Красота - страшная сила

— Алло.

— Это Лора. Что ты делаешь в выходные?

— Ничего, бездельничаю в основном.

— Можно, я приеду в гости?

— Конечно, деточка, я всегда рада тебя видеть.

Через сорок пять минут я сидела в абердинском ночном поезде. Мысль провести выходные где-нибудь в провинции, в глуши показалась мне вдруг чрезвычайно заманчивой. О чем я раньше думала? Когда человек несчастен и одинок, ему порой хочется укрыться там, где его любят не за что-то особенное, а просто за то, что он есть, любят таким, каков он есть. Для меня это всегда был дом моей бабушки. У нее находила я прибежище и слова утешения и когда я была первоклашкой и учитель наказал меня за болтовню на уроке; и когда я курила в ванной, пуская дым в окно, а мать застукала меня на месте преступления; и даже когда я напилась пьяной на пятидесятилетие отца и наблевала прямо на ботинки директору школы. Всякий раз, когда родители поднимали крик, что я — позор всей семьи, бабушка только смеялась: «Эх, люблю! Огонь-девка, куда вам до нее!»

Звали мою бабушку Мэгги, и она нисколько не походила на типичную английскую бабушку с аккуратным узлом седых волос на голове и очками на носу, которая сидит себе, уютно устроившись кресле-качалке, и вяжет с утра до вечера. Она казалась моложе (по крайней мере, душой) моего отца — собственного сына, послушного и привыкшего во всем соблюдать порядок; она, как и я, не понимала стремления соответствовать навязанным извне, ограниченным представлениям о том, что хорошо, а что плохо. Она постоянно курила ментоловые сигареты, вставляя их в старинный серебряный мундштук с изысканной гравировкой. О да, она была весьма «продвинутой» бабушкой.

Мы встретились на вокзале; на ней был алый плащ, туфли на шпильках, в руках сигарета.

— Ты хорошо выглядишь, поправилась, молодец! — сказала она и поцеловала меня в щеку, оставив ярко-красный отпечаток помады. Известно: если бабушка говорит, что ты «поправилась», можно не сомневаться, что у тебя щеки из-за ушей торчат. И я мысленно поклялась ни разу не притронуться к ее аппетитным домашним лепешкам.

— Итак, — начала бабушка, садясь за руль двухместного спортивного автомобиля «триумф» (я же говорила: она не похожа на обычную бабушку) — выкладывай, что у тебя стряслось… то от тебя ни слуху ни духу аж с мая месяца, а то вдруг свалилась как снег на голову.

— Да нет, ничего особенного… просто соскучилась по любимой бабуленьке, вот и все.

— У тебя джинсы рваные. — Бабушка ткнула пальцем в сторону моих коленок.

— Это специально, бабушка. Сейчас так носят, — объяснила я.

— Боже мой, этого только не хватало!

В машине было холодно. Я продрогла и все куталась в тоненькое пальто. Не сразу поняла, откуда шел холод: бабушкино окно было полностью открыто.

— Бабушка, я замерзаю. Закрой окно, пожалуйста.

— Совсем ты, милая моя, неженкой стала там на юге, — ответила она, смеясь, но стекло все-таки подняла. — Мать сообщила, что ты устроилась на телевидение. Рада за тебя! Говоришь, ничего особенного? А все-таки, что стряслось?

— Да так, мелкие неприятности, — ответила я, глядя в окно.

На северо-востоке Шотландии солнце светит почти каждый день. Абердин можно считать самым солнечным городом Британии, но холодно так, что девчонки могут напрочь отморозить все свои прелести. И вот город остался позади, мы ехали вдоль побережья. На небе ни облачка. Солнце озаряло Грэнайт-сити, и все вокруг сверкало в морозном ноябрьском воздухе. Серо-голубое море переливалось, как сапфир, и белые барашки, дружно подпрыгивали в своем ритуальном танце, наступая на берег бесконечными рядами. Бабушка уверенно вела машину, и улыбка не сходила с ее лица. Она наслаждалась нашей безмолвной близостью, она была счастлива: день выдался прекрасный, и внучка — с ней рядом. Машина неслась со скоростью девяносто миль в час, бабушка мурлыкала гимн «Шотландия отважная» и вовсю дымила сигаретой. Теплая волна покоя охватила и убаюкала меня. Что и говорить, с бабушкой мне всегда было хорошо. Так хорошо я не чувствовала себя даже дома.

— Пит порвал со мной, — проговорила наконец я.

— Вот оно что, — откликнулась бабушка, приподняв подкрашенную бровь. — Ну и что скажешь по этому поводу?

Кто-кто, а она умела заставить меня говорить всю правду, ей стоило только взглянуть на меня вопрошающим взглядом своих светло-голубых глаз.

— Я просто ничего не понимаю. — То есть я хочу сказать, что вовсе не собиралась выходить за него замуж. И в каком-то смысле он даже не нравился мне. Но понимаешь, в то же время я… ну, не знаю… Я думала, он любит меня! Мне и в голову не приходило, что он способен уйти. У меня теперь такое чувство, будто…

— Удар по самолюбию? — подсказала бабушка, улыбаясь.

— Да нет, не в том дело. Хотя… может, так оно и есть.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Бабушка похлопала меня по колену.

