Красный гроб, или Уроки красноречия в русской провинции

А опасность такая есть. Уже сейчас, после того, как Игорь завалил диссертацию да еще про свою дочь понял: не получается, Валентин

Петрович начал ощущать холодок СО ВСЕХ СТОРОН. Звонил в гороно – заведующая сказалась сильно занятой. Кстати, она тоже там была, на ложных похоронах, – стояла в огромных темных очках, как будто ее не узнают, и хохотала, разинув широкий красный рот, как арбузный вырез.

Напросился Углев к руководству банка “Европа-Сибирь”, его принять приняли, даже чаем с лимоном угостили, но управляющий, Антон Вельц, один из его выпускников, очень красивый малый, белокурый, прямо ариец, бывший комсомольский вождь города, сослался на финансовые трудности, возникшие по вине московских демократов, и в кредите школе отказал. А еще недавно по телевидению хвастался, что поддерживает культуру и образование, в частности, помог газете

“Бомба” организовать экспедицию в глубокие карстовые страшные пещеры, где будто бы обитает некое чудовище размером с паровоз…

Может быть, городская элита так взъярилась после того, как Углев сказал на открытии выставки народного творчества в музее:

– Рад, что сюда хоть кто-то пришел. Позабыли мы историю нашу, обычаи наши, языка уже своего не знаем… да и похоронить друг друга не умеем… – При этих словах люди понимающе рассмеялись.

Наверное, напрасно он это сказал.

Холодок и холодок – ладно бы. Но эти люди признают только один расклад: либо ты с нами, либо ты против нас. И просто так они не отстают. Они должны получить удовлетворение или, как они теперь выражаются, должны оттянуться по полной программе.

28.

И они пришли в субботу к нему на дачу. Взошли, громко топоча, по деревянной лестнице и постучались, когда он сидел один перед горящим камином и читал Лотмана. И попутно листал комментарии Набокова к

“Евгению Онегину”. И еще взглядывал на строчки одного из самых дивных сонетов Шекспира (116):

Не думаю, что истинной любви преградой будут эти передряги.

…

Ей не к лицу кривляния шута у трона Времени: векам на зависть она дойдет до Страшного суда, не изменяя и не изменяясь.

А если это ложь, – я не поэт

И правды в мире не было и нет.

Была суббота, он намеревался остаться тут ночевать, Мария обещала прийти утром, сегодня прибирается в квартире. Он ей обязательно хотел прочесть эти стихи.

– Кто там? Проходите.

И они предстали на пороге: тяжело дышащие Игорь Ченцов и младший

Калиткин. За ними явился Толик. У первых двоих лица красные, глаза бегают. Толик, напротив, войдя, зевнул.

– Чё делаем, Петрович? – спросил милиционер. Он был, как и все они, в серо-зеленой охотничьей куртке, в пятнистых штанах, в сапожках.

Только если на головах Игоря и Толика красовались модные шерстяные шапочки с помпончиками, то у Федора горделиво высилась милицейская фуражка с кокардой.

– Сижу, читаю. – Углев поднялся. – Здравствуйте, господа.

– Здрасьте, – пробормотал Ченцов, шмыгая носом, проходя мимо и заглядывая в маленькую комнатку, где спальня у Углевых. Видимо, хотел удостовериться, что там никого. – А вы не забыли: у вас сегодня именины?

– Какие именины? – Углев поморщился, от гостей несло застарелым перегаром и куревом. – Валентин… Не помню.

– Точно, – бодро закивал младший Калиткин. – Мы вас поздравить.

Съездим на вечернюю зорьку… глухаря подцелим, у костра посидим.

Тугунков пожарим.

Что-то недоброе и малопонятное было во всем этом. Надо было бы

Валентину Петровичу сказать: пошли вон, праздные мальчишки, я занят… а он пожал плечами. И поехал. Почему поехал? Сидел в “тойоте”

(интересно, на какую “зорьку” можно проехать по тайге на “тойоте”?) и чувствовал себя обреченным. И почему, почему не вылез вон, когда остановились перед красным светофором? Наверное, потому что устал, страшно устал от всего. И, сам того не осознавая, решил искусить судьбу. “Что бы ни случилось, я не должен показать этой пацанве, что я чего-то боюсь”. Интересно, что они задумали? Можно и спросить:

– А куда направляемся?

– В лес, за Красную гору. Там птиц много.

– За Красной горой? Там же туннель грохочет…

Толик и младший Калиткин переглянулись. Игорь вел машину, насупленный, сгорбленный, показался вдруг каким-то маленьким. Что с ними происходит? Надо бы Марии на всякий случай позвонить. Уж, наверное, позволят? Или скажут, что сотовых телефонов с собой не взяли?

– Звоните, – помедлив, разрешил Толик и дал ему трубку.

Коли разрешили, это уже лучше.

– Маша, я с нашими соседями за Красную гору поехал, – прокричал в трубку Углев. – К утру вернемся. Жди. – Он не мог позволить себе под цепкими взглядами этих людей никакой слабинки. Мог бы намекнуть жене, что в опасности, но зачем? Только встревожишь ее. А помочь она ничем не сможет.

Машина проскочила переезд у вокзала, миновала бараки и, пройдя гнилую березовую рощу, перед Красной горой остановилась.

– Объезжать ее, два часа терять. Мы напрямик, – буркнул Толик и снова зевнул.

Углев увидел: на рельсах стоит дрезина с прицепом, на мотоциклетном сиденье дрезины курит незнакомый парень, также в пятнистой одежде-афганке. Узнав учителя, вскочил, просиял:

– Валентин Петрович, здрасьте! А я Савостин, учился у вас в девяностых.

Углев смутно помнил его. Кажется, неплохой паренек. И то слава богу.

Вчетвером погрузились на прицеп, и парень повел дрезину прямо в арку тоннеля. Углев только сейчас заметил, что “охотники” никаких припасов с собой не взяли. И неприятный холодок вновь побежал по спине: как это можно, прямо в тоннель? А вдруг поезд навстречу. Но эти люди, видимо, знают расписание поездов.

Внутри гигантской сквозной рукотворной пещеры холодно, как в погребе, и темно – лишь через каждые сто или меньше метров светит желтая лампочка. И время от времени справа и слева выскакивают угрюмые ниши, в которых плашмя лежат черные шпалы. Дрезина неслышно идет на электротяге, в ногах у водителя стоят аккумуляторы, и только ощущаешь, как время от времени щелкают под колесами стыки рельсов.

– Стой, – скомандовал Толик. Платформа мягко остановилась. Стало совсем тихо под сводами тоннеля. – Говори, Игорек.

Игорь обернулся, лицо мокрое, словно он вспотел, без улыбки долго смотрел на учителя.

– Я что хотел сказать вам, Валентин Петрович. Мы передумали вас перевозить, пусть ваша дача стоит. Но мы не любим, когда над нами смеются. Мы сами тоже люди смелые, но до черты. Где ваша черта,

Валентин Петрович?

“Они пьяны, и они убийцы”, – вдруг подумал Углев. И пожалел, что поехал с ними.

– Мы сейчас в середине тоннеля, – шмыгнул носом Игорь. – Скоро поезд пойдет нам в спину. Вы сейчас сойдете. Если согласны пахать на нас, уважать – мы вас подсадим. Если нет – быстро без вас уходим вперед.