Красный блицкриг

С маленькой Финляндией воевал уже не ЛенВО, а почти половина всей РККА. Финская армия держалась на пределе сил, положение на фронте было критическим, все резервы иссякли. Под давлением военных сейм согласился на переговоры.

12 марта 1940 года Москва подписала мирный договор с «презренным белофинским правительством помещиков и капиталистов». Никого не представлявшее «народное правительство» Куусинена самораспустилось и отправилось на свалку истории. Спорные вопросы, естественно, были урегулированы в пользу победителей. В состав СССР вошли весь Карельский перешеек, включая город Выборг, Выборгский залив с островами, западное и северное побережье Ладожского озера, финская часть полуостровов Рыбачий и Средний. Финляндия сдала Советскому Союзу в аренду сроком на 30 лет полуостров Ханко, а СССР снял свое предложение о заключении пакта о взаимопомощи и обязался вывести свои войска из области Петсамо. Формально Сталин получил даже больше, чем требовал до начала войны. Однако финны отстояли свою независимость и сохранили вооруженные силы. А Советский Союз вместо нейтрального государства получил на своей границе убежденного врага, жаждущего реванша.

Весьма ощутимыми были потери. Тем не менее Красная Армия «с честью выполнила поставленные партией задачи», а Финская кампания была признана победоносной: «Финнов победить — не бог весть какая победа. Мы победили еще их европейских учителей — немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов, но и технику передовых стран Европы. Не только технику, мы победили их тактику и стратегию».

Молотов, развивая мысль Вождя, поведал депутатам Верховного Совета, что мы победили не только «тактику и технику», но чуть ли не все вооруженные силы половины Европы: «Не трудно видеть, что война в Финляндии была не просто столкновением с финскими войсками. Нет, здесь дело обстояло посложнее. Здесь произошло столкновение наших войск не просто с финскими войсками, а с соединенными силами империалистов ряда стран, включая английских, французских и других».

В общем, мы по-прежнему впереди планеты всей, хотя кадры, конечно, следует почистить. На этот раз первым лишился давно насиженного места наркома обороны маршал Ворошилов.

Русский стиль демократии

Весной 1940 года война на Западе становилась все менее «странной», захватывая в свою орбиту новые страны и народы. В апреле немцы оккупировали Данию и высадились в Норвегии. 10 мая вторжением в Голландию и Бельгию началось генеральное наступление Вермахта на французском фронте. Фюрер повернулся к Красной Армии спиной. Советское правительство, в лице премьера, пожелало ему удачи. «Молотов по достоинству оценил сообщение и сказал, что он понимает, что Германия должна была защитить себя от англо-французского нападения. У него нет никаких сомнений в нашем успехе», — доносил Шуленбург. Для Москвы складывалась удачнейшая политическая и военная ситуация, чреватая любезными сталинскому сердцу «случайностями» и приятными «неожиданностями». Иосиф Виссарионович надеялся, что крупнейшая в Европе армия Франции его надежды оправдает и кровопролитие на укрепленных линиях Мажино и Зигфрида затянется на достаточно длительный срок, истощая обе стороны.

Молотов среди своих откровенно делился перспективными планами: «Сегодня мы поддерживаем Германию, чтобы удержать ее от предложений о мире до тех пор, пока голодающие массы воюющих наций не расстанутся с иллюзиями и не поднимутся против своих руководителей… В этот момент мы придем им на помощь, мы придем со свежими силами, хорошо подготовленными, и на территории Западной Европы… произойдет решающая битва между пролетариатом и загнивающей буржуазией, которая и решит навсегда судьбу Европы».

К переброске «свежих сил» к западной границе приступили, едва подписав мир с финнами. Срок демобилизации призванных из запаса бойцов и командиров был отодвинут почти на полгода. К концу июня СССР мог выставить против «загнивающей буржуазии» 84 стрелковые и 13 кавалерийских и механизированных дивизий, подкрепленных 17 танковыми бригадами. Вермахт у советских рубежей располагал на тот момент 12 пехотными дивизиями, по большей части ландверными.

Готовясь к войне с Германией, советское руководство стремилось окончательно укрепиться в стратегически важном регионе на границе Восточной Пруссии, устранить малейшую возможность антисоветских действий прибалтийских стран, а заодно и расширить зону «социализма», освободив трудящихся Прибалтики от капиталистического гнета. Обстановка в Европе и заветная Цель диктовали необходимость присоединения Прибалтики к СССР. Рассуждения о том, будто Советский Союз стремился предотвратить превращение стран Прибалтики в германский плацдарм, — не соответствующая фактам болтовня — «вуаль… вуаль…». Сталину самому нужны были выдвинутые далеко на запад плацдармы.

11 мая, буквально на следующий день после начала немецкого наступления, Москва потребовала от руководства прибалтийских стран форсировать переговоры о расширении советского военного присутствия. Вслед за этим в «Известиях» была опубликована передовица, воспевающая право сильного: «Последние события еще раз подтвердили, что «нейтралитет» малых стран, за которыми нет реальной силы, способной обеспечить этот нейтралитет, — является не чем иным, как фантазией. Таким образом, шансы малых стран, желающих оставаться нейтральными и независимыми, резко сокращаются и сводятся к минимуму. Всякие рассуждения о правомерности или неправомерности действий в отношении малых стран, когда великие империалистические державы ведут войну не на жизнь, а на смерть, могут выглядеть только наивными».

