Красный гроб, или Уроки красноречия в русской провинции

Интересно, о чем она думает? А это кто? В изголовье у гроба – Эмма

Дулова-Калачевская с толстой книгой. Что, молитвы будет читать?

– Друзья мои, – почему-то с грузинским акцентом начал Петр

Васильевич Калиткин. – Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои. – Ясно, копирует знаменитую речь Сталина. – От нас ущёл наш замычателный друг, патриот новой России. Он много сделал для нашего многострадального народа. Он, например, принял участие в достройке

Николаевской церкви. Истинно говорю, отец Василий?

Появился, как черт из табакерки, некий мужичок в рясе, он, видимо, и есть отец Василий. Или ряженый.

– Братья и сестры, – продолжил звонким тенором мужичок, – Господь наш Иисус Христос завещал нам возлюбить друг друга, так? И веровать в его светлое учение, которое заключается…

– Подождите, – поморщился Калачевский. Он тоже был здесь. – Не может в речи священника быть такой оборот: которое заключается… ведь правда, Валентин Петрович? Канцелярщина какая-то. Верно, Валентин

Петрович?

Люди оглянулись на Углева. Он помедлил и хмуро кивнул.

– Ты не мешай, – Дулова остановила мужа, который хотел что-то еще сказать. И открыла толстый том, и, прочитав какие-то строчки, улыбнулась.

– Минуту!.. – в красном гробу завозился Игорь и снова приподнялся: -

А под памятником напишете: этот монумент наследованию не подлежит. И все вокруг размером в один гектар арендовано мною, Ченцовым!

– Хорошо, хорошо… – согласился прокурор. – Ты ложись. Господа, обеденный перерыв скоро кончится, поторопимся. Батюшка, вы что-то должны были пропеть.

– Да, да. – И мужичок в рясе, достав листочек с бумагой, дребезжащим тонким голоском затянул: – Упокой, Го-осподи, душу усопшего раба твоего-о… Игоря… и сотвори ему вечную память… Ве-ечную па-амять…

Стремительно подкатила на красном “феррари” жена Игоря Татьяна.

– Прекратите! – закричала она, выходя из машины. – в городе нас могут не так понять. Журналисты вон бегут с телекамерами.

Из гроба вновь поднялся Игорь:

– Охрана! Не пускать. А ты, Танька, можешь рядом лечь. Я нагим пришел в этот мир, нагим и уйду… но лучше рядом с тобой, тоже нагой.

Пардон! – Ченцов снова откинулся в гроб и плотно зажмурил глаза.

Трое охранников с автоматами пробежали к асфальтовой дороге, чтобы помешать тележурналистам подъехать.

– Вечная па-амять… – продолжил мужичок в рясе. – Помилуй нас, Боже, по великой милости твоей… Услыши и помилуй… Еще молимся об упокоении усопшего раба твоего Игоря…

– Новопреставленного Игоря, – негромко подсказал Углев, – если уж на то пошло.

– А, да-да! – торопливо согласился мужичок в рясе.
–

Новопреставленного Игоря… и простятся ему всякие прегрешения, вольные и невольные…

– Невольные… – донеслось из гроба. – Ну, кончай, к делу.

– Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего… новопреставленного

Игоря и сотвори ему вечную память… вечную память.. вечную память… Аминь.

Прокурор махнул рукой, и оркестр снова взревел. И в небо взлетели красные ракеты. И грянул залп – оставшиеся охранники стреляли в небо. Чалоев смотрел на все это пустым, отстраненным взглядом, словно был мыслями далеко.

– Итак, мы простились с нашим бесценным другом… – прокричал прокурор. И еще взлетели ракеты. И снова протрещали автоматы. – А сейчас милости прошу к столу… Помянем нашего дорогого Игоря.

– Пейте и закусывайте… – поддакнул младший Калиткин, который то ли икал, то ли давился от смеха.

Народ окружил столы с яствами. Татьяна стояла поодаль, кусая губы, бледная и потерянная. Что она должна делать? И вообще, что с

Ченцовыми? От больших денег с ума сошли? Или все неспроста: Игорю нужно теперь, чтобы его вправду признали сумасшедшим? Зачем? А что, собственно, Углев о нем знает, об этом человечке в спортивных штанах, с мальчишеской улыбкой? Ничего не знает. И уже становится интересно, что же действительно это за люди.

Игорь вдруг обиженно крикнул из красного гроба:

– Эмма Кирилловна, вы почему же молчите? Читайте, какие там были кушанья. А я буду комментировать… как бы с того света…

– Я ждала сигнала! Господа! – Эмма приподняла и опустила книгу и с веселым надрывом принялась читать. И с первых же строк Углеву стало понятно, что это томик Петрония. – “Когда мы наконец возлегли, молодые александрийские рабы облили нам руки снежной водой…”

– Омыть! – воззвал Игорь, и его сын с тремя дружками прошли вдоль столов с кувшинами.

– Но это не вода, шампанское!.. – удивленно воскликнул кто-то.

– Тем лучше! – был ответ усопшего. – Дальше.

– “Посреди подноса стоял ослик коринфской бронзы с вьюками вперемет, в которых лежали с одной стороны белые, а с другой – черные оливки!”

– Есть такие! – отозвался младший Калиткин. – До хрена! Только у нас тут не ослик… а коза живая!

В самом деле, на одном из столом топталась и блеяла коза.

Дулова продолжала, взвизгивая от восторга:

– “На подставке лежали жареные сони c приправой из мака и меда…” Я полагаю, господа, бозы для этого подойдут… “Были тут также и горячие колбаски, сирийские сливы и гранатовые зерна…”

Игорь опять приподнялся и крикнул:

– Все, все как у древних! Только гранаты, граждане, ненастоящие… из шоколада… но все, как надо, с чекой, взрывателем… Да, мне-то налейте!

– Ты умрешь от этой водки… – процедила наконец Татьяна. – Вылезай… и заканчивай этот балаган!

Темноликая девица с желтыми губами, похожая на цыганку, мигом поднесла Игорю стакан.

– Эта, что ли? – вдруг взвизгнула Татьяна, указывая на красотку. Та хладнокровно удалилась.

Как бы не слыша жену, допив водку, Игорь продолжал все так же возлежать на боку, опершись, как Стенька Разин, на локоть.

– Я тебя спрашиваю!.. – закричала Татьяна и толкнула гроб, тот поехал по столу.

Игорь, укоризненно глянув на нее, протянул:

– Ты чё? Это же Лиля, дочь Федора… нашего прокуратора… Эмма, читай дальше!

– “Мы увидели другой поднос, а на нем птицы и свиное вымя…”

– Глухари, бля… – пояснил Игорь жующей толпе.

– “И посередине – зайца, украшенного крыльями, как бы в виде Пегаса…”

– Маргарет! – вдруг заверещал из гроба Игорь. – А почему ты молчишь?

Ток, ток!.. говори!.. Машка!