Красное бикини и черные чулки

— Хватал, не хватал… — отмахнулась я. — В прокуратуре разберутся.

— Ну да, они разберутся, как же, — снова заныла Жанка. — Пару раз дадут ему по роже, а он слабовольный, сразу во всем признается. Даже в том, чего не делал. А ведь это я, я его в эту историю втравила.

— Ну да, втравила, — согласилась я, — только не его, а нас. Кто его за язык тянул, скажи на милость? Зачем он наплел про этот гроб, про лилии, про трусики и лифчики, ты мне можешь объяснить? У него же был другой текст, вполне безобидный!

— Вот этого я и не понимаю, — упала духом Жанка. — Какой бес в него вселился?

Мне надоел этот беспредметный разговор, и я замолчала. Какой смысл толочь воду в ступе? Жанка повздыхала-повздыхала и понемногу успокоилась. Стала деловито шуршать бумагами. Здравая мысль. Раз уж нас пока не уволили, нужно по возможности работать. Или хотя бы делать вид.

На столе зазвонил телефон, и я подняла трубку.

— Марина Соловьева? — радостно взвизгнула какая-то истеричка. — Вы меня не знаете, но я — ваша героиня!

— Да-а? — неопределенно протянула я. Имея небольшой, но весьма показательный опыт общения с поклонниками своего скромного таланта, я хорошо знала, как они обидчивы и мстительны. Не приведи господь им покажется, что ты ими пренебрегаешь, возненавидят сильнее, чем прежде любили. А посему лозунг момента: политкорректность и еще раз политкорректность.

— Возьмите меня в вашу передачу. Я такого расскажу, такого!.. — захлебывалась трубка. — То, что у вас вчера было, просто цветочки!

Ну вот, еще одной неймется! Еще немного, и придется переименовать нашу с Жанкой передачу в «Трибуну маньяка».

— Хорошо, — ответила я со всей возможной приветливостью. — Оставьте свои данные у помощника режиссера. — И продиктовала этой маньячке номер нашей Ниночки.

— Кстати, а что теперь будет с нашей передачей? — очнулась Жанка.

— Спроси у Яндекса, — по-дружески посоветовала я.

И тут зазвонил внутренний. Я подняла трубку с тяжелым сердцем, потому что догадывалась, кто это.

Предчувствия меня не обманули.

— Соловьева, быстро ко мне, — скомандовала трубка голосом Краснопольского. — И хвост свой замызганный не забудь прихватить.

Хвостом он называет Жанку. Во-первых, фамилия у нее, как вы изволили заметить, Хвостова. А во-вторых, она и впрямь всегда таскается за мной. Кстати, в те редкие минуты, когда у Краснопольского случается благодушное настроение, он любит пошутить, и «хвост» из «замызганного» трансформируется в «павлиний». А эта дура Жанка каждый раз ухохатывается.

И на этот раз Краснопольский был краток как никогда. Обозвал нас с Жанкой недоношенными сиамскими близнецами и сообщил, что «лавочка» наша закрывается, а участь — в подвешенном состоянии, поскольку в настоящее время он слишком занят, чтобы решать ее окончательно. Пока же и до следующих распоряжений Соловьева (то есть я) переводится в редакторы, а Хвостова (то есть Жанка) — в помрежи. Разжаловал, одним словом.

— Вопросы есть?

Мы с Жанкой синхронно покачали головами.

— Тогда проваливайте!

Мы не заставили себя долго уговаривать.

Только за дверью Жанка кое-как перевела дух. Подержалась за левую половину могучего бюста и спросила:

— Вриглю хочешь?

— Давай, — первый раз в жизни я изменила себе. Наверное, нервная встряска сказалась.

Какое-то время мы молча работали челюстями, потом Жанку снова прорвало:

— Такую передачу зарубил, с-с-сатрап. Согласна, исполнение было топорное, но сама идея… Ноу-хау! Такого еще ни у кого не было.

— Гoc-споди, и когда ты уймешься? — закатила я глаза. — Было бы об чем убиваться. «Разговор с тенью» — просто верх оригинальности! А как же все эти бесчисленные «маски»? Ведь то же самое!

Эту Жанку никогда не переспоришь.

— То же, да не то же. Там маска, а у нас — ширма. У человека, который за ней прячется, полная иллюзия, что он для всех невидимка, всего лишь неясная тень, а потому он может говорить буквально все.

— Во-во, — закивала я. — Эта иллюзия и погубила твоего пачкуна. Выложил свои тайные мыслишки.

Жанка сразу загрустила:

— Ой, боже ты мой, лучше б ты мне об этом не напоминала. Ну не укладывается у меня в голове, никак не укладывается.

Ну вот, опять завелась. Действительно, лучше б не напоминала.

Хотя в Жанкиных стенаниях, возможно, и был какой-никакой резон. Потому что если следовать непрошибаемой логике господина Кошмарова, то вчерашний идиотский треп Порфирия имеет самое непосредственное отношение к убийству Ольги Пахомовой. И что же из этого вытекает? А то, что мы с Жанкой разбудили в этом любителе круглых девичьих коленок доселе преспокойно дремавшего маньяка! А без нас он, может, так никогда бы и не проснулся.

Да уж, веселенькая у меня теория получилась, не находите? Вернее, у нас со следователем Кошмаровым.

* * *

Дома меня ждал сюрприз. Причем малоприятный. На кухне сидел небезызвестный вам Пронин и, водрузив ноги на табурет, нагло хлебал мое пиво с моими же креветками.

— Какого черта ты опять притащился? — тепло поприветствовала я его, заранее зная, что услышу в ответ. За галстуком. Или за брючным ремнем. Или еще за чем-нибудь. Как говорится, возможны варианты.

Уже полгода, как я выставила этого приживала, а он то и дело наведывается ко мне и каждый раз под благовидным предлогом. То за какой-нибудь особо ценной записной книжкой, которую он невесть где посеял еще до нашего знакомства, то за дорогими его сердцу детскими фотографиями, а то и вовсе — за лыжными палками. Кстати, последние почему-то срочно понадобились ему еще в августе, и я полдня убила на то, чтобы выкопать их из многолетних наслоений скопившегося в гараже хлама.

— Видел вчера твою передачку — класс! — Пронину с чего-то вздумалось оригинальничать. — Только не понял, кто там за перегородкой-то был. Что за тень такая! Уж не Жанна ли Аркадьевна, часом? Вы же с ней неразлучные, как шерочка с машерочкой. Кстати, я всегда подозревал, что ваши отношения балансируют на грани. И вот вам, пожалуйста, подтверждение. Жанка раскололась, не выдержала. Хочу, говорит, Мариночка, любить тебя в ореховом гробу! — Пронин радостно ощерился, весьма довольный своим сомнительным остроумием.

— Очень смешно! — разозлилась я и прикрикнула: — Убери свои поганые ноги.

— Почему поганые? — притворно обиделся Пронин, но ноги с табурета все-таки убрал. И тут же как ни в чем не бывало спросил: — Пива хочешь?

Вот нахалюга, угощает меня моим же пивом!

— Слушай, Пронин, — я засунула обратно в холодильник еще не начатую бутылку, — давай договоримся: сегодня ты забираешь все свои манатки, если, конечно, таковые еще найдутся, и отбываешь в новую жизнь, полный светлых воспоминаний.