Красные огурцы
Шрифт:
— Нет, Дуня, не проси. У меня сердце разрывается. Но сама посуди, куда я тебя возьму? Мы чужие люди… И ты все же не ребенок, как-нибудь справишься тут.
— Значит, не возьмешь?
— Нет, Дуня, прости.
Дуня шмыгнула носом и сказала, глядя в небо:
— Значит, ошибался дедушка, когда говорил, что ты добрый человек…
19
Аслан явился в подвальный кабинет Бори Психолога в состоянии стресса, а шестьдесят минут (и десять тысяч рублей) спустя покинул его умиротворенным и гармоничным, как йог. В сущности, его случай был довольно заурядным для такого специалиста, как Борис Александрович. Более того — типичным. Если бы не поток клиентов с немотивированной агрессией, на подвальный
— Ну что там, брат, что видишь? — бархатным басом спрашивал терапевт.
— Вижу! — отвечал пациент. — Вижу спокойняк!
— Какой он?
— Не знаю, брат. Просто вижу его.
— Может быть, это берег моря?
— Почему берег?
— Не важно, не отвлекайся. Может быть, зеленый луг?
— Какой луг, слушай?
Борис Александрович вздохнул.
— Открой глаза, Аслан. Послушай. Нужно представить что-то, что ассоциируется у тебя со спокойняком.
— Как это?
Вот именно поэтому Боря Психолог и брал вдвое больше среднего московского психотерапевта. Он начал приводить распространенные метафоры спокойствия, описанные в психологической литературе. Но ни лес, ни море, ни сад, ни даже горы не показались Аслану достаточно спокойными образами.
— Давай так, — предложил Боря, вытирая пот с шеи. — Я буду называть слова, а ты будешь говорить, что тебе кажется спокойным.
— Делай, — согласился Аслан.
— Вода.
— Нет.
— Кошка.
— Нет.
— Шашлык.
— Какой?
— Любой.
— Любой — нет.
— А какой — да?
— Никакой. Шашлык хорошо кушать, а ты хочешь спокойное слово. Нет, давай дальше.
— Снег.
— Нет.
— Солнце.
— Нет.
— Часы.
— Дворец!
— Что дворец, Аслан?
— Дворец хрустальный, — глядя в бетонный потолок, мечтательно произнес Аслан. — Красивый, спокойный…
— Закрывай глаза, брат, закрывай! Рассказывай.
Вот так не сразу, но все же удалось Боре расшевелить подсознание трудного клиента и выудить из него тайную фантазию о хрустальном дворце, метафору «спокойняка». Откуда она взялась там, из какой сказки? Месяцы классического психоанализа, возможно, могли бы дать ответ и на этот вопрос, но чем нравилось Боре НЛП, так это быстрым эффектом. Аслан, не открывая глаз, описал башни и стены, фонтаны и деревья, арки, минареты и окошки. Весь архитектурный и садово-парковый ансамбль почему-то оказался выполнен из прозрачнейшего хрусталя, имел голубоватый отлив и мелодично звенел. Аслан по мере описания метафоры ощутимо расслабился, откинулся на спинку стула, кулаки его разжались, в глубине бороды зашевелилась улыбка. Боря мысленно поздравил себя с профессиональной победой. Побродив вместе с клиентом по виртуальному дворцу, посидев у хрустальных фонтанов, полюбовавшись совершенно пустыми окрестностями с хрустальной башни, терапевт попросил пациента хорошенько запомнить эту ситуацию и разрешил ему открыть глаза.
— Как сам, братюня?
— Уах! — только и сказал Аслан.
— Теперь смотри короче. Как только кинет в бычку, морозишься, закрываешь глаза и начинаешь ходить по дворцу, водить жалом, как мы сейчас. Вспоминай в подробностях башни, фонтан, всю ботву. Сразу отпустит, отвечаю.
По правилам клиенту нужно было сейчас установить кинестетический якорь — какой-нибудь физический объект, вызывающий правильные ассоциации и помогающий войти в ЖС. Боря любил использовать в качестве якорей мелкий спортивный инвентарь — шайбы, кистевые эспандеры, теннисные мячи. Он полез было в тумбочку, но вспомнил, что отдал последний якорь, кажется, это была шайба, одному видному положенцу из Балашихи с редким фоническим неврозом — хрематофобией, боязнью прикасаться к деньгам, сильно мешавшей его работе хранителя общака. Аслан пребывал сейчас в самом что ни на есть ЖС, и его надо было быстро заякорить. Боря огляделся в поисках подходящего
объекта и нашел его.— Держи, — сказал он, протягивая Аслану бейсбольную биту.
