Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая

На участке Сиверса — Киквидзе снова творилось неладное. Были получены странные приказы от Носовича, который обязывал их действовать обособленно, разорвав фланги. Из-за этого интернациональная бригада Сиверса в тяжелейшем бою под Лукьяновкой с трудом вырвалась из уготовленного ей котла, потеряв чуть ли не половину личного состава. Обеспокоенный заведомо вредными распоряжениями штаба, Сиверс обвинил штаб Подвойского и Киквидзе в измене... В ответ Высшая военная инспекция отдала Сиверса под трибунал, а остатки отряда приказано было разоружить. Бригада Сиверса замитинговала, отправила своего делегата, комиссара 128-го полка, в Москву...

Миронов, предпринявший наступление в направлении Себряково, снова попал в клещи четырнадцати белых полков. Отбиваясь и отступая, тесня замыкавшие его белые полки, он надеялся раздавить их об укрепленную линию красной завесы под Еланью. Но Елань была оставлена, начались тяжелые бои во вражьем кольце, под Ореховом, откуда Миронов ранее начинал прорыв.

...До полуночи спорили в штабе. Мнения разделились. Большинство штаба склонялось к наиболее короткому и верному пути — на большую рабочую слободу Рудню, пока еще не взятую белыми. На этом настаивали штабные, Сдобнов и Степанятов. Миронов и Блинов не принимали этот вариант по той единственной причине, что противник именно на этом коротком пути и соберет крупный кавалерийский кулак, чтобы достойно встретить и нанести удар. Этот путь был самый реальный, но именно поэтому, как сказал Миронов, им и нельзя пользоваться.

— Следует рвать кольцо там, где этого меньше всего ждут, — сказал он. — То есть снова пробиваться на хутор Большой — Себряково. В тылы белых.

Пехотинцы даже засмеялись от этой фантастики.

— Чего там «на Себряково», Филипп Кузьмич! — сказал командир полка Березов. — Тогда уж давайте прямо на Усть-Медведицу и Новочеркасск рвать! Чего мелочиться? Прямо в гости к всевеликому атаману! Силы у нас есть, снарядов счас хватает и кони справные. А вот чего в этом случае с пластунами делать? Бросим их по дороге, эти три полка? Да еще обоз?

— Пехота как раз и будет атаковать на прорыв, Гаврил Михайлович, — сказал Миронов. — Конные полки и тачанки пойдут следом, чтобы вам на хвост не наступали.

Командиры частей и штаб переглядывались с недоумением.

— Я исхожу, товарищи, из той мысли, что в Царицыне не могут сейчас сидеть сложа руки. Момент переломный: или — или. У Краснова — инерция старого успеха, но намечается уже и усталость, раздражение, а потом и разложение в войске... Царицыну — хоть кричи — надо начинать расчистку железной дороги, хотя бы до ближайшей станции Лог, с перспективой на Арчеду, а там опять-таки нажать на Миронова и заставить взять упущенные позиции. С Воронежа сейчас двигаются свежие части на помощь Сиверсу и Киквидзе, будут и бронепоезда с Поворино. Никак не иначе, поскольку голод заставит Москву поворачиваться быстрое.

— Это так, — сказал Сдобпов. — Это все верно. Но ведь надо же согласовать сроки, ударить одновременно... Какой прок, если Царицын вздумает наступать на неделю, даже на три дня позже?

— Тогда отложим этот совет на завтра, подождем новых данных, — сказал Миронов. — Особо прошу проверять боевое охранение.

Решение не было принято, все устали и расходились неудовлетворенными. В столь трудном положении бригада еще не оказывалась.

Но Миронову, как многие считали, в деле атаки и прорыва отчасти просто везло. На рассвете в штаб заявился Степан Воропаев и привел двух казаков-перебежчиков из 1-го Усть-Медведицкого белого полка. Разведчики Воропаева обшаривали по темному времени место будущего прохода к Сергиевской и чуть ли не нос к носу столкнулись с ползущими через бугор станичниками.

Пока Миронов ополаскивал завядшее от бессонницы лицо, из штабной комнаты неслись веселые окрики, восклицания, смех — это Степанятов, не уходивший спать, балагурил с перебежчиками, давними знакомыми и полчанами. Пришли Осетров и Говорухин, мобилизованные в отряд Голубинцева еще на пасху. Как видно, с повинной.

— Навоевались?! — весело спрашивал Николай Степапятов, тряся за плечи рослого Осетрова, а оробевшего Говорухина толкал под локоть. — Навоевались и погоны уже поснимали? А может, вы нам тут байки забиваете, сами — лазутчики, попали не туды?

Казаки еще более оробели, но тут появился Миронов. От радости он даже поздоровался с казаками за руку.

— Это же первые ласточки, Николай Кондратьевич, неужели не понимаешь? Я-то давно ждал, что начнется паломничество землячков! Вот и они!

Сел к столу сам, велел подсаживаться им с другой стороны, на лавку.

— Так с чем хорошим прибыли? Что там у вас нового? Докладывайте, храбрые донцы-казаки, — и ударение сделал, как в песне, на непривычном для слуха месте: казаки... — Митингуют, значит, опять в полку, так, что ли?

— Так оно, видишь, Филипп Кузьмич, — сказал Осетров и в волнении передвинул на столе свою голубую фуражку с кокардой, — говорили: в три месяца разобьем красных, хлеб убирать надо. А хлеб, его убирать, оказывается, и не к чему. Немцы, понимаешь, наложили на Дон контрибуцию: сто милиёнов пудов да милион голов бычков. Одним словом за кажнюю винтовку с патронами требуют, считай, шесть пудов муки, да полбутылки масла постного, да ишо кожу телячью, а то и жеребенка... А на хрена, скажи ты, нам это спонадобилось?

В разговор вступил и Говорухин, сробевший сначала. Тоже хотел поддержать ту же мысль:

— Надысь разговорились, эта, под кустиком про эти дружественные дела с германцем, а урядник Нехаев меня хотел за шиворот: большевики, мол, тоже хлебец неплохо гребут по Расее, на личности не глядят! А приказный Тимохин аж плюнул! Дурак ты, говорит, дурак, хотя и урядник! Большевики твой хлеб забрали весной, штоб люд голодный по городам прокормить до нови, а немцам он зачем? Што они — голодные? У них спокон века копченое сало на столе. Краснов с ними связался, пущай сам и развязывается! Ну и за митинговали!

— Насчет хлеба? — поинтересовался Миронов.

— Насчет всего. Еще не хотят переходить границы донские, ну и... не пойми, Филипп Кузьмич, как-нибудь не так... Сказано, што, мол, окружили Миронова и надо брать, сходиться с Мироновым лицом к лицу. Так я говорю? — обернулся Говорухин к другу. — Так вот мало охотников, Филипп Кузьмич, посля Шашкина и Секачей итить в наступ. С Мироновым воевать лучше не надо...

— Ну герои! — стараясь подавить нехороший осадок от явной лести, покривился Миронов. — А еще никаких вестей не было?

— Есть кое-чего... — сказал Осетров. — Вчерась, с посля обеда, опять начало у нас в тылах погромыхивать...

— Со стороны Арчеды? — вдруг оживился Миронов и встал в рост, глянул на Степанятова с веселым выражением.

— Ну да, от Фроловскнх хуторов. Говорят, какой-то ихний Колпаков с конницей прорвался через Лог и вроде правит в эту сторону. А тут, изволь видеть, прямо перед фронтом — Миронов. Шутки плохие. Подумали, что самый раз подаваться к вам. Считай, Филипп Кузьмич, что из нашего полка добрая половина казаков готова к тебе переходить, да побаиваются — как ты к ним отнесешься...