Красный опричник

Узкая солдатская постель — гражданские такую называют «девичьей» — она с трудом подходит человеку, разменявшему седьмой десяток. Это ерунда, что тело молодое — нервы за годы бурной жизни в нескольких мирах привыкли к относительному комфорту. Попытавшись уснуть сразу же, Волков своей цели не достиг. Пришлось садиться за миниатюрный письменный стол и изучать его содержимое. Затем взгляд его плавно переместился на стены. О прежнем владельце этих покоев напоминали лишь репродукции картин известных художников: Шишкина, Репина, Айвазовского. Висел даже «Философ» Рембрандта. Из картин ему понравились лишь полотна Шишкина, пейзажи его расслабляли. Репин был чересчур реалистичен, а картины Айвазовского заставляли сопереживать несчастным людишкам в шлюпках и на кораблях.

Андрею Константиновичу захотелось чаю, поэтому он включил освещение и прошел в другую комнату, где стоял примус, а на столе располагался чайный сервиз со всем необходимым для чаепития. При виде примуса ему расхотелось чаю, и он с удовольствием выпил несколько глотков холодной воды.

— Нужно будет попросить, чтобы достали мне термос! — проворчал Волков, укладываясь спать.

Неожиданно для себя он мгновенно уснул. Снились ему сорта чая, выставленные в специализированном магазине Минска, куда они любили заходить с матерью. Андрюша был снова маленьким, но тревожно дергал мать за руку и просил купить кяхтинского. Старый еврей-продавец мечтательно закатывал глаза, вспоминал молодость и кяхтинский чай, но в руки им совал пачку индийского первого сорта. Андрюша плакал и сучил ногами. Странное дело: топал ногами он по мраморному полу, но звук был такой, будто стучат по дереву.

Стук в дверь повторился. Волков открыл глаза и увидал, что в окна-амбразуры уже пытается заглядывать позднее январское солнце. В дверь постучали снова.

— Минутку! — произнес он, вставая с постели и натягивая брюки-галифе, — войдите!

Вошел молодой, настороженный. Лицо истукана, но по дергающимся пальцам видно — робеет.

— В распоряжение товарища Волкова. Адъютантом.

Андрей Константинович оценивающе посмотрел на него.

— Представьтесь, пожалуйста!

— Сержант госбезопасности Приходько! — звонким мальчишеским голосом доложил утренний визитер, — Алексей Кузьмич.

Волков улыбнулся. Когда-то и он смущался в присутствии старших… особенно начальства.

— Что у вас в руках, Алексей? — спросил он.

В руках его адъютант держал сверток. Весьма объемный сверток. Был он перетянут пенькой и весил добрых килограмма три.

— Здесь ваше обмундирование, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга! — доложил сержант, — пока готовое, а затем нужно будет заказать у местного портного. Размер 176–108-88, я ничего не перепутал? Товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, я сейчас мигом поутюжу и можно будет надевать!

Волков решительно забрал у него сверток.

— Значит так, юноша: стойте там и слушайте сюда! Во-первых, поскольку вы мой адъютант, то обращаться будете ко мне по имени-отчеству — «Андрей Константинович», ясно?

— Так точно! — вытянулся адъютант.

— Во-вторых, если в доме нет женщины, то я предпочитаю утюжить белье и одежду сам. И в-третьих, в-третьих… каким хреном тут утюжат белье, ты мне не скажешь?

Приходько сорвался с места, сбегал куда-то и принес огромный электрический утюг, весивший не менее четырех килограмм. Волков пришел в хорошее расположение духа и послал адъютанта за куском чистой марли, а затем собственноручно распаковал сверток. В нем были завернуты отдельно три пакетика. В одном находилась фуражка со светло-синей тульей и красным околышем. Массивная кокарда лежала отдельно. Во втором пакетике лежали новенькие кожаные сапоги его любимого, сорок третьего размера.

— И когда успели, мерзавцы, подсмотреть! — покачал головой он, понимая, что секрета здесь никакого нет. Его знаменитые сапожки рассматривали все, дивясь забытому покрою.

Третий сверток включал собственно, униформу: темно синие бриджи с широкими лампасами и френч дорогого сукна цвета хаки. В петлицах сидело по четыре серебристых ромба — знак высокого положения лица, носящего данный френч.

Ворвался Приходько с серой драповой шинелью и серой каракулевой папахой.

— Вот, товарищ… Андрей Константинович! — выдохнул он, — какие будут распоряжения?

— Откуда я знаю! — ответил Волков, выходя из сортира и застегивая не притершиеся еще пуговицы ширинки, — что там у нас по-плану?

— По плану у нас завтрак! — сообщил адъютант, — а после — встреча с товарищем Берия. В девять ноль-ноль!

— Отлично! — потер руки новоиспеченный комиссар госбезопасности, — и что у нас на завтрак?

Адъютант Приходько жестом пригласил его на кухню (все-таки, вторая комната оказалась кухней) и указал на накрытый стол. Волков посмотрел на «табльдот»:

— Жили же люди! — проворчал он себе под нос.

На завтрак комиссару госбезопасности предлагалась гречневая каша и бифштекс. Так же стол украшало блюдо с корнишонами и маслинами, несколько крупных кусочков кеты или горбуши; стакан сметаны выглядел дополнительным бонусом, так же, как и два бутерброда с красной икрой.

— Приятного аппетита! — пожелал Алексей.

— А вы как же? — спросил Андрей Константинович, — заботиться о своих подчиненных — есть священный долг всякого начальника.

— Я позавтракал в общей столовой! Пока получал ваш завтрак.

— Ну, что ж! Тогда — спасибо!

— Может, чаю принести? — предложил адъютант, отступая к двери.

— Чаю я у Берии попью, — произнес Волков не оборачиваясь, — если предложит!

Берия чаю предложил. Он также долго рассматривал Андрея Константиновича в новом обмундировании, просил «поворотись, сынку», а после крякнул:

— Видно, что военную форму вы лет сорок носите! Хотя на сорок и выглядите…

По древней китайской традиции, важный разговор начался с чаепития. Грузин из Абхазии Лаврентий Берия сильно уважал за это китайцев и предполагал, что наступит такое время, когда их станет гораздо больше.

— Наступит! — согласился Волков, — но от этого не станет легче никому. Даже самим китайцам. А еще индусов станет почти столько же…

— А нас… русских?

Андрей Константинович скептически осмотрел абхазского грузина и ответил:

— А русских… вместе с нерусскими станет меньше, чем сейчас. Если выиграем войну такой же ценой, как на моей памяти. И если будем подкармливать половину Африки и Латинской Америки. Китайцы не будут подкармливать. И о кяхтинском чае к концу века никто не вспомнит. Зато… Лаврентий Павлович, хотите, расскажу вам один забавный случай? Так сказать, театральный анекдот…

— Берия молча кивнул.

— Может это и враки, но рассказывают, как народный артист Борис Андреев учил молодого актера заваривать чай.

— Ты, милок, не знаешь, что такое чай. Чай — это же волшебный напиток.

Наслаждение! Ты вот слушай и запоминай. Чай так заваривается: кипятком чайник споласкиваешь, потом бросаешь щепотку краснодарского, чуть-чуть заливаешь. Салфеточкой накроешь и пусть постоит маленько. Потом салфеточку снимешь, досыплешь цейлонского. Снова кипяточку и — салфеточкой. Минутки через три — щепотку индийского. Кипяточком и снова — салфеточкой. Минут через пять наливаешь чай в стакан… Это же произведение искусства!! Это же не чай, а симфония цвета и запаха!!