Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая
Шрифт:
Было мгновение мертвой тишины, некоторого любопытства и удивления, и вдруг мощное, стоголосое «ура!» — чуть нестройно, вразнобой — пошатнуло окрестные сады, воздух, вздыбило понурые головы лошадей, подняло тучу пепельно-черных галок над церковными ржавыми купола ми. Это заревели восторженными голосами бойцы Блиновской, бывшие герои усть-медведицкой бригады Миронова и будто наперекор им, с новым подъемом и восторгом хватили глотки бывшей 3-й Донской бригады Акинфия Харютина, если не знавшие Миронова лично, то слышавшие не раз о его победах. Но никак не хотели уступать им и казаки 2-й Горской бригады Фомы Текучева, собранные во время думенковского рейда по верхнему и нижнему течению Хопра в зимние холода девятнадцатого года, когда подбирали по хуторам выздоравливающих после тифа
Боже ты мой, что поднялось вслед за тем в раздерганном, смешавшемся строю бывших усть-медведицких! Кое-кто без команды вскакивал в седло и выхватывал блестящий клинок, кто плакал, не стыдясь товарищей, в первом эскадроне качали комэска Мордовина, сменившего в бою под Бутурлиновкой самого Михаила Блинова, а в 3-м Быкадоровском полку эскадронный Ермаков вскочил ногами на седло, кик признанный мастер джигитовки, и орал «ура!» таким голосом, что буланый дончак под ним испуганно пританцовывал и прядал ушами, как при бомбежке. Шапки летели вверх, бойцы обнимались и троекратно христосовались, как на святой день.
Старый вояка Григорий Осетров в Горской вдруг упал на колени, поцеловал коня в мокрые ноздри и, держа суконный шлем в левой руке, начал вдруг креститься правым кулаком, сжимавшим повод. Бойцы даже расступились от неожиданности как от припадочного, до того было это удивительно в неверующей массе! А старый казак, подняв морщинистое, усталое лицо к небу, крестился и плакал:
— О господи, милостивый создатель, боже правый! Услыхал ты нашу мольбу ночную, внял горючей слезе!
— Встань! Очумел, что ли? — испуганно подхватил Осетрова под локоть стоявший рядом боец Комлев. — Про бога вспомнил! — и засмеялся зубасто. — Ништо и впрямь ты в бога веришь? Красный боец-воин?!
Молодые вокруг оторопело смотрели па Осетрова, улыбались как-то нехотя и напряженно. Волна криков, обежав церковь, приходила с другой стороны и поднималась с новой силой.
— Дурак ты! — грубо и гневно сказал Осетров, поднявшись с колен и медленно, без всякой злобы вывернув свой локоть из крепкого захвата чужих пальцев. — Дурак! Не в бога верую, а в правду! Правде и молюсь! Надо ж чему-то... Потому как хочу, чтоб ты, болван, живым был! Ну? Погляди, сколь нас осталось-то посля энтих командиров, какие Думенко да Миронова сменили? Довоевались, идолы! — Осетров вытер мокрые глаза наотмашь суконным шлемом. — А ты-то его знал, хоть чуть, самую малость, Кузьмича-то?! Нет? Вот то-то и оно!
Боец Комлев смущенно посмеивался, вытирал рот тылом ладони, а шум между тем помалу утихал. Рядом с начдивом Лысенко оказался на коне политкомиссар товарищ Экон. Поднял руку, требуя внимания.
— Товарищи бойцы! — сказал политком громко, чуть-чуть оступаясь на прибалтийском акценте. — Миронов Филипп Кузьмич — красный казак, еще в девятьсот шестом году выступил против царизма и с тех времен пошел вместе с трудовым народом! Подвергался военному суду и преследованию фараонов-жандармов, а в начале восемнадцатого года, как вам уже сказал товарищ начдив, вместе с незабвенными героями казачьего Дона Подтелковым, Кривошлыковым и другими начал биться за Советскую власть на Дону, товарищи! Как он бил генерала Краснова, тут многие свидетели есть, а на Дону про те подвиги удалой мироновской конницы нынче песни ходят!.. За голову товарища Миронова, как и других красных командиров, генерал Краснов назначал сотни тысяч рублей золотом, но сам сгорел осиновой головешкой, а товарища Миронова после назначили командующим 16-й армией на Западном фронте... Нынче он по решению высших военных органов, как выдающийся стратег и знаток кавалерии, направлен на Южный фронт командовать нашей конармией! Реввоенсовет Республики поручает товарищу Миронову завершить формирование, поднять боевой дух армии и разбить генерала Врангеля!
Комиссар Экон складно и громко рассказал бойцам о новом командарме, не находя нужным в данном случае касаться некоторых частностей прошлого года, когда Миронов
не столько воевал с белыми, сколько метался по тылу и далеким от фронта штабам, доказывая очевидную истину, что народ в целом не может быть контрреволюционным и что в интересах Республики как можно скорее заканчивать гражданскую войну. Теперь эти выводы настолько назрели, что их не надо было доказывать, и, возможно, именно поэтому Миронов вновь оказывался в седле.Начдив Лысенко прочитал свежий приказ:
— Нынче, 6 сентября, товарищ Миронов прибыл в расположение армии. Подучен приказ: всем дивизиям в том числе и нашей, 21-й, готовиться к смотру на 9 сентября! Комбригам и командирам полков приступить к подготовке сегодня же! Особо обратить внимание на прибывающих новобранцев и добровольцев с Дона! Коней вычистить до белого платочка, раскованных — подковать!
Из штаба фронта, дислоцированного в Харькове, ехал Миронов к войскам, через Александровск и Никополь, памятные ему с семнадцатого года города.
Что ж, здесь, в Приднепровье, началась его новая служба в 32-м революционном полку: здесь, в Александровске, многих его полчан-сослуживцев несли горожане на руках после парада и одаривали пачками табака и печенья, и тут он был счастлив родством и единомыслием душ со всем окружающим народом, с каждым встречным тружеником — на железной дороге, в ревкоме Никополя, на площади у трибун... Здесь глазами Нади, серыми и настежь открытыми, глянула на него сама молодость. И сюда, как будто по мудрому распорядку, кинула его судьба теперь, после всех недавних потрясений, утери каких-то драгоценных искр в уставшей душе, на новое дело. Может быть, именно здесь она и отойдет, окрепнет и оперится заново, чтобы начать новое движение по кругу жизни?
В Никополе Миронова ждали открытый автомобиль на резиновых шинах и полусотня конвоя из бывшей блиновской кавалерии. Почти никого не узнал в лицо Миронов, только разве командира полусотни Мордовина да вестового при нем Кирея Топольскова ездившего, помнится, с важным пакетом от Миронова в Царицын... Но стоило лишь сбиться со строевого шага при выходе из вагона, обнять около автомобиля старых своих полчан и побратимов, как бойцы соскочили с седел, бросились к нему, и стало жарко от объятий, толчеи, выкриков с радостными приветствиями, от нахлынувших слез. Бывалые рубаки, закаменевшие сердцем люди прослезились, увидя Филиппа Кузьмича живым и здоровым. Какой-то исхудавший паренек с добрыми, доверчивыми и простодушными глазами не выпускал локоть Миронова и старался перекричать окружающих: «А меня помните, Филипп Кузьмич? Я же с самого начала с Михаилом Федосеичем и с вами!.. Кучеровал на тачанке! Ну, Репников, Андреян, с хутора Курина Кепинской станицы! А мы о вас чуть не кажний день тут думали-споминали!..» Его перебивали другие, терлись ближе к командующему, обещали служить дерзко, верой и правдой за Советскую власть, как умели служить и в восемнадцатом, как умели гикнуть в сокрушительной лаве под Филоновым и Урюпинской, на Северском Донце после утомительных рейдов по степям и балкам...
Сладка и трудна для сердца минута встречи, срывает учащенное дыхание с губ. Обнял еще раз Мордовина, сказал тихо, просяще: «Пора, пора на конь, станичники!» — и все разом оказались в седлах. Пошли конвойные за автомобилем вполукруг, а потом вытянулись в колонну по трое, летели стремительной рысью, парадно обнажив клинки. Миронов оглянулся, погрозил шутливо пальцем, глядя в смеющееся, радостное лицо Мордовина: не озоровать у меня, шашки — в ножны! Клинки тут же исчезли в ножнах — делов-то! А все же радость и вечное казачье «кривое коленце» в пляске сумели, мол, показать, тем и рады!..
Ощущение грустного, после стольких потерь, праздника преследовало Миронова все эти дни. Особенно усилилось это чувство на параде встречи.
Городовиков, назначенный помощником Миронова, неплохо командовал строем и резервными колоннами из нестроевиков обоза; прошли мимо командующего все четыре дивизии, особый штабной полк, а ближе всех, жальчее была опять-таки родимая Блиновская.
Миронов — по уставу — приветствовал проходящие полки, слабые, некомплектные, но такие знакомые по обмундированию, оружию, посадке...