Красный вал [Красный прибой]

Чудовище пожирало горы угля и курганы кокса; холмики мелкого каменного угля, смешанного с пеплом и нагаром, являлись отбросом его пищеварения. Дым расплывался в небе фиолетовыми реками, рыжими или цвета графита водопадами, облаками, клубами, полосами. Он образовывал завесы черного тюля, ткал паутину и клочковатые кружева. В бурную погоду он зловонным, густым туманом окутывал деревья, ослеплял фасады. Он вечно напоминал о силе, неутомимой, нездоровой и разрушительной. Кузницы питались мясом рабочего. Мятеж не переходил мрачного порога. Люди, ковавшие железо и обжигавшие себе лица у пылавших горнов, склонялись перед хозяевами, их сердца были немы, их желанья немощны.

Эти кузницы заражали Франсуа лихорадкой. Их дьявольская деятельность, их хрипение и их содрогание пробуждали в его душе глухой энтузиазм. Он их и любил, и проклинал. Выйдя из поезда, он поджидал рабочих, подсчитывал их количество, оценивал их усталость. Среди них были революционные синдикалисты, но большинство были "лисицы" или "желтые". Марсан, Кребс и Комп. требовали десятичасовой работы и платили посредственно. Однако, они соглашались на высокую оплату рабочих искусных и щедро рассчитывались за сверхурочные работы. Там в полной мере развивалась деятельность Деланда: две трети "желтых" принадлежало к его группе; он соединил их в один синдикат, цель которого допускала большую гибкость действий и приемов. Завод Марсан и Кребс был центром его войска; он рассчитывал на него для группирования и прокормления лучших элементов своих приверженцев. Пропаганда Ружмона его возбуждала. И он тоже уже давно мечтал о том, чтобы покорить этот квартал.

Этот жилистый, сухощавый человек по темпераменту своему верил в индивидуальную энергию и в благотворное влияние препятствий. Его выводила из себя мечта о спокойном счастьи. Чувствуя себя более бдительным, способным и авторитетным, чем другие, он с самого начал стал на точку зрения беспощадной справедливости. Он проклинал лгунов, болтунов и сладострастников, многоженцев и пьяниц. Он считал всех нелюбящих работать, тратящих время на продолжительные и бесполезные речи, гоняющихся за женщинами и действующих сообразно обстоятельствам, — не достойными того, чтобы жить: судьба должна быть к ним беспощадна.

Его, пожалуй, не надо было особенно уговаривать, чтобы он стал поборником оскопления пьяниц, туберкулезных, рахитичных и других калек. С детства он проявлял цельность натуры и постоянство. Никогда работа ему не казалась наказанием. Он подходил к материалу и машинам с дрожью в руках и с мистической волей; он не верил в несправедливость хозяев и признавал их жадность злом столь же неизбежным, как голод и жажда. Но он не признавал за ними бесспорного авторитета: следовало одновременно жить в согласии с ними и их побеждать, принуждать их расширять производство и заинтересовывать рабочего в прибылях предприятия. Если у них нехватало предусмотрительности, или они оказывались слабохарактерными, — он их презирал.

Очень долго его понятия были смутны: им руководил один только инстинкт. Если бы у него не было счетов с революционерами, он, быть может, удовольствовался бы своей работой и, можно с уверенностью сказать, составил бы себе состояние. Несколько диспутов вызвали в нем раздражение. Он изучил социализм и политическую экономию, в нем выросла и укоренилась своя система: полный презрения ко всей теории, отделяющей хозяев от рабочих, он ненавидел иерархию классов и считал ее смешной; он видел во всем только поражение или победу личности: хозяева должны богато одарять людей искусных, искренних и энергичных; рабочий должен требовать справедливости, отказываться от работ, расслабляющих рясу, и участвовать в барышах предприятия.

