Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая

— Неплохой улов, есаул! Обратите внимание: член жидовско-казачьей секции ВЦИКа, небезызвестный в сих краях каторжник Ковалев и присные: каменский портной Щаденко и председатель комитета местной команды урядник Кудинов! На ловца — и зверь!..

Ковалев взглянул на говорившего только попутно, а затем встретился глазами с другим, и его обожгла встречная ненависть, полыхнувшая из провалившихся под надбровья блестевших глаз.

— Д-да, сожалею, что не могу сейчас же вздернуть всех троих на одной сухой тополине! — сквозь зубы процедил второй, злобный есаул. — Особенно этих двух, из бывших казаков... — он хотел сломать встречный взгляд Ковалева, не смог и, видимо, от этого разъярился круче.

— Держите себя в рамках, — прогудел Ковалев, годами каторги наученный к стычкам с конвойными. — Еще не вечер, как говорится. Не пришлось бы извинения испрашивать! — И вдруг засмеялся как-то освобожденно: — Я ведь не только «член секции», но и делегат казачьего Большого круга! И... прикажите-ка лучше подать нам чаю хотя бы, время завтракать.

Офицеры переглянулись и ушли, не желая продолжать спор, а Щаденко хмуро усмехнулся и спросил давешнего урядника с испитым, отчаявшимся лицом:

— Младший есаул, насколько помню, есаул Семилетов, начальник охраны Александровск-Грушевского района, известный каратель... А другой кто?

Урядник уже, по-видимому, утерял излишний пыл, отошел душой при столь мирном, по его разумению, разговоре двух старших офицеров с арестованными и объяснил охотно:

— Другой — это есаул Чернецов, если хотите знать. Лихой командир, всю германскую с нами в окопах! Казаки на него не обижаются!

— Смотря какие казаки, — сплюнул Ковалев.

— Странно, — задумался Ефим Щаденко. — Чернецов, по слухам, орудовал аж в Макеевке и Горловке. Какие черти его сюда-то принесли?

Бородачи сидели молча, не желая продолжать какой-либо разговор. Хворый урядник тоже отвернулся и начал заворачивать цигарку из старого, засаленного кисета с махрами.

— Значит, и есаула Чернецова довелось лицезреть, — повторил Щаденко, глядя озабоченным взглядом прямо на Ковалева. — Дела, выходит, серьезные. Стягивает Каледин все свои силы к Новочеркасску...

ДОКУМЕНТЫ

По телеграфу из Гатчины

Москва. Введенский народный дом. Лефортовский Совет работах депутатов.

Архангельск. Совет раб. и солд. депутатов

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ПОРАЖЕНИЕ КЕРЕНСКОГО

От военно-революционного комитета

Войска Керенского разбиты. Арестован и весь штаб Керенского с генералом Красновым, Войтинским во главе. Керенский, переодевшись в матросскую форму, бежал. Казаки перешли на сторону революционных войск, ищут Керенского, с тем, чтобы передать в руки военно-революционного комитета.

Авантюра Керенского может считаться ликвидированной. Революция торжествует.

За главнокомандующего Антонов

За начальника штаба Владимир Бонч-Бруевич [9]

Из письма

быв. члена Государственной думы Пуришкевича на Дон, Каледину

...Положение Петрограда отчаянное. Газет нет, телеграф и типография захвачены, телефон не работает. Людей на улице хватают и сбрасывают в Неву, без суда заключают в тюрьмы...

Организация, во главе коей я стою, работает не покладая рук, но спасти положение можно только продвижением офицерских и юнкерских полков. Ни на одного солдата здесь рассчитывать нельзя, ибо лучшие из них разрознены и терроризованы сволочью. Во всех решительно полках казаки в значительной части распропагандированы благодаря странной политике Дутова, упустившего момент...

9

Жигалов И. Повесть о балтийском матросе: Фотокопия.— М., 1973.

Ждем Вас сюда, генерал, и к моменту Вашего подхода выступим со всеми наличными силами.

