Красота - страшная сила

Он повалил меня на кровать, сжал мне кисти рук над головой и крепко поцеловал в губы. Я пыталась вырваться и отвернуть голову. Должно быть, он чувствовал мои соленые слезы.

Когда я спустилась в фойе, то увидела Венецию, сидевшую в баре. Она приподняла свой бокал с шампанским, показывая, что пьет за мой уход.

Я была совершенно сломлена. Казалось, часть мозга, отвечавшего за эмоции, закрылась, перегруженная муками, которые мне пришлось испытать из-за Рики. Я была всего лишь пешкой в его жестокой игре, и у меня не нашлось сил спастись. Я сдалась на милость победителю, и он теперь играл мною, переставляя с одного квадрата на другой. Я вернулась в Англию. Едва вошла в зал прибытия аэропорта, как сразу заметила человека в фуражке таксиста. В руках у него была табличка с моим именем. Пара фотографов, снимавших прилетавших знаменитостей, не упустили случая щелкнуть меня. Но мне было все равно. Как зомби, я подошла к шоферу, отдала ему свою сумку и последовала за ним к черному «мерседесу», ожидавшему на улице. Остальные события сохранились в моем сознании как обрывки страшного сна, который хочется поскорее забыть. Я смутно помню, как приехала в Лондон, как меня провели через черный вход в престижную женскую клинику, делавшую звездам кесаревы сечения со скрытыми швами. Меня проводили в отдельную палату, велели надеть халат и лечь на каталку, на которой меня повезли в операционную. Все это было, как во сне. Я запомнила отчетливо лишь одну сцену: ко мне приближается анестезиолог со шприцем. Я внезапно пробуждаюсь и говорю громко и отчетливо: «Нет. Я не хочу это делать». Я уверена, что говорила это. Следующий эпизод, который помню, — пробуждение на жесткой кровати в комнате с розовыми стