий за мной дюк Ришелье и смертная казнь через повешение.

Разочарование.

…до сих пор не могу понять, почему она не взорвалась. Догадываюсь, что всему виной манная каша. Ее, очевидно, склевали воробьи, привлеченные запахом касторки. А микроскоп с электрическим взрывателем выбросил на свалку дворник Макдональд, двадцать девятый поклонник моей незабвенной тетушки.

СОЛЕНЫЙ КОТ

(Виктор Конецкий)

Все началось в море. Мы тоже вышли ив моря, но забыли об этом.

Я сидел на клотике и думал о Фидии. Мидии плавали где-то внизу я не обращали на меня внимания.

Я думал о том, что обязательно буду, писателем. Было ясно, что настоящим писателем, как Виктор Гюго иди Юлиан Семенов, мне никогда не стать, но желание было огромным.

В жизни все относительно. Прав был старик Эйнштейн. Я с ним совершенно согласен. Эйнштейн — это голова. Наш старпом дядя Вася — тоже голова. Сидя в гальюне, он читает Метерлинка в подлиннике.