— Лора, ты красивая, умная, веселая девушка, но это не значит, что ты само совершенство. Во всяком случае для Пита. Ты останешься навсегда только с тем мужчиной, который будет считать, что ты совершенство. Твой дед, например, говорил, что у меня исходит сияние из… в общем, сама знаешь, откуда. Все это глупости, конечно. Все другие мужчины в моей жизни считали меня слишком эксцентричной. А вот в глазах Блэра я была безупречна. Конечно, порой он ужасно меня раздражал. Он, например, не любил бриться и колол меня своей щетиной, когда целовался. Как и твой отец, он не выносил брани. Как только я начинала ругаться, Блэр умолкал и просто со мной не разговаривал, а ругалась я частенько, ведь у нас было трое детей. Я думаю, он был чересчур строг с детьми, как и твой отец. Яблочко от яблоньки недалеко падает. И младший Блэр, дай бог ему здоровья, тоже много взял от отца. Представляешь, я только что получила от него письмо, а в нем фотографию. Там он сфотографировался со своим гуру. Это просто какой-то ужас. Оба в таких длинных белых мантиях. Блэр отрастил огромную бороду и выглядит полным идиотом.

Мы понимающе улыбнулись друг другу. Блэр был моим любимым дядей и любимым бабушкиным сыном, если она, конечно, не кривила душой.

Свернув с шоссе, мы покатили через прелестный портовый городок Стоунхевэн, расположенный к югу от Абердина Затем дорога, петляя вдоль побережья, привела нас к месту, где трасса сначала упирается в море, а потом делает резкий поворот влево; машина затряслась по узенькой и грязной проселочной дороге. Наконец показался Дорик-Коттидж. Открытый всем ветрам дом ютился на склоне холма, цепляясь за скалу, словно чайка во время шторма.

Мэгги Макнотон родилась и выросла в Дорике. Она всегда была своенравна, как северный ветер, гуляющий, где ему вздумается. Иногда мне кажется, что она — неотъемлемая часть этих мест, подобно бакланам, обитающим внизу на скалах. Но так было не всегда. Много лет назад у бабушки был брат-близнец, Нейл. В четырнадцать лет они вместе закончили школу и стали зарабатывать на жизнь. Нейл рыбачил, а Мэгги потрошила пойманную братом рыбу и продавала ее на рынке. Однажды случился сильный шторм, и Нейл не вернулся; тело его так и не нашли. Ему едва исполнилось шестнадцать лет. После гибели брата Мэгги решила уехать из этих мест. В то время она была помолвлена с соседом, которого звали Вилли Макай. «Хороший парень, но не очень башковитый», — вспоминает Мэгги. Когда Вилли послали на войну с немцами, бабушка решила воспользоваться случаем. Однажды утром она вышла из дома с небольшим чемоданом, где лежали самые необходимые вещи, доехала на попутке до Абердина, а затем поездом до Эдинбурга. Бедный Вилли погиб пару недель спустя, к счастью, так и не узнав о случившемся.

В городе бабушка сошлась с компанией студентов, большинство из которых были детьми состоятельных, образованных родителей. Хотя после четырнадцати она нигде не училась и делать, собственно, ничего не умела, бабушка быстро стала своим человеком в художественном колледже; она ходила на лекции, подрабатывала натурщицей, когда будущим гениям нужно было рисовать обнаженку, и вообще была украшением каждого бала, где пила, курила и лихо отплясывала с красавцами-солдатами, приходившими на побывку с фронтов Второй мировой войны. На ее пианино всегда стояло несколько старинных, пожелтевших, черно-белых фотографий, с которых на вас смотрела юная девушка, вылитая Мерилин Монро в молодости: такие же пухлые губки и соблазнительные формы. Она и теперь, когда ей уже за семьдесят, выглядит классно: туфли на высоких каблуках, к которым всегда тщательно подобрана сумка; губы ярко накрашены, пальто сшито по фигуре у хорошего портного; волосы хотя и несколько поредели, но в полном порядке, без седины.

В молодости бабушка и дедушка имели довольно скандальную репутацию. Блэр Макнотон, так звали деда, познакомился с Мэгги в 1943 году, когда учился на втором курсе Эдинбургского университета. Он тогда готовился к экзамену в парке на Принсес-стрит, а она, раздевшись чуть ли не догола, то есть в одном купальном костюме, загорала себе на травке. А надо сказать, в те времена, тем более в Эдинбурге, девушки, способные загорать в одних купальниках, встречались очень редко. Когда они год спустя поженились, моя бабка была уже на шестом месяце. Семья Мэгги была потрясена случившимся и не пускала ее на порог собственного дома до тех пор, пока не родился ребенок. Родители Блэра, люди богобоязненные и добропорядочные, были столь огорчены распущенностью своего сына и его неудачным браком, что лишили его, а также его жену и еще не родившегося ребенка какой-либо поддержки и отказали в наследстве. Без родительской помощи Блэр не смог закончить университет. Как и большинство мужчин в Лотиане, он пошел работать на шахту. Вскоре родились еще два сына. Семья ютилась в крохотной квартирке в доме у пивоваренного завода; потом этот дом снесли, а взамен дали квартиру в железобетонной муниципальной многоэтажке, построенной на окраине разраставшегося города; позже этот район стал известен как героиновая столица Шотландии. Понятно, что апартаменты, в которых им пришлось жить, шикарными не назовешь.