Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1
Шрифт:
Расходятся. Но через десяток шагов на новом месте сходятся опять.
С каждым часом на Невском и повсюду в центре города всё многочисленней котелки, «ясные пуговки», дамские шляпки, студенческие фуражки, дружелюбные солдаты – и перевешивает настроение в пользу правительства и продолжения войны.
Господин в цилиндре:
– Граждане! Неужели теперь, когда мы низвергли старую власть именно во имя победы, – мы будем колебаться идти к этой победе?
Дама с собольей муфтой:
– Не для того мы избавились от режима Николая Второго и Распутина, чтобы теперь устраивать
Разъезжают по Невскому легковые автомобили с рабочими:
– Граждане, не волнуйтесь. Совет рабочих депутатов призывает всех к спокойствию и выдержке, он блюдёт волю народа. Завтра утром будет опубликовано решение.
Но не редеет Невский, а даже, кажется, разыгрывается.
Проехали медленно на моторе вооружённые милиционеры, просят разойтись и спокойно ждать решения Совета.
В это время с Садовой выехали другие милиционеры, с красным знаменем: «Да здравствует социальная революция!»
Сумятица.
Около полуночи у Публичной библиотеки – летучий митинг. Неизвестный в циничных выражениях нападал на Временное правительство. Толпа сначала слушала спокойно, потом стала требовать, чтоб он назвал себя.
– Член Совета рабочих депутатов!
– Мандат.
Полез искать по карманам – не нашёл. Поднялся шум. Стали наступать на него с угрозами. Дружки заслонили его, и он скрылся.
За полночь прошёл слух, что верные правительству царскосельские полки идут в Петроград.
По уже пустеющему Невскому проскакали верховые солдаты, пятеро, винтовки накось за спиной:
– Долой Ленина!.. Не верьте ему!..
64
А с площади перед Мариинским дворцом и после десяти часов вечера, и в одиннадцать, и к полуночи – толпа не только не расходилась, а, кажется, ещё добавлялась. Всех держало сознание, что вот здесь, перед ними, во дворце, сейчас…
И толпа, всё более сдруженная своим стоянием и разговорами по соседству, ждала: быть может, ещё этой ночью здесь нам придётся вмешаться и повлиять? Что там делается во дворце? На семь ладов представляли ход и исход этого важнейшего заседания.
– Нам Россия не простит, если не сумеем сберечь её в этом испытании.
– Всё наше спасение – в единении. Жертвовать личным – во имя общего!
– Будем верить!
– Да, кроме веры, у нас других ресурсов не осталось, увы.
– Безкровная революция казалась таким чудом! А вот опять приходится верить только в чудо…
Загадочен виделся свет во многих окнах дворца, мало кто знал внутреннее расположение: где же может сейчас происходить заседание? Что там делают с нашими министрами? Пытаются их согнуть, сломить?
– Нет, господа, в нашей революции есть, есть здоровый государственный инстинкт! Исполнительный Комитет – ведь не взывает против правительства. Благоразумие – вот уже берёт верх.
– «Власть масс» – это красиво произнести, но это – розовая мечта. Сами массы не могут править собой без направляющего меньшинства с навыками мышления ответственного. Потому и важно, чтобы сейчас интеллигенция не растерялась.
– Да
в самые трагические моменты не забывать: свобода в своих излишествах исправляется свободой же!От времени до времени посылали внутрь лазутчиков: как-нибудь пробраться, что-нибудь узнать или попросить кого же нибудь выступить. Но только и узнали, что даже корреспонденты главных газет не допущены в совещание!
Что же, что же там решается?? Сжаты сердца.
Нет, не уйдём. Не расходитесь!
Перед полуночью подъехал ко дворцу генерал Корнилов и деловито пошёл внутрь. Его не смели подхватывать на руки и не просили у него речи, но восторженно рукоплескала и кричала ему толпа петербуржан, пока он прошёл внутрь. Генерал-надежда!
Сегодняшний угар – непременно развеется! – в этом упование России.
Что спасёт Россию – неизвестно, но спасёт что-то сильное, яркое, животворящее!
Вскоре затем заметилось движение в окнах балкона второго этажа. Возились фигуры у просветной двери, что-то не получалось у них? Потом открыли рядом окно, – и через подоконник в пальто и шляпе пролез – кто же? При фонарях, при оконных и лунных отсветах – Некрасов опять! Соскочив на балкон, снял шляпу и приветственно ею махал, привлекая внимание. Его встретили – раскатистыми по площади рукоплесканиями. И он – вдохновлённо, звонко, с размахиваниями:
– Граждане! Министр иностранных дел Милюков – (вперебив бурнейшие аплодисменты, «ура», «ура!») – сейчас делает доклад по вопросу чрезвычайной государственной важности!
И слова-то какие! У самого голос дрогнул, и толпа замерла, ожидая.
– Он не может выйти к вам сию минуту, но выйдет, как только окончит свой доклад.
«Ура-а-а-а», – слишком даже оглушительное. Милюков – становится символом. Но – и Некрасов же не потерялся:
– Граждане! Кучки людей не могут смутить Временное правительство! Эти кучки пытаются представить себя в виде большого организованного движения, выдать себя за голос народа – но так и остаются кучками. Ваше присутствие здесь – доказывает, что они – не имеют почвы! Правительство уверено в поддержке народа и выполнит свой долг!
Что поднялось! Какие возгласы и рукоплескания! Мы так и верили! Мы так и надеялись! Дурной исход минует Россию.
Ну, после Некрасова стало толпе веселее ждать: наши министры там не сдаются и даже берут верх!
А минут через двадцать открылась, теперь, видимо, отпертая, высокая остеклённая дверь на балкон – и через неё нормально солидно вышел, без шляпы, седеющий, крепкоголовый, в очках, Милюков.
Наконец его увидела вся площадь – и те, кто не видел прежде на подъезде, – и одобрительный рёв не имел границ, перекатывался за Мойку, за «Асторию», за Исаакия.
С балконной ли прочной высоты или после своего удачного доклада – казался Милюков много спокойней и вольней, чем на ступенях три часа назад. И гораздо плавней, академичней, объяснительней произносил речь, даже и шутя:
– Граждане! Когда я сегодня днём узнал про демонстрации с надписью «долой Милюкова», – признаться вам, я испугался. Но испугался – не за Милюкова, а за Россию: если таково настроение большинства – то каково же положение в России? Что сказали бы послы наших союзных держав? Они сейчас же послали бы телеграфные извещения своим правительствам, что Россия изменила союзникам и сама себя вычеркнула из их списка.