Красный вестерн
Шрифт:
Что же касается негра Тома, то Американской академии киноискусства следовало бы водрузить на могиле грузинского режиссера памятную доску с классической надписью «Победителю-ученику от побежденного учителя». В американских вестернах чернокожие актеры в главных ролях станут появляться лишь спустя полвека после «Красных дьяволят».
Любопытно, что в том же 1969 году, одновременно со вгиковской однотомной историей советского кино стал выходить многотомный труд на ту же тему, подготовленный Институтом истории искусств. Издание это более серьезное, более интересное и даже, насколько это вообще тогда было возможно, менее идеологизированное. Но о вестерне и «Красных дьяволятах»
Тем не менее принципиально различие между «Красными дьяволятами» и зарубежными приключенческими фильмами было очень велико. В «Красных дьяволятах» за авантюрным сюжетом вставали типы и характеры реальной жизни, вставала сама развороченная революцией действительность».
При очевидной предпочтительности второй цитаты (ковбойский фильм без кавычек, Харт и Фербенкс помянуты, а вестерн закавычен по всем правилам русской грамматики) поражает все то же стремление убедить читателя в превосходстве картины Перестиани на том основании, что в ее основе лежат революционные, «идейно выдержанные» события.
Ясно, что в 1969 году, во время очередного советского приступа борьбы с «ревизионизмом и контрреволюцией» даже в научных трудах необходимо было писать, будто все советское хорошо уже тем, что – советское. Но если отставить идеологические неистовства и посмотреть на вестерн как на жанр, нельзя не отметить очевидное.
В классическом вестерне за авантюрным сюжетом тоже встают «типы и характеры реальной жизни». И развороченная действительность также имеет место.
Она вообще – необходимая предпосылка сюжета любого вестерна. Люди, оставившие свою страну, переплывшие океан, чтобы освоить новые земли и найти на них счастье, изначально пребывают в ситуации этой самой развороченности.
Необходимо также помнить о тех, кто на этих новых землях жил до появления незваных гостей. Для них, для индейцев, каждая история вестерна – что твой Великий Октябрь!
Первопроходцы, делающие зарубки на деревьях, строящие дома и защищающие семьи, вполне сопоставимы с солдатами революции, вознамерившимися построить новый мир.
И те и другие были изгоями. И те и другие хотят, чтобы все стало справедливее. И те и другие во имя этой «новой справедливости» убили очень много людей – индейцев и «представителей эксплуататорских классов». В этом – общность романтики. В этом – общность трагедии.
Было бы наивно полагать, что, снимая «Дьяволят», Перестиани руководствовался подобными размышлениями. Но, похоже, режиссер понял, что, желая создать увлекательное произведение для юных зрителей, применяя для этого отработанные американцами безотказные приемы, вливая в чужеземную форму отечественное содержание, он, Иван Перестиани породил новое жанровое образование, стал отцом красного вестерна.
Всячески пытался закрепить успех. Снимал продолжения – «Савур-могила», «Преступление княжны Ширванской», «Наказание княжны Ширванской», «Иллан-Дилли». Ни одна из этих лент даже отдаленно не сравнима с первой. Ни по художественному качеству, ни по вниманию публики.
Потому ли, что вторая половина двадцатых годов – время величайших шедевров советского кино? Картины второго эшелона уже мало кого интересовали?
Может быть, происходило это оттого, что с каждым годом ситуация
в СССР становилась все более драматичной и время «безответственных игр на революционном материале» уходило – каждое новое продолжение становилось еще менее современным, чем предыдущее? Нечто подобное, кстати, произойдет на рубеже шестидесятых – семидесятых годов с трилогией про «Неуловимых».Возможно, и сами зрители стали уставать от бесчисленных приключений Мишки, Дуняшки и Тома? Тем более что жесткого сценария у картин-продолжений не было, и часто сцены придумывались непосредственно перед съемкой. Кино, настигающее «жизнь врасплох», как того желал великий советский экспериментатор Дзига Вертов, – дело, конечно, замечательное. Однако для кинематографа массового, чуждого формальным новациям, сценарий достаточной степени жесткости просто необходим.
Как бы там ни было, бесславная судьба продолжений не отразилась на славе главного фильма. Как всякая любимая народом лента, «Красные дьяволята» обрастали легендами.
Говорили, что артистка Софья Жозеффи, исполнившая роль Дуняшки, стала одной из жертв сталинского террора. Однако в озвученной версии 1943 года ее фамилия значится в титрах. Обычно «врагов народа» отовсюду вымарывали нещадно…
В мемуарной литературе можно прочесть, что темнокожий актер Кадор Бен-Салим, сыгравший Тома, стал нищим, и в конце двадцатых годов его можно было встретить на улицах просящим подаяние. Но в 1934 году он появляется, правда ненадолго, в картине «Возвращение Нейтана Бейкера»…
В этих случаях чувствуется желание толпы наделить былых кумиров такой же необычной судьбой, какая выпала на долю их экранных персонажей.
Кулешов со своим мистером Вестом и ковбоем Джедди был все же слишком изящен для всенародной любви.
Перестиани не мудрствовал. Он делал то, чего народ хотел и ждал.
Кулешова любовь к американскому кино привела к созданию великого фильма «По закону» (1926), в котором на материале рассказа Джека Лондона и за десять лет до «большого террора» была исследована психологическая тяга людей к узаконенному убийству.
Имя Перестиани навечно осталось в истории нашего кино благодаря лишь одной ленте. В ней нет формальных открытий. Великой она сочтена быть не может. Она навсегда останется первой.
Годы тридцатые. «тринадцать»
Говоря о советском кинематографе, нужно всегда помнить, что выражение «кино тридцатых годов» не является правильным. Было кино первой половины этого десятилетия и кино его второй половины. В течение длительного времени фильмы начала тридцатых были мало кому известны. Знания о кинематографе этого периода исчерпывались информацией о нескольких проверенных и отредактированных сталинской цензурой картинах. Ленты же 1936–1941 годов были поголовно признаны немеркнущей классикой.
Когда в конце восьмидесятых пришла свобода, сталинскую классику показали общественности в сочетании с классикой гитлеровской и муссолиниевской и заклеймили, что было естественно для революционного времени. Неизвестные доселе фильмы начала тридцатых принялись демонстрировать в музейных кинозалах, на симпозиумах и семинарах. Ретроспективные показы проводились в богатых странах по обе стороны Атлантики, и просвещенный мир увидел, наконец, то, о чем всегда догадывался. В СССР первые годы звукового кинематографа были не менее интересными, чем последние годы «великого немого».