Красный свет

– Спасибо.

– Жму руку.

Семен не просил Пиганова ни о чем, но без слов было понятно, что лидер демократической партии поднимет общественность. Зазвенит звонками демократическая Москва, схватятся за мобильные телефоны журналисты в редакциях, оттолкнут от себя тарелки с бифштексом столичные знаменитости, что сидят сейчас в кафе, а те, кто отдыхает на загородных дачах, – они вызовут шофера и скажут: «Вася, друг, жми в город! Панчиков в беде!»

И взревут моторы, и помчатся «Мерседесы» по Рублевскому шоссе – только не застряли бы в пробке, не увязли бы в снежной распутице…

Семен Семенович позвонил адвокату Чичерину:

– История получила продолжение. Вызвали в суд.

– А, серый человечек. Он злопамятен.

– Аргументов в споре он не нашел. Решил действовать иными методами.

– Вам потребуется адвокат. Считайте, что адвокат у вас есть.

– Не думаете же вы…

– Думаю.

– Но позвольте, следователю понятно, что я невиновен!

– Извините меня, Семен, я вынужден говорить с вами как профессионал. Вас официально привлекли как свидетеля. Можете перейти в разряд обвиняемых в одну секунду.

– Может быть, не ходить на допрос?

– Вы расписались в получении повестки? – Панчиков промолчал, и адвокат сделал соответствующий вывод. – Тогда нет выбора.

– Но я – гражданин другой страны!

– Не имеет значения.

– Считаете, мне лучше уехать? – сказал, и сам изумился тому, что произнес эти слова.

– Куда?

– В Нью-Йорк, например. Не желаю с ними иметь дела. Пойду и куплю билет.

– Полагаю, в аэропорты разослали ваши данные. Можете попробовать уехать на машине через Украину. Но, если задержат, это будет доказательством вины. Мне станет труднее вас защищать.

– Защищать – в чем? Я невиновен!

– Буду придерживаться именно этой версии.

– Версии? Как это – версии?

– Так говорится в нашей профессии. Я лично не сомневаюсь в том, что вы невиновны.

– Как это – не сомневаетесь? А что, могут быть сомнения?

– Следствие ведется для того, чтобы сомнений не было.

– Но дело смехотворное!

– Убийство считается тяжким уголовным преступлением.

– Убийство неизвестного татарина? Шофера? Или дворника – не помню, кто он там был…

– Даже убийство дворника считается преступлением.

– Не надо передергивать! Я сказал, что дворник был мне неизвестен, а не то, что дворника не жалко! – Телефонная трубка прыгала в дрожащей руке.

– Убитый был шофером.

– Какая разница!

– Я просто уточнил.

– Благодарю вас. Не ожидал… – Настроение у Семена вконец испортилось.

– Можете на меня рассчитывать. Звоните в любое время! – и Чичерин положил трубку.

– Ты представляешь, он со мной говорил как с незнакомым человеком!

– Формально?

– Сухо и цинично. Сказал, что переквалифицируют в обвиняемые. И еще этот жаргон, этот отвратительный полицейский словарь. Версии… И про дворников какая-то чепуха…

– Думаю, он опасался того, что вас слушают.

– Подслушивают? – Как ему в голову не пришло! Все-таки жена у него потрясающая женщина, все понимает; но как быстро они работают! Уже и телефон слушают… – Нет, нереально. Надо санкцию прокурора, чтобы телефон слушать.

– Ты не в Штатах. Считаешь, что дело о татарине состряпать могут – а поставить телефон на прослушивание не могут?

И правда – где логика? Ведь подозреваемые все как один – оппозиционеры; почему же не сочинить властям такое дело, которое дискредитирует оппозицию? А если такой план имеется – значит, прослушка налажена. Значит, они готовили все заранее…

– Может, в квартиру уже улики подбросили. Вчера приходил сантехник.

– Ты вызывала?

– В том-то и дело, что нет. Профилактика, обошел все квартиры… Давай проверим в ванной… Он мог подбросить нож…

– Мухаммеда задушили ремнем.

– Ремнем? Как это?

– Накинули сзади, затянули на горле…

– Откуда ты знаешь?

– Что ты на меня так смотришь? Что ты так смотришь? – Семена Семеновича поразил взгляд супруги: она вдруг посмотрела исподлобья, цепким взглядом. – Ну да, татарина задушили. Нам сказал следователь, что Мухаммеда задушили.

– Кто еще слышал, что следователь это сказал?

– Многие слышали…

– А кто конкретно?

– Не могу я так, с ходу, вспомнить…

– То, что ремень накинули сзади, следователь тоже сказал?

– Но ведь это естественно! Мухаммед был водитель, сидел на переднем сиденье. Набросить сзади удавку удобно… А как еще душить?

– Забудь эту деталь, забудь и не вспоминай. Пойми, ты не можешь этого знать.

– Послушай… – Семен не мог найти нужных слов, язык словно распух, и во рту стало горько. – Послушай… ты что, меня подозреваешь? Ты – моя жена – со мной – так – говоришь?

– Запомни, – супруга в минуты решительные преображалась, черты пухлого лица становились острыми, – запомни твердо. Что бы ни было, я на твоей стороне.

– Что бы ни было?! А что может быть? Что я задушил Мухаммеда? Ты в своем уме?

– У тебя руки дрожат.

– Я не знаю этого Мухаммеда! Не знаком!

– Откуда ты знаешь, как его зовут?

– Мне сказали имя… сказали, что убит Мухаммед.

– Кто сказал?

– Не помню. Я не знал Мухаммеда, не видел ни разу!

– Ты уверен? – спросила и покачала головой.

Панчиков опешил; мы привыкли считать, что знаем доподлинно, видели мы что-либо или нет. Вот, например, эту коробку я вижу, подумал Семен, хотя не знаю, что это за коробка. Если спросят, видел ли я коробку с печеньем, отвечу отрицательно… И буду не прав. Например, мы все наблюдаем политическое устройство России, а как оно называется – не знаем. Видеть и знать – разные вещи. Не исключено, подумал он, что Мухаммеда я видел, не зная, что это Мухаммед. Супруга усугубила тревогу, сказала:

– Вас могли сфотографировать вместе. Представь, какая улика у следствия, если ты будешь отрицать знакомство. Надо выяснить, как выглядел Мухаммед! Позвони в галерею, спроси.

Семен протянул руку к телефону, однако трубку все же не взял. Помедлил.

– Если телефон прослушивают, что подумают про меня? Ты нарочно такие советы даешь?

– Позволь, Семен!

– Ты советуешь звонить и спрашивать, как выглядел убитый, – после того, как мы поняли, что телефон прослушивают?

– Прости, не подумала.