— Зачем это?
— Держи, держи. Нравится?
— Нормал бита.
— Почувствуй ее, брат. Видишь, какая она твердая, сильная и спокойная? Носи ее с собой. Когда захочешь войти в свой дворец, потрогай ее, четче получится. Мы назовем ее Бита Спокойствия.
Конечно, для якоря бита была излишне громоздким объектом, но ничего лучшего под руку не подвернулось. Сойдет, подумал Борис Александрович. Аслан повертел биту в руках, закрыл глаза и улыбнулся.
— Благодарю, — сдержанно произнес он, расплатился и вышел на улицу.
Так хорошо Аслану не было давно. Сердце билось медленно, шея стала мягкой. Он с наслаждением втянул носом миазмы Нижегородской улицы и подставил усталое лицо солнцу. Осторожная ревизия привычных раздражителей принесла приятный сюрприз — ни коллеги, ни конкуренты не вызвали в душе ненависти. Осмелев, Аслан подумал о самом страшном — жене и детях. В челюсти возникло напряжение. Он быстро сжал в руках Биту Спокойствия и зажмурился. Твердая деревянная лакированная тяжесть биты каким-то чудом визуализировалась в хрустальном пейзаже, перед его внутренним взором из голубой дымки встали прозрачные башни и минареты. Челюсть обмякла. В последний раз так спокойно Аслану было три года назад, когда после стычки с каким-то дохарями в ночном клубе он уже на добивосе сломал руку и приехавший врач вколол ему болеутоляющее. Наивысшее блаженство — это первый момент после боли. Как, должно быть, кайфовали его должники, когда после конструктивной беседы он разжимал тиски, зажавшие пальцы… Поеду домой, решил Аслан, помирюсь с Сусанной.
20
Ладья оказалась обыкновенной лодкой из ПВХ, аляповато разрисованной все теми же цветами и лучами. Причем, судя по тому, что Антон испачкался краской, разрисованной совсем недавно. От колесной платформы Антон тоже ожидал большего, учитывая масштабы изобретательского гения покойного. Это была довольно обычная тележка для лодки на четырех колесах. Погрузив тело дедушки в садовую тачку, Антон без особых усилий докатил ее до сарая, переложил усопшего в погребальную ладью и сверился с бумажкой. Сопроводительный инвентарь был на месте, согласно списку. Бутылка воды, одеяло — Степан Трофимович в своем загробном существовании определенно собирался обойтись без мещанских замашек викингов или индейцев, как будто его ждала не дорога в вечность, а поход за грибами.
Антон старался не думать о последствиях своего эмоционального порыва исполнить последнюю волю изобретателя. У этого поступка не было ни одной рациональной причины, он просто понял, что это тот самый случай, когда иначе поступить нельзя. Просто нельзя, если ты считаешь себя порядочным человеком. Да и просто человеком. К тому же будущее сейчас виделось ему таким туманным, что девушка и прялка вряд ли могли еще сильнее усложнить ситуацию. События в последние дни взяли моду случаться сами, не советуясь с Антоном. Оставалось повиноваться течению жизни.
Дедушкины расчеты пока были верны — платформу удалось вытолкать из сарая на тропинку, ведущую в лес.
— У вас тут река есть? — спросил Антон. — Что-то я не видел, пока плутал.
— Значит, не нужна была тебе река, — объяснила Дуня. — Лес хотел тебя к нам привести и привел.
— А, значит, это лес хотел! Что-то я не заметил. По-моему, он хотел, чтобы я заблудился, лег спать на землю и проснулся с пневмонией. Ну, мне так показалось…
— Лес испытывал тебя.
— Испытывал… Ты ему передай, что у меня все порядке и совершенно не обязательно было тратить на меня время. У него наверняка и без меня куча дел — грибы, муравьи, фотосинтез, кислотно-щелочной баланс почвы…
— Я бы не шутила про лес, когда по нему иду. Он все слышит.
Антон хотел отпустить еще какую-нибудь едкость в адрес леса, но вдруг почувствовал, как будто все эти деревья, устремленные в небо, действительно смотрят на него и внимательно слушают. Кроны шумели как-то неодобрительно, захотелось говорить шепотом.
— Так что, по этой тропинке, что ли? — спросил Антон тихо.
— По ней. Как раз дойдем до речки.
— Как называется речка-то? — Антон навалился на тележку, она поддалась и покатилась почти сама, хрустя ветками.