Красные камни

В половине пятого подъезжаем к университету - кавалькада черных Зисов, Зимов, "побед" в сопровождении грузовиков с солдатами ОМОН. На улице Первого Мая, на проспекте Ленина вижу еще военные машины, и даже бронетранспортеры. Парк Ивана Франко оцеплен милицией и вооруженными солдатами, солдаты стоят вдоль улиц Вересня и Словацкого, по которым мы едем к парадному входу. Слева, в парке, толпа - их там уже не сотни, а тысячи человек, провожают нас молчаливыми взглядами, их молчание кажется мне угрожающим. У входа нас встречают Тюленев с Мазуром - "все уже готово, Анна Петровна, ждем вас". По лестницам и коридорам, проходим в аудиторию, мимо милицейских постов.

Шестью часами раньше. Разговор, который не слышали посторонние.

– Сергей Степанович, вы уверены, что так надо? Мне не страшно - но хочется быть уверенными, что не напрасно. Когда в нас будут стрелять.

– Надо, Гриша, надо! Иначе выйдет, что все было напрасно. Что наша "молодая гвардия", это собрание болтунов, а не передовой отряд бойцов за настоящий коммунизм.

– Но ведь те, кто против нас - они тоже коммунисты? Они за нас воевали! Фашистов разбили, в Берлин вошли.

– Это было раньше. Первый Интернационал, Второй Интернационал - которые основывали Маркс с Энгельсом. В самом начале это были организации борьбы за дело пролетариата - а в конце скурвились, разложились, продались буржуазии, как и все социал-демократические партии. Ленин создал партию нового типа и Третий Интернационал - и вот, теперь разложились и они. Мы сейчас такие же первопроходцы, как РСДРП году в тыща девятисотом. За нами встанут другие - но лишь если мы сейчас примем бой, из окопа шагнем!

– Так Сергей Степанович, жить и в самом деле лучше стало. Раньше, как война была, понятно, все для победы - но сейчас и о народе заботятся. И в смысле свободы - вон, у Кувшинова с матмеха отца выпустили. Реабилитировали по полной, извинились, и даже квартиру пообещали, в очередь поставили уже. А гниль и крикунов жмут и партбилетов лишают, если кроме дури и глотки у тех ничего нет.

– А подумать? Что у Ильича написано - подачки от власти, которые не вырваны в борьбе, а дарованы по высочайшему соизволению, могут так же забраны назад. И ты считаешь, что если человека без вины посадили, годы гноили на Колыме, а затем сказали, простите, вы не виноваты - то это все, инцидент исчерпан? Что квартира может потерянные годы и здоровье возместить? А тех кто умер, не дожил - с ними как, тоже реабилитируют?

– Реабилитируют. Вы же знаете, Сергей Степанович, скольким только из нашей группы бумаги прислали. За тех, кого в тридцать седьмом.

– Дурак! Через пятнадцать лет? Прислали - даже не на отца, или дядю, а на какого-то дальнего родственника, значит ближних не осталось уже, куда они делись, ты подумай!

– И к критике стали прислушиваться. Если партийный ошибся - можно указать, и если прав окажешься, тебе лишь спасибо скажут.

– Так даже у тех, кто на самом верху, ума хватило, на грабли не наступать, как царь николашка. Пар выпустить, самых умных и активных заметить и возвысить, на свою сторону привлечь. Предателями сделать - видишь, ты уже задумываешься, почти готов!

– Сергей Степанович, но вы же сами учили, думать и смотреть. А сколько построили, даже тут, во Львове? Взглянешь и веришь, что и по всей стране так. И Победа - гордость за страну, за народ.

– Так и умный хороший пастух свое стадо лелеет. Вот так и комвласть - ну зачем ей нищета, править ведь лучше в богатой и сильной стране? И уж конечно, защищать свое от соседской сволочи, вроде Гитлера. Ты чем сомневаться - Ленина открой, вон на полке стоит, и прочти. Чья должна быть власть - рабочих и крестьян. Вот ты бы доучился, на завод пошел - и что, ты бы себя хозяином чувствовал? Или - что партийные скажут, так и будет. Так чья частная собственность выходит - уж точно, не твоя! А как прежде, при "магдебургском праве" было, городской торговой верхушки, так и сейчас, диктатура не пролетариата, а верхушки партийной. И во главе - сам знаешь кто.