К удивлению всего мира, в том числе и немецких генералов, и крайнему разочарованию советского лидера, судьба французской кампании была решена в течение двух недель. Утром 14 июня германские войска вступили в «открытый город» Париж. Товарищ Сталин, узнав об этом, матерно выругался и, не забыв отправить поздравительную телеграмму, решил подготовиться более основательно.

Но нет худа без добра: Франция была повержена, отпали причины для заигрывания с Англией. Занятость Германии на Западе позволяла окончательно решить прибалтийскую проблему. Можно было беспрепятственно вышвыривать «хозяев из квартиры», причем, как показало время, не только в переносном, но в буквальном смысле. Вслед за оккупацией, пусть и «добровольной» (хотя П.А. Судоплатов утверждал, что все подписанты с той стороны были платными агентами НКВД и вся история с договорами — суть тайная операция внешней разведки), готовилась аннексия. Она была запланировала еще в момент подписания советско-германского пакта о ненападении, но, соглашаясь на раздел «сфер интересов», Гитлер и слышать не хотел о большевизации этих самых «сфер». И Москва сделала выбор в пользу многоходовой комбинации. Генерал П.А. Судоплатов, вспоминая состоявшееся в октябре 1939 года совещание с руководителями разведки, писал: «Открывая совещание, Молотов заявил: «Мы имеем соглашение с Германией о том, что Прибалтика рассматривается как регион наиболее важных интересов Советского Союза. Ясно, однако, что, хотя германские власти признают это в принципе, они никогда не согласятся ни на какие «кардинальные социальные преобразования», которые изменили бы статус этих государств, их вхождение в состав Советского Союза. Более того, советское руководство полагает, что наилучший способ защитить интересы СССР в Прибалтике и создать там надежную границу — это помочь рабочему движению свергнуть марионеточные режимы». Из этого заявления стало ясно, как именно мы толковали соглашения с Гитлером… Самоуверенная, дерзкая постановка вопроса отражала то новое мышление, которое демонстрировали Сталин, Молотов и Берия после подписания пакта, который явно прибавил им веры в собственные возможности».

То, что Прибалтика фактически оккупирована, для всего мира было так же ясно, «как простая гамма», и вели себя послы оккупированных стран совершенно одинаково. 17 мая Молотов встретился с посланником Королевства Дания и «поставил ему вопрос»: как идут дела в Дании? На что господин Л. Больт-Йоргенсен безмятежно, совсем в духе Рея или Мунтерса, отвечал, что положение в Дании нормальное и спокойное: «Дания оккупирована Германией, и ее положение можно сравнить с положением Эстонии, Латвии и Литвы. Правительство руководит вполне независимо. Все существенные вопросы обсуждаются Министерством иностранных дел с Министерством иностранных дел Германии. Дания не имеет никаких оснований жаловаться. Все сведения, распространяемые английскими радиостанциями о том, что в Дании плохо, являются ложными».

Операция поглощения Литвы, Латвии и Эстонии вступала в завершающую стадию. Как ни старались прибалты не провоцировать грозного соседа, Москва таки «спровоцировалась».

Начать решили с Литвы, там творились кошмарные дела. «Рассчитывая на поддержку фашистской Германии, — сообщает нам «История Второй мировой войны», — правящие круги Литвы все чаще прибегали к провокационным действиям против гарнизонов советских войск. Дело дошло до того, что литовские фашисты стали похищать советских военнослужащих и, применяя насилие, пытались получить от них секретные сведения».

А наше терпение не беспредельно.

24 мая 1940 года советский полпред в Литве сообщил в Москву, что 24 апреля и 18 мая из советских частей, расположенных в Литве, сбежали два красноармейца: Носов и Шмавгонец, которые разыскивались по линии военного командования. Уже на следующий день Молотов предъявил посланнику Наткевичусу обвинение в том, что литовское правительство организовало похищение двух бойцов Н-ской танковой бригады: «Нам достоверно известно, что исчезновение этих военнослужащих организуется некоторыми лицами, пользующимися покровительством органов литовского правительства, которые спаивают красноармейцев, впутывают их в преступления и устраивают их побег либо уничтожают их». Обвинив литовцев в провокациях, Молотов потребовал прекратить их, разыскать пропавших солдат и вернуть в части, выразив надежду советского правительства, что Литва «пойдет навстречу его предложениям и не вынудит его к другим мероприятиям». Спустя двое суток красноармейцы объявились в расположении своих частей и поведали о том, как они были похищены неизвестными, посажены в подвал, где «насилием и угрозами расстрела» от них пытались получить сведения о танковой бригаде и о ее вооружении.

30 мая 1940 года газета «Известия» опубликовала сообщение наркоминдела «О провокационных действиях литовских властей», где в подробностях живописались мытарства двух танкистов. Так, Шмавгонец семь дней просидел в подвале, «не получал ни пищи, ни воды», а затем «с завязанными глазами был вывезен за город и там отпущен». Красноармеец Носов, который к этому времени трансформировался в красноармейца Писарева, бежал из заточения «через люк водосточной трубы». Кроме того, «имел место следующий случай с младшим командиром Бутаевым, исчезнувшим из воинской части в феврале сего года. В ответ на требование советского командования о розыске Бутаева литовские власти в Вильно сделали такое сообщение, что 12 мая Бутаев, при попытке задержать его, покончил жизнь самоубийством. При этом литовские власти сообщили, что смерть последовала от выстрела в рот, тогда как при осмотре тела обнаружилось, что рана была в области сердца». А раз так, значит, сами литовцы его и убили. Советское правительство потребовало немедленного прекращения провокационных действий и розыска исчезнувших военнослужащих, выразив надежду, что литовцы не вынудят его «к другим мероприятиям».