Красный свет

– Скажите, майор, у вас нет родственника в Америке?

– Насколько мне известно, нет.

– Может быть, ваш кузен – тоже Ричардс?

– Это распространенная фамилия.

– Да, верно.

В конце концов, мне безразлично, кто за мной смотрит и в каком я городе. Я редко покидаю свою комнату. Lebensraum сократился до 12 метров.

5

В окно я вижу продуктовый магазин, которым владеют ямайские негры. Там продают какую-то пеструю ерунду. Рядом магазинчик игральных автоматов, принадлежащий тоже темнокожей семье. Дальше закусочная, в которой итальянка Диана (как явствует из вывески) потчует посетителей жареным беконом и яичницей с бобами. Сомневаюсь, чтобы в Неаполе, откуда она родом, такую кухню одобрили. Но вкусы Брикстона (так называется этот южный район) именно таковы – и вот уже Диана пишет на вывеске, что подаст в полдень настоящие камберлендские сосиски с бобами. Мой надзиратель, майор Ричардс, однажды угостил меня такой сосиской – невообразимая мерзость! Старикам – а я ветхий старик – такая пища противопоказана.

Помню, я пошутил, что если бы Гитлер знал больше о холестерине и камберлендских сосисках, он решал бы планы по Холокосту иначе. К чему «Циклон Б», если есть камберлендские сосиски? Итак, закусочная. Следующая дверь – служба миникэбов. Ямайские парни на убогих машинах составляют конкуренцию классическим британским кэбам – возят за полцены. Правда, майор Ричардс жалуется, что черные плохо знают город, могут не доставить в пункт назначения. Следующая дверь – обувная мастерская; там работает толстый лысый человек в переднике, его зовут Мэлвин, так написано на окне его лавочки. Обычно Мэлвин сидит на пороге и кушает большой сандвич, видит, что я его разглядываю и машет мне рукой, на которой изображен синий якорь.

Раз в неделю главный брикстонский бандит приезжает на длинной серебристой машине собирать дань с магазинов. Это грациозный негр грязно-серого цвета в золотом костюме с бахромой и войлочными волосами, заплетенными в косички. Костюм, конечно, не буквально из золота, но ткань сияет как золотая, возможно намазана фосфором. Негр движется в ритме африканского танца, вскидывая колени и потряхивая руками, на которых брякают браслеты. Видимо, он танцор или очень любит национальную музыку. Он входит в магазинчики, танцуя, за ним движется его охрана. Они выходят с пачками денег в руках, садятся в автомобиль и едут медленно дальше, вдоль домов. Тормозят у следующей двери, сцена повторяется: негр, танцуя, заходит в магазин, выходит с деньгами. В этом квартале живут в основном эмигранты – в большинстве это негры с Ямайки. Они безропотно отдают деньги бандиту, а тот похлопывает мужчин по щекам, а женщин шлепает пониже спины. Я спросил у майора Ричардса, почему власти Лондона не положат конец этому вымогательству. Танцующего негра и его охранников следует немедленно арестовать и изолировать. Майор Ричардс сообщил мне, что такого рода решение не в его компетенции, сам он не полицейский, но лично он полагает, что гораздо разумнее сохранить вещи как они есть. Лучше позволить танцующему негру (кстати, его зовут Бенджамен, он наш сосед, живет за углом) собирать свою мелкую дань (ну что это за деньги, сами посудите!), чем ввергнуть район Лондона в этнический конфликт. Ведь немедленно выяснится, что половина семей Брикстона – родственники танцора, что их права задеты, и так далее. Нет уж. Лучше не связываться. Вам лично Бенджамен мешает?

– Понимаю, – сказал я, – вы не трогаете негра Бенджамена, который вымогает деньги, а негр Бенжамен не трогает вас, если вы решите разбомбить Африку. У каждого свой интерес.

Майор Ричардс умеет промолчать. Англичане вообще очень спокойный народ, это особенно понимаешь, если на соседней улице наблюдаешь суету негров с Ямайки. Кастовое общество предполагает разницу в поведении. Брамины хранят спокойствие, потому что кшатрии трудятся, а воины совершают полеты на сверхзвуковых бомбардировщиках. Каждому – свое. В сущности, об этом Адольф и мечтал. Он ошибался, полагая, что мечтает один.

Как и его американский родственник, Ричардс снабжает меня прессой, а взамен забирает исписанные мной листки. Я всегда просил только книги по истории, только доклады политиков, только опубликованные архивы – и Ричардс не возражал. Раз в неделю приходит коробка с пометкой «Для Ханфштангеля» – там книги и журналы.

У майора Ричардса короткие пальцы с узкими полосками ногтей. Он говорит тихим голосом и краснеет до морковно-рыжего цвета, когда врет. У майора жена и двое детей: взрослый сын и маленькая дочка. Майор любит пиво и камберлендские сосиски. Когда майор хочет сделать мне приятное, он обещает на следующий день заказать для меня большой ланч в пабе «Лягушка и цапля», в этот момент майор шалеет от собственной расточительности.