– Сергей Степанович, так ведь Ленин учил - революционная ситуация нужна. А сейчас - нет ведь ее!

– А ты подумай, кто на борьбу скорее поднимется - тот, кто получает гроши, за каторжную работу четырнадцать часов в день, живет в грязном бараке и знает, что там и помрет? Или тот, кто работает восемь часов, получает за это довольно, чтоб не бедствовать, видит что цены ежегодно снижают, ждет получения квартиры, уверен что завтра жить станет лучше и веселей? Но сытая несвобода - все равно несвобода! И чтобы огонь не погас, и завтра лучше полыхнуло - надо сейчас поленья в костер подбросить! Без девятьсот пятого года не было бы семнадцатого. Но мы помним сегодня - мертвых героев Красной Пресни!

– Хотелось бы до победы дожить. И увидеть тот мир, как в "Красной мечте".

– Я ведь на смерть иду, Гриша. Меня прямо там, в зале, арестуют. И расстреляют, или превратят в лагерную пыль. Но я это сделаю - чтобы когда-нибудь потомки о нас вспомнили.

– А если мы вас прикроем? Соберем всех наших, отобьем!

– Нет. Ты наших всех оповести - и действуем по плану. Так будет даже лучше. Ведь мой арест, это больший повод к возмущению, чем какие-то стипендии?

Снова Анна Лазарева.

Семнадцать ноль-ноль. Возле указанной университетской аудитории (самой большой, что нашли) толпа. Рамочки на дверях, металлоискатель (Валя постарался, организовал), с оружием вход воспрещен! Помещение амфитеатром, в "партере", первых рядах, ответственные товарищи - сам Федоров со свитой. За ними университетские - ректор, и прочие "доценты с кандидатами". А задние ряды студентами забиты, даже в проходах стоят. Еще присутствуют корреспондент от "Львовской правды" и товарищи от Радиокомитета со своей аппаратурой - толпа, что в парке собралась, тоже слушать будет, все подключили. А я дрожу вся - вспоминая, что мне Пономаренко сказал:

– Ты уж не подведи, Анка. Под мою ответственность - я за тебя поручился.

Ну да, диспуты у нас уже проводятся, по новому курсу, но исключительно за закрытыми дверьми. Слухи понятно, ходят, и подписку о неразглашении ни с кого не берут - однако широкой огласки в прессе, радио, телевидении нет никогда. И тут, невиданное дело, не с товарищем, предлагающим "лучшее в ущерб хорошему", а с возможным врагом, и в не строго партийной аудитории - да не бывало в СССР такого с Гражданской, и не будет в ином времени до "перестройки" (которая, я надеюсь, не случится тут никогда). И перед кем мог поручиться Член Политбюро и ЦК КПСС, главноответственный за идеологию и пропаганду, начальник Службы Партийного Контроля - неужели... Ой мамочки, если не вытяну, то как минимум, будет мне то, что Юрка Лючии обещал - со службы вон, в исключительно жены и матери, ну а о худшем и думать боюсь. А если товарищ Сталин и Пантелеймону Кондратьевичу из-за меня выразит недоверие?! Слышала разговоры, что Пономаренко в преемники намечается - а если переменится, и кто взамен, какой-нибудь молотов или микоян? У меня сердце колотится - если проиграю, не только свою карьеру погублю, судьба всего СССР может перемениться!

Две кафедры - одна для Линника, вторая для меня, причем кое-какие секретные приборы из двадцать первого века задействованы (если упрощенно, то у меня будет "помощь зала", незаметные подсказки от всего нашего дружного коллектива - особенно я на Юру, Валю и Лючию надеюсь). И конечно, я могу одним нажатием кнопки микрофон у оппонента отключить (хорошо было Соловьеву, когда тот, кто против, обязан проиграть - поскольку игра идет в одни ворота). Так как, правило первое, нас много, а противник один. А второе, мы не истину ищем, а главную цель имеем, чтобы оппонент раскрылся, и вывернул наружу всю свою гнилую душу, забыв что он в прямом эфире (тут и доверительность играет, и мнимая беспристрастность, даже дружественность, "чего стесняться, все свои, все понимают", ну и конечно, психологизм ведущего). Ой, справлюсь ли?