Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая

— Категорически не советовал бы вам, Федор Дмитриевич, затевать подобный разговор именно в данное время. Даже несмотря на решительные успехи на фронтах, — вдруг прервал его объяснения генерал, не переменив выражения любезности на своем лице и непринужденности позы. — Не дай бог дойдет все это до Антона Ивановича, весьма ревниво принимающего всякие областнические и сословные веяния на Дону и Кубани! — И, уловив новую попытку Крюкова что-то объяснить и уладить, его робкое непонимание, смягчился до шутливого тона: — Прекраснодушие ваше, Федор Дмитриевич, попросту не знает границ! Выбрали, что называется, время! Все силы напряжены, успех держится исключительно на моральной силе войск, которые численно значительно уступают врагу, на доблести офицерства... Когда не только распускать вожжи, но даже подумать о каком-либо размягчении...

— Но именно поэтому! — воскликнул Крюков.

— Именно поэтому я и прошу вас... — тихо, но внушительно предостерег генерал Кельчевский, вставая с мягких кресел и тем давая понять исчерпанность темы и даже всей, так хорошо начатой беседы. — Именно потому, Федор Дмитриевич. Как лицо военное и отвечающее за многое в нашем общем деле, я прошу вас. Впрочем... если только одно дело бывшего полковника Седова беспокоит вашу совесть и, что называется, «не дает жить», то употребите рвение свое как-нибудь частным порядком. Через начальника гарнизона или начальника тюрьмы, что ли. Дабы в этом не было даже намека на изменение в общей политике нашей по отношению к врагам веры и отечества. В остальном, как было условлено, я к вашим услугам...

Крюков вышел от генерала смущенный и подавленный. Его смутила обида генерала Кельчевского и насторожила неприятно оброненная фраза насчет того, что «Антон Иванович весьма ревнив ко всякого рода областническим веяниям на Дону и Кубани...». Разве все это не кончилось с выходом в отставку генерала Краснова и его начальника штаба Полякова? Все еще продолжается грызня мелких самолюбий?

Он не успел как следует успокоиться, отогнать дурные мысли, как вернулся из Таганрога его посланец Жиров, изрядно пропылившийся, потный и злой. Расстегнув не только мундир на все пуговицы, но и ворот закалевшей от пота рубахи, Борис Жиров (всегда вообще-то предупредительно-вежливый около Федора Дмитриевича) вдруг плюхнулся на жесткий диванчик в редакции и закрыл лицо толстыми ладонями.

— Что-то ужасное! Что-то такое творится в мире, хоть камень на шею да с обрыва! Вы не представляете, Федор Дмитриевич!

Крюков выжидающе смотрел от стола, держа снятое пенсне в слабых пальцах.

— Что-нибудь... в пути? — спросил он ради того, чтобы успокоить подъесаула.

— Да... Сначала там, в Таганроге, но это лишь прелюдия! — воскликнул Жиров, отнимая ладони от своего лица. — Этот бывший полковник генштаба, недавний краском... Всеволодов! Негодяй! Отказался что-либо говорить для нас! Именно: для нас! Никакого интервью, говорит, для Новочеркасска, для казачьей прессы! Так и сказал, представьте:

«Все казаки поголовно в душе — красные! Большевики либо сочувствующие им!» Такое вот убеждение высказал! А? Как вам это?

Жиров достал несвежий носовой платок и вытирал им жаркое лицо и толстую, налитую кровью шею. Его горячее дыхание достигало Федора Дмитриевича.

— Видно, он еще не успокоился... после бесед с самим Троцким? — спросил Крюков. — Или, может быть, из зависти к Миронову?

— Возможно. Ненавидит, как лютого врага, этого изверга Миронова, и насчет конницы Блинова еще... Если бы не было конницы Блинова, говорит, 9-я армия была бы теперь истреблена!

— М-да, — покачал головой Федор Дмитриевич, сожалея о непоправимо испорченной репутации его ближайших земляков с Верхнего Дона.

— А истоки подобных умонастроений и распрей душевных, Федор Дмитриевич, прояснились только в пути обратном, в Ростове! — сказал Жиров, даже не собираясь менять своей расстегнутой на все петли, расхлябанной позы. — Нынче ночью в гостинице «Сан-Ремо» убит, как говорят, контрразведчиками... председатель Кубанской рады Рябовол. Прямо после заседания Юго-Восточного союза! Вот в чем истина всеволодовского неприятия казаков! Вот где! Кто бы подумал?!

Федор Дмитриевич надел пенсне слабой рукой и снова сиял. Свет мерк перед глазами, весь мир переворачивался кверху дном.

— Нашей контрразведкой? То есть... деникинской? Именно. Это скорее всего так и было, — соглашаясь, кивнул он. И наконец извинил внешнюю расхлябанность поэта-неудачника Жирова. — Именно. И все, знаете, очень по-русски. Кому же иному придет в голову... м-м... из-за тактических мелочей... в горящем доме, на пожаре, когда ваш общий дом горит, именно в этот момент и выяснить отношении? Сводить счеты с родственниками!

— Страсти-мордасти, — сказал Жиров упавшим голосом.

— Что же делать, господи? — вслух взмолился Федор Дмитриевич. — Научи и вразуми!..

ДОКУМЕНТЫ

Из биографической хроники В. И. Ленина

Сентябрь, не ранее 16-го.

Ленин получил через Особый отдел ВЧК выписку из белогвардейской газеты «Утро Юга» (Екатеринодар) от 17(30) июля 1919 г. с текстом статьи бывш. командующего 9-й Красной армией Н. Д. Всеволодова «Разгром южных советских армий»...

Из статьи Н. Д. Всеволодова

...В общем силы советских войск на всем Южном фронте по своей численности превосходили Добровольческую и Донскую армии в четыре раза, а на ударном участке Луганска не менее как в шесть раз. Техника была всецело на стороне советских войск... В советских верхах царила полная уверенность в успехе... Мне лично пришлось видеть в Себрякове члена РВС 8-й армии и командующего 9-й, которые, уезжая оттуда в Морозовскую 12 марта ночью, под проливным дождем, не хотели переждать только потому, что боялись опоздать и опасались, что армия вступит в Новочеркасск без их участия.

К этому же времени... относится взрыв общего восстания станиц (Еланской, Вешенской, Мигулинской и Казанской)... Из центра последовал ряд легкомысленных приказов подавить восстание — сначала в 3-дневный, а потом в недельный срок... Однако некоторые тайные союзники, офицеры генштаба, состоящие на военной службе у красных, но на деле не склонные служить им, сделали все возможное, чтобы дать развиться этому восстанию в полной мере.

Благодаря умышленному распоряжению штаба 9-й армии, ударная группа была сосредоточена, вопреки приказу фронта, не у Божедаровки, вблизи 8-й армии, а у Усть-Белокалитвенской, удаленной от 8-й армии на 100 верст, с целью нанесения ей отдельного поражения.

26 мая командующий 13-й армией Геккер донес во фронт, что отступающую армию остановить нет сил: люди митингуют, арестовывают своих командиров, были случай расстрелов, с поля сражения исчезают целые команды и батальоны... В 13-ю армию прибыл сам Троцкий. Вид его был ужасный. Начались аресты и массовые расстрелы.

4 июня в штаб 9-й неожиданно приехали две следственные комиссии. Одна из Козлова и другая — прямо из Серпухова, от Троцкого. Первая сделала обыск у меня и в штабе (час ночи), но обыск не дал никаких результатов. Я сказал, что ожидаю большой налет вражеской конницы. Комиссия убралась в тыл, в Балашов.