Красный свет

– Разве нельзя сделать так, чтобы в наше общее необходимое неравенство было вставлено несколько фрагментов равенства?

– Так и старались делать, когда вводили университеты, цеха и ремесла. Ганзейский союз равных в какой-то мере и есть фрагмент равенства в общей иерархии неравенства. Но большая империя не может примериться с цехами – Ганза погибла в Тридцатилетней войне. Погибнет и наш жалкий авангард.

– Ради того самого генерального плана? Не люблю вашего Фауста! Ах, почему, Эрнст, мы не могли остановить время модерна навсегда?

– На смену дряблому поколению рождается поколение бешеное. Малевич, Маринетти, Троцкий – они уже не хотят завитушек модерна. Они глупы, каждый в отдельности, но слышат требование времени хорошо! Нужно дать старику Хроносу свежий продукт! В конце концов, это вопрос именно времени, вопрос поколения. Обратите внимание, друг мой: все герои сегодняшнего дня родились в одно время – около 1880 года. Почему я взял эту дату? Произвольно. Закончилась Франко-прусская война Компьенским миром. В восьмидесятом покончил с собой Ван Гог. Первого марта восемьдесят первого взрывают русского царя. Конец эпохи; с этого момента готовится буря времени. Подводные течения, водовороты, разломы дна. Вы видите героев наших дней полными сил – а родились они именно тогда. Обратите внимание, друг мой, на даты их рождения. Начертите график, многое станет понятно!

Елена обожала полемизировать, но ей совсем не нравилось слушать. Точнее, ей казалось, что она все понимает с полуслова. Она рассеяно зевнула, потянулась и села на постели. А я продолжал:

– Черчилль – самый старый, родился в 1874-м. Дзержинский, создатель ВЧК, – в 1877-м.

– Вы видите, где мои чулки? Нет? А про создателя ВЧК все знаете? Порой кажется, что вы запоминаете ненужные подробности просто на всякий случай!

– Сталин, Троцкий и Малевич родились в 1879-м, Пикассо – в 1880-м, Рузвельт – в 1882-м, Эрнст Юнгер и Муссолини родились в 1883-м, Салазар – в 1885-м, Гитлер – в 1889-м, а Геринг в 1893-м. Активное поколение рождалось вплоть до 1898-го или 1899-го. Как Гиммлер, например. Или Дали.

– Почему? Ах, вот они где! Кстати, почему вы не подарите мне новые чулки? Впрочем, я слушаю вас внимательно.

– Эти люди были достаточно зрелыми, чтобы встретить войну и принять в ней участие. Они успели сделать великую войну – своей. И одновременно с этим они были еще довольно юны, чтобы сохранить запал ярости для следующей битвы.

– Вы хотите сказать, сегодняшние герои уже были героями вчера? Но так ли это? – Она встала и отыскала чулки. Я любил смотреть, как Елена надевает чулки, раскатывая шелк по полной ноге. – Вот, полюбуйтесь! В таких чулках щеголяет ваша дама! – С досадой она указала на дырку. – Полагаю, дамы Геринга одеваются опрятнее. Вам не стыдно? Итак, они уже прежде были героями… А где же мои кольца?

– В открытом море много кораблей, слишком много. Корабли покинули гавань не вчера, их била волна. И капитаны на кораблях опытные. Приглядитесь к биографиям генералов рейхсвера.

– Вы имеете в виду Геринга, Гиммлера и Бормана? Еще раз приглядеться? Они пересказали свою биографию во всех газетах! Великий летчик-ас! Увольте.

– Я имел в виду солдатских командиров. Это гораздо важнее. Однако не спуститься ли нам в ресторан?

– Вы правы, Йорг давно ждет.

Мы спустились в холл отеля, где ждал ее сын.

9

Прошла целая жизнь, сменились три правительства, рейхсвер преобразовали в вермахт, Германия вышла из Лиги наций, «хрустальная ночь» напугала евреев, Австрия вошла в Великий рейх, Чемберлен принял наши условия, – изменилось все; однако ритуал нашей странной семьи сохранился без изменений. Йорг приходил к нам в отель к шести часам, и мы вместе ужинали. Он отпустил аккуратные усы, как делали в то время многие летчики. Летная куртка, которую он носил нараспашку, открывала немецко-испанский Золотой крест – его первую награду. Под Золотым крестом были скрещенные мечи – а я знал, что таких (с мечами и бриллиантами) было выдано всего девять. Вероятно, он отличился в Испании.