Марсель Деланд представлял себе огромные объединения рабочих, ожесточенно разоряющих хозяев неумелых, беспечных или отсталых, и укрепляющих господство наиболее предусмотрительных. Подобное дело неосуществимо без закваски инициативы и оригинальности, которую создает надежда составить состояние и предписывать свою волю глупцам. Он соглашался, что коммунистическое общество может дать некоторое благосостояние, но полагал, что его система обеспечит рабочим и более скорое, и более полное благополучие.

Деланд защищал свою теорию с резкостью, которая увеличивалась от каждой новой победы синдикалистов. При этом он выказывал упорство и злобность, которые обеспечили бы революционеру избрание в депутаты.

Его работа была неблагодарна. Парижский рабочий революционер и скептик. И, сам скептик, он считает себя обманутым простофилей, если ему предлагают неопределенное решение. Впрочем, сильная организация парижских синдикатов казалась неприступной… Таким образом, Деланд не считал бесполезными их бдительность и воинственность: разве не добивался он сам восьмичасового рабочего дня и увеличения заработной платы? Он только хотел их вырвать из-под влияния Генеральной Конфедерации и антимилитаризма. Его энергия помогла ему собрать группу "желтых" и основать маленький еженедельный журнал. К нему примкнуло более четырехсот человек.

После приезда Ружмона жизнь механика была отравлена. Франсуа как бы незримо присутствовал, как бы являлся тайным свидетелем слов и поступков Деланда. При виде его, в крови Деланда пробуждались инстинкты зверские, почти смертоносные. Со всех сторон доносились до него известия об успехах противника. После того как он столько потрудился, чтобы образовать свою группу, в то время, как он с таким трудом вырвал людей из их безразличия, в то время, как ему приходилось непрерывно сызнова начинать свою работу, оживлять равнодушных, обращать изменивших, — другому достаточно было появиться, чтобы зажечь энтузиазм. Это была злоба человека сухого и упорного против тех, кто без труда сливается с чувством толпы. Разве победа красноречия не является величайшим оскорблением для организатора? Сколько раз думал он о том, чтобы выгнать вожака из мастерской Делаборда.

Его сестра, Христина, удваивала его энергию. Он любил в ней ту яркость убеждений и дар всепрощения, которые в других были ему ненавистны. Такая же упорная, как и он, с умом точным, ироническим и любознательным, она не знала ни его сухой ярости, ни долгими годами взрощенной и сгущенной ненависти.

Без сомнения, она была так же воинственна, как и сам Деланд, но она не боялась поражений, или, вернее, она чувствовала, что никакое поражение не будет окончательным. Но между ними была разница и социального характера. Он оставался рабочим по роду занятий и по всем своим привычкам, а она стала буржуазкой. Причиной этого был он сам.

Он вел жизнь бедняка, чтобы дать ей образование. Он гордился ее манерами, непохожими на его, ее знаниями, более гибкими, и жалел, что она опустилась до ручного труда, так как она упрямо захотела стать брошюровщицей. Гордая, полная чувства действительности, она знала, что диплом не дает никакого богатства. А она хотела богатства. Она хотела его из желания победить, она хотела его также ради удовлетворения своего идеала порядка и гармонии при создании мастерских, в которых она ввела бы метод, способный одновременно разрушить систему новейшего капитализма и положить предел росту коммунизма.

Встречи механика и Ружмона были редки. Они держали себя подчеркнуто вежливо, обмениваясь в высшей степени сухими фразами. Враждебность развилась в революционере непроизвольно. Хотя он и не любил таких жестких натур, волнуемых какой-то дикой жаждой деятельности, но он их переносил. Он ограничивался тем, что побивал их словами. Поведение Деланда его раздражало: он с досадой выносит полные ненависти взгляды, "отрывистую" и односложную речь его. Не будь Христины, он воспользовался бы своим словесным превосходством, чтобы унизить, посрамить этого гордого человека. Но она возбуждала в нем глубокий интерес: его приводило в возбуждение это очарование, которое производили на него исключительные для девушки энергия и ум.