– Знаете что? – говорит майор и становится похож на русского купца, едущего к цыганам. – Отчего бы вам не попробовать камберлендских сосисок?

В порыве щедрости он готов на все.

– You know what I am going to do tomorrow? I am going to order the special lunch for you!

Русские купцы, швыряющие в печь пачки ассигнаций, не выглядели такими мотами, каким кажется себе в этот момент майор Ричардс. Я вижу по выражению морковного лица, что он занят торопливым подсчетом: камберлендские сосиски с яичницей – четыре фунта пятьдесят пенсов, пинта пива – два фунта… Правды ради, свои планы майор никогда не приводил в исполнение: наступал новый день, я получал стандартный рацион – чай с молоком, бульон, галеты. Я радуюсь избавлению от мерзкой пищи, благодарю Провидение, что сосиски меня миновали, но проходит три месяца, и майор снова начинает сулить обильный ланч.

Книг много, я книгам рад. Издали две тонкие книжонки моих мемуаров – не совсем фальшивки: тюремщики настригли строчек из моих ежедневных записок, скомпоновали в нужном виде. Из послесловия я узнал наконец о своей судьбе. Оказывается, я бежал из Третьего рейха через Испанию и благополучно скончался в Швейцарии. Будто бы Геринг готовил план моего убийства: меня собирались вытолкнуть из самолета, а я улизнул, сам прыгнул с парашютом и так далее. Неправдоподобная история. Кто только это сочинил? Указал майору Ричардсу на этот абзац, Ричардс пожал плечами, слегка покраснел. Рекомендовал мне побольше писать – вот соберем материал, издадим правдивую книгу.

Он аккуратно собрал написанные сегодня листочки, унес к себе.

Любопытно, писал для них что-нибудь Рудольф Гесс? Гесса, как я слышал, перевели из Тауэра в Берлин, в тюрьму Шпандау, находящуюся в юрисдикции Британии, в Западном секторе. К Рудольфу приставлен был, как и ко мне, британский майор. Не сомневаюсь, тоже Ричардс. Поразительная подробность: Гесс считался пленником коалиции, и требовалось согласие всех стран-победительниц, чтобы отпустить его на свободу. Пока советская сторона была настроена мстительно по отношению к германским преступникам, Британия выдвигала предложение освободить Гесса. И естественно, получала советский отказ. Когда же рухнула Берлинская стена, советский руководитель Горбачев сам обратился с инициативой освободить Гесса. Дескать, довольно мучить старика! Тут же Рудольф Гесс повесился; точнее, его нашли повешенным на шнуре от электрической лампы. Зачем девяностолетний старик, который отсидел в камере пятьдесят с лишним лет, вдруг решил повеситься – об этом никто не спросил. Уверен, его удавил британский майор. Они испугались, что на воле Гесс заговорит. Он говорил не хуже Геринга, который заставлял зал Нюрнбергского суда вслушиваться в свою аргументацию.

В начале нашего знакомства я полагал, что майор Ричардс удавит меня. Не стали усыплять на американской базе – значит, удавят в Британии. Тем более что, как выяснилось, по официальным данным я давно покойник. Пару раз майор входил ко мне в комнату поздно вечером, безмолвно стоял у притолоки, переминался с ноги на ногу, бросал взгляды на мою подушку.

– У меня просьба, майор, – сказал я ему, – не душите меня подушкой. Это вульгарно. Я не хочу, чтобы вы подвесили мой труп, как сделали ваши коллеги с Рудольфом Гессом.

– Не говорите ерунды, мистер Ханфштангель, – майор Ричардс покраснел, стал похож на отварную морковь.

– Послушайте, – сказал я Ричардсу, – я живу уже так долго, что смерть для меня – избавление. Но когда представляю, как вы душите меня подушкой, мне делается неприятно. Возня мужчин в постели, причем один из них дряхлый старик. Отвратительно. Выберите иной способ.

– Никто не собирается вас убивать.

– Однако Гесса вы убили.

– Рудольф Гесс повесился.

– Спустя пятьдесят лет старик не вынес одиночества. Понимаю.

Дни мои однообразны: пишу воспоминания, смотрю в окно, размышляю. Мы поладили с майором. Однажды он сказал так:

– Сейчас в мире идет важный процесс – революционные изменения коснулись многих стран. В Ираке, как вы знаете…

– Знаю, – сказал я, – Саддам был новым Гитлером, вы почти нашли у него ядерное оружие.

– Оружие могло быть… – сказал майор Ричардс. – Плохо искали…

– Искали не хуже, чем Адольф – польскую провокацию… – На это Ричардс ничего не сказал.

– Пал режим Мубарака в Египте, – продолжал майор, помолчав, – пал режим Каддафи в Ливии; на этот раз даже не войска НАТО, сам народ сместил тирана…