Перед Йоргом стояла нетронутая рюмка рейнского – вина он не пил. Видимо, кельнер принес рюмку, а он и не притронулся. К сожалению, Йорг в данном вопросе не унаследовал материнской линии, не стал наследником аристократов-военных, знатоков вин – здесь он оказался потомком вульгарного Виттрока, спекулянта, макающего усы в пиво. Однажды эта вульгарность едва не стоила юноше жизни.

Когда я представил его Герингу – с тем чтобы Геринг определил место службы будущего пилота Люфтваффе, – Геринг предложил Йоргу бокал бургундского. Для любимца фюрера это был особый жест: он откупорил редкий «Шамбертен», полюбовался вином на свет, протянул бокал Йоргу. Йорг повертел бокал в руках и поставил на стол: «Благодарю вас, считаю, что солдат не должен пить вино». – «Не верю! – воскликнул последний человек Возрождения (как Геринг любил себя именовать). – Такой бравый юноша – и трезвенник!» – «Предпочитаю пиво», – признался Йорг.

Туповатая откровенность шокировала меня; нет, никогда сыну спекулянта не стать германским аристократом! Достаточно одной дворняги, чтобы испортить породу. Геринг, игравший в юности в гостиной Бисмарка, посмаковал бургундское, облизнул губы, помолчал и направил выпускника летной школы в легион «Кондор», который тогда формировался в Испании. «Испанские вина не похожи на бургундское, – заметил Геринг, – возможно, они понравятся вам больше. Тяжелые, плотные, напоминают баварское пиво». И повернулся к нам широкой спиной.

Я сознательно добивался для Йорга аудиенции именно с Герингом. Хочешь быть летчиком – полюбуйся, какие летчики бывают. Я был уверен, что этот огромный германец, герой войны, пилот эскадрильи № 1 «Рифтгофен», наследник «Красного барона» – станет кумиром Йорга, ведь юноше нужен кумир. Все, что делал Геринг, было величественно; сегодня я могу сказать, что даже на последнем процессе Герман сохранил невозмутимую стать. Сластолюбив и жирногуб? Пожалуй так. Но упорен и тверд. «Мы возродим полк “Рифтгофен”!» – поднял бокал этот поверженный герой в 1919-м. И вот сегодня он стоит в гигантском холле своего «Каренхалле», главнокомандующий воздушным флотом Германии. Я надеялся, что Йорг захочет подражать великану, а великан возьмет юношу под покровительство. Но помешало пиво, мещанское пиво! Герман Геринг, знаток бургундских вин, не любил термина «Пивной путч».

– Вы расстроены, Эрнст, – сказал на обратном пути будущий летчик.

– Признаюсь, ожидал большего.

– Вам показалось, что я вел себя недостаточно аристократично в присутствии самого Германа Геринга?

– Милый Йорг, вы не старались.

– Видите ли, Эрнст, – сказал мне юноша, – у меня возникло собственное определение аристократизма. Вероятно, дает себя знать кровь фон Мольтке. Я стал самонадеян, имею свои критерии. Самым очевидным аристократом считаю своего друга Отто Кумма.

Отто Кумм стал навещать Йорга вскоре после того, как мы перебрались в Берлин. Отто, ровесник Йорга, сын рабочего из Гамбурга, вступил в нацистскую партию в 1933 году. Аристократизма в этом молодом человеке, разумеется, не было, но присутствовала статная осанка, твердая манера держаться, то, что немцы называют словом Haltung. Не заметить Кумма в комнате было невозможно.

– Кумм пьет пиво и ест вульгарные сосиски. Он не знает, как держать в руке бокал с вином. Он рабочий из ганзейского города, моя мать не пригласила бы его на наши аристократические обеды. Боюсь, Отто не разбирается в искусстве. Но – помните ли, что вы говорили мне про общий цвет истории, в котором теряются оттенки дней? Помните? Так вот, Отто Кумм для меня есть вопощение этого общего цвета – он подлинный германец, а значит – аристократ.