Красные огурцы

— Очень интересно! — горячо возразила Дуня, усугубляя нарциссизм ничего не угадавшего архитектора. — Ты что, был там?

— Дитя мое, — снисходительно ответил Антон, — чтобы что-то знать про предмет, не обязательно с ним знакомиться. Вот ты, например, хоть в чем-нибудь наверняка разбираешься?

— Ну, в грибах…

— Прекрасно! Когда ты видишь белый гриб, ты сразу можешь кое-что о нем сказать, хотя не встречала его раньше.

— Но я много других встречала.

— Ну вот, а я много усадеб перевидал. И некоторые даже сам построил.

— Много?

На самом деле Антон участвовал в проектировке и строительстве всего пары объектов, которые можно было бы с натяжкой назвать усадьбами. И все они строились с нуля в отчаянных попытках стилизации. Но Антон решил не углубляться в детали и сказал:

— Достаточно, чтобы разбираться в них не хуже, чем ты в грибах.

— Ты такой умный… — восхищенно выдохнула Дуня.

— Нет, я не очень умный, — сказал Антон тоном уставшего философа, который за неимением достойного собеседника разговаривает с самим собой. — Есть люди поумнее меня. И вообще ум — это вопрос образования, то есть, попросту говоря, прочитанных и понятых книг.

— Я тоже читаю книги! — радостно воскликнула Дуня.

— И что же, интересно, ты читаешь?

В последнее время Дуня сражалась с «Бытием и временем» Хайдеггера, надеясь, что он повлияет на нее таким же решительным образом, как и на всю философскую традицию ХХ века. Но искоса глянув на Антона, вышагивающего рядом, она сказала:

— Ну всякое… Вот Куприн у нас стоит, я его читала.

— «Яму», надо полагать?

— «Яму» тоже.

— Рановато тебе это. Да и вообще Куприн — не лучший из русских писателей. Первый среди вторых, — вынес диагноз Антон, слышавший когда-то такую формулировку и посчитавший ее достойной заменой чтению этого автора.

— А кто твой любимый писатель?

Больше всего Антон любил Ильфа и Петрова, но планка его авторитета забралась уже так высоко, что пришлось сказать «Сартр».

— А что он написал? — не унималась Дуня.

— «Посторонний». Только не спрашивай про что это.

Она с трудом подавила усмешку. Несмотря на литературную кашу в голове Антона, вопрос «про что?» применительно к экзистенциалистам, с обывательской точки зрения, действительно не имел смысла.

— Почему? — воскликнула Дуня и сделала большие глаза.

— Потому что такие книги не бывают про что-то. Про жизнь. И вообще мне нужно подумать, так что предлагаю немного помолчать.

Дуня послушно замолкла. Она получала профессиональное наслаждение от этой ситуации, но раздражение, звучавшее в репликах объекта, было совсем не той эмоцией, которой она ждала. Пожалуй что настало время переключаться на заботу и вытягивать любовь за ее прагматичные отростки.

23

Облака прикрыли распоясавшееся солнце, по обеим сторонам дороги разливались поля чего-то злакового, что Антон, любивший порядок, решил считать пшеницей. В пшенице стрекотало что-то, что с куда большей уверенностью можно было считать кузнечиками. Сзади послышалось тарахтение, их догонял трактор.

— До города далеко, уважаемый? — крикнул Антон водителю, лихому парню в телогрейке на голое тело и бейсболке набекрень, когда трактор поравнялся с ними.

— Километров пятнадцать! — крикнул в ответ уважаемый тракторист. — Подвезти?

— Вот спасибо! — сказала Дуня, взбираясь на сиденье. — А то мы уж умаялись.

— Двести рублей, — сухо ответил тракторист.

— Поехали, — сказал Антон.

Они быстро проехали пшеницу и через пару километров окунулись в кукурузу. Справа и слева тянулись зеленые поля, пока еще короткие стебли густо торчали из земли и видно было далеко. Трактор трясло, он шел не сильно быстрее пешехода. Дуня открыла саквояж, проворно расстелила на коленях тряпочку, смастерила бутерброд с сыром и сунула его под нос Антону.

— Ешь, Антон! — перекрикивая грохот мотора, скомандовала она.

Потом из саквояжа очень кстати возник бутерброд с колбасой, огурец и бутылка компота.

— У тебя там что, одна еда? — спросил Антон с набитым ртом.

— А кто ж тебя покормит? Тебе силы нужны.

Дорога вырвалась из поля, пошла вдоль леска, стали попадаться домишки, сгустившиеся в деревеньку. Перед поворотом, возле бревенчатого дома с ветхим забором, тракторист внезапно остановил машину.

— У меня тут дела, — объявил он. — На полчаса, не больше.

— Вообще-то нам нужно в город, — попытался возразить Антон.

— Не убежит ваш город. Сказано — на полчаса.

Бесцеремонный владелец транспорта спрыгнул на траву и, тяжело топая резиновыми сапогами, ушел в дом. Трактор остался работать на холостом ходу, противно грохоча.

— Тоже мне, лимузин-сервис, — пробормотал Антон, слезая и помогая слезть Дуне.

— Мы колодец проехали, — сказала Дуня, — я пойду воды наберу.

— Я с тобой схожу. Я же за тебя теперь отвечаю, как выясняется.

— А трактор?

— Да что с ним будет? — Антон взял корзинку и пошел впереди.

Дуня сделал вид, что замешкалась, и отбила деду оптимистичное смс-сообщение: «Все по плану. Готовься к свадьбе». Ей в голову пришла очередная коварная мысль.

— Антон, а Антон! — Она догнала его и возбужденно подергала за капюшон. — Может за него?

— Что за него?

— За него замуж, за тракториста?

Антон остановился.

— Дуня, ты сейчас серьезно?

Дуня смотрела на него своими огромными васильковыми глазами, и, глядя в эти глаза, Антон понял, что надо раз и навсегда перестать уточнять, серьезно или не серьезно.

— Ты готова выйти замуж за какого-то… гопника, даже не зная, кто он, что он? Дуня, это серьезное дело!

— Ну ладно, я просто спросила…

— То есть если бы я согласился, ты бы пошла за него, да? Так?

— Ты же решаешь.

— Ничего я не решаю!

Дуня насупилась и пошла вперед.

— Сам говорил, что не хочешь этим заниматься. Выдал бы меня сейчас и отвязался. Сам не знаешь, чего хочешь.

— За тракториста не пойдешь! — твердо сказал Антон.

— А за кого тогда?

— За баяниста!

«Сработало!» — подумала Дуня.

У колодца суетилась энергично-немощная бабушка. Она силилась поднять коромысло с двумя ведрами.

— Бабуля, давайте я помогу! — воскликнул Антон, подбегая.

— Ты что, неместный? — недоверчиво спросила бабушка, но все же высунулась из-под коромысла и пропустила Антона.

— Неместный… А что, местные не помогают?

— Была коптилка да свеча — теперь лампа Ильича, — загадочно отвечала бабушка.

«Какая у меня жизнь пошла исконно-русская», — думал Антон, не без напряжения шагая под тяжестью ведер. То прялка, то коромысло, еще корзинка эта. Стоит отъехать от Москвы — и как в машине времени… Сколько же весят эти ведра? Килограмм по десять… Как она их таскает?