Красный гроб, или Уроки красноречия в русской провинции

Уже вернувшись в Сиречь, Углев часто задумывался, почему, в самом деле, для интеллигенции, такой изысканной, как Ворфоломеев, сегодня ближе не книги о физиках, например, или диссидентах – а ведь еще недавно!.. но – о сельской жизни. По закону маятника, после двадцатилетнего забвения, – новая мода? А не потому ли, что, если даже ты, физик, математик, родился в городе, у тебя деды и бабушки оттуда, из деревни? И когда видишь эти повести со слегка выспренними, назидательными названиями, что-то все же сладостно точит душу? И, глядя мексиканские и бразильские сериалы по ТВ с музыкой и сентиментальными страстями, вспоминаешь наших “Кубанских казаков”, над которыми еще вчера смеялся, а сегодня иными глазами оцениваешь? Да, сказка, сказка, рожденная нищим советским народом, который, однако, не успел забыть общинной жизни до революции, с церковью, песнями, обрядами, с высокой нравственностью…

Недавно было так: из родного углевского села в Сиречь приехали бывшие соседи Пименовы, вернее, их старшая дочь Вера Ивановна с внуками – Эдвардом и Эмилией (да-с, такие имена!). Прежде чем

Валентин Петрович поднатаскал детей по физике и литературе и помог поступить в железнодорожный техникум, земляки пожили у него неделю.

Вечерами Валентин Петрович выпытывал, волнуясь, новости о своей матери-старушке, об однокашниках, а когда с Верой Ивановной выпили привезенной ею самогонки, попросил спеть пару песен, какие пели они в детстве-юности. Вера, лицом белесая, как в муке, виновато моргала и, кроме песен Пахмутовой, ничего не могла вспомнить. И пришлось ему самому, Валентину Петровичу, затянуть и “Бродягу”, и “Сронила колечко”, и что-то еще.

– Ну, конечно, вы ученый, вы помните, – слегка сконфуженно объяснялась гостья.

Но разве дело в этом? Ведь и Сережа Ворфоломеев (а он Валентину

Петровичу в дети годится) на прощание блеснул знанием очень хороших старинных песен… например, “За лесом солнце засияло, там черный ворон прокричал”, или “В семье богатого купца росла-резвилась дочь

Мария, одна лишь дочка у отца, всех красотой своей пленила”, или вот еще (сам Валентин Петрович ее прежде всю не знал):

Я стояла-примечала,

Как река быстра течет,

Река быстра, река чиста,

Как у милого слеза.

Не прогневайся, друг милой,

Что я буду говорить.

“Ты родителев боишься,

Ты не хошь меня любить.

Я не вовсе девка глупа,

Не совсем я сирота.

Есь отец, и есь мать,

Есь и два брата-сокола,

Два вороные коня,

Два вороненькия,

Два черкацкия седла,

Два булатные ножа.

Уж я этими ножами

Буду миленка терзать -

Ты рассукин сын-мошинник!

На дорожке догоню,

На дорожке догоню,

Твое тело испорю,

С твово бела тела

Пирожков я напечу,

С твоей алой крови

Я наливочку сварю,

Из твоих костей-суставов

Кроваточку сделаю!”

Какая страстная и грозная песенка брошенной девицы!

…

Наверное, во всех нас, не потерявших память, некая труднообъяснимая общая вина перед деревней… Валентин Петрович перебирал давние блокнотики и тетради. Сжечь или в местный краеведческий музей отдать? Нарисуют номер и сунут в угол, а там мыши съедят…

Да, Углев записывал слова не только темных новых хозяев жизни. Вот он,

“Словарь добрых людей” – за вычетом общеизвестных слов.

А.

Ажирб а сник – равнодушный человек. От слов “жир” и “басни”,

“баять”? Тяжеловатое слово, но меткое.

Аклев у шка – уголок для цыплят. От слова “клевать”.

Алё – пойдемте. То же, что айда. Алё домой. Не от телефонного же

“алло”? Тогда это уже знак порчи языка.

Ал ы ря – врыльник, врун. (Позже нашел это слово и у Даля – означает фигляр, обманщик.)

Анал а ди – потом. Как наладим? Как сделаем дело?

Ан я ш – да. Странное слово! Не угро-финских ли корней? Проверить.

Ап о рхлый – плохой, паршивый. Замечательное слово! Тут и пошлый, и пухлый, и тухлый… все слилось в одном.

Ар о шки – печеный хлеб. От слова “рожь”.

Б.

Баг а н – деревянные колодки, надевают на передние ноги коров, чтобы далеко не ушли. Баганить – спутывать ноги животным. (А вот у Даля иначе: баган – злой дух. Баган задушил овцу.)

Б а енка – баня. Потрясающе! И помыться, и поболтать, побаять.

Баз а н – рёва, капризный ребенок. Отсюда и базлать. Возникновение: баз – постройка для скота, а они всегда ревут.

Бараб а – пересуды. Звукоподражательное – от пустого говора женщин?

Но барабаться – барахтаться в воде. Что в корне? У Даля барабать – совсем о другом: разрывать, копаться в чем-то. Барабала – грабитель.

Басал а й – плохой человек. Баский – красивый, лай (лайяй) – от недоброго. Басливый недаром означает врун.

Безл я двый – тщедушный, хилый. (Хотя можно вычеркнуть – слово есть у Даля. Да почти всё есть у Даля!)

Без о тходя – не выходя, не удаляясь. У Даля этого слова нет!

…

За два месяца воспитать Ксению? Но это же безнадежный случай! Чтобы узнать более или менее хорошо литературу, нужны годы. А уж для того, чтобы грамотно и метко изъясняться, нужно многие годы следить за своей речью, мысли свои шлифовать… все оттенки русского говора впитать… Это же не то что взять да запомнить, какой вилкой что кушать.

“Нет, я откажусь”.

И когда к нему явилась Ксения с обиженной мордочкой и с порога едва ли не с вызовом пролепетала:

– Папа говорит, вы меня можете отослать к Алексею с рекомендательным письмом? – Углев пораженно отметил: “Все же я раньше думал об этих господах лучше. Неужели ничего не понимают?”

– Нет, – ответил без привычной улыбки Углев, – нет, барышня. Если бы я специально вами занимался хотя бы с седьмого класса… Нет.

– Тогда я пойду, – кажется, с облегчением молвила девица и поволоклась, гремя огромными каблуками, прочь из деревянного бедного домика.

“Слава богу… Кажется, освободился”. Углев после того единственного случая с подношением денег в бане больше ни рубля у Ченцовых не брал. И теперь со спокойной совестью мог заняться своими мыслями. И без Ксении на душе было тошно. Надо сказать, ложные похороны, состоявшиеся на берегу Сиречи, и то, что на них присутствовал пусть и привезенный почти насильно начальником горУВД Углев, у многих людей в городе вызвали изумление и досаду, а у Маши – слезы.

– Как ты мог пить с этими бандитами? – восклицала она, всплескивая по давней привычке учительницы руками. – С этой шушерой? Ты, заслуженный учитель РСФСР… многие тебя уважают… что они теперь подумают? Что нас купила эта шайка?