При всей преступной неподвижности здешнего сознательного общества... и при всей поразительной вялости значительной части офицерства мы верим, что правда за нами и что мы одержим верх над порочными и темными силами, действуя во имя любви к родине и ради ее спасения [10] .

11

Командир 3-й Донской казачьей дивизии генерал Кузнецов получил из Новочеркасска шифрованное предписание генерала Каледина: немедленно посадить дивизию в эшелоны и, применяя силу, продвигаться на Дон, имея целью на станции Лиски соединиться с другими частями, где и ждать боевого приказа. Рекомендовалось на всех узловых станциях делать остановки и силой оружия разгонять большевистские совдепы и ревкомы.

10

Джон Рид. 10 дней, которые потрясли мир. Прилож. — С. 320.

Уже началась подготовка к длительному маршруту, сборы артиллерийского имущества и прочих служб на станции Аккерман, где сосредоточивалась дивизия, когда в штабе стало ходить по рукам размноженное на пишущей машинке открытое письмо войскового старшины Миронова на Дон, члену войскового правительства Агееву. Письмо, опасное по содержанию и тем, что оно было именно открытое. Отправитель Миронов и сам просил в постскриптуме другие полки перепечатать письмо, чтобы «оно хоть частью донеслось до родных берегов».

Как и полагалось, письмо доставил начальник контрразведки есаул Персиянов. И надолго задержался у генерала. Времени на просмотр письма ушло порядочно, потому что автор его (скандальный человек, но, по чести сказать, лучший в дивизии строевик!) не ограничивался общим рассуждением о положении на Дону и в России, а затеял пространный политический диспут с противниками из войскового круга. Генерала просто поразила эта стилевая особенность воззвания, говорившая об определенной культуре и широкой социальной осведомленности отнюдь не армейского уровня. Миронов был, следовательно, образованный человек! В качестве эпиграфа, например, он взял сугубо книжную фразу из сочинений Аксакова: «НЕПРАВДЕ ОПАСНО ОДНО — СВОБОДНОЕ СЛОВО», затем здесь же привел — скажем, весьма к месту — заявление генерала Каледина насчет офицерского суда чести (для наиболее революционных офицеров, разумеется!) и слова эти снабдил сакраментальным значком «Sic!» настораживающим внимание читающих... Да и само письмо начиналось в дальнейшем отнюдь но солдафонским окриком, а приглашением к серьезному размышлению — генерал не без досадливого удивления читал письмо:

«...Военным положением, объявленным над Донской республикой, вы, как член войскового правительства, заставили замолчать миллионы людей... Я хочу вам сообщить, что находятся люди, с создавшимся положением на берегах родного Дона не согласные. Один из них, Петр Денисов, в письме к сотнику Алаеву пишет с Дона:

«Уважаемый товарищ! Сообщаю вам о той жизни, которую я сейчас переживаю. Нет моих сил бороться с теми прокламациями, которые распущены по всей нашей Донщине о генерале Каледине и его помощниках. Только и хорош Каледин, а остальные все большевики. Я уезжал от вас и думал, что больше мне не придется встречаться с Николаем Вторым. Нет, встретился. Все организации управляются старорежимцами... Демократического начала нигде не существует, комитеты везде упразднены... Понимаешь, товарищ, нельзя даже говорить о новом строе, того и гляди, сейчас арестуют...»

Далее речь вел уже сам Миронов:

«Еще 4 июня, задолго до объявления военного положения, урядник хутора Медвежьего Распопинской станицы Кирилл Иванович Авдеев, депутат первого Большого круга, писал своему брату: «Ваши уполномоченные все идут против общественного и демократического строя и других стараются ввести в заблуждение. Все их стремление: остаться чистыми казаками и зажечь и начать гражданскую войну, для них это дюже желательно...» Как видим, еще за пять месяцев человек понял истинный смысл политики некоторых дельцов войскового круга и пророчески сказал о ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ, которая теперь разгорается в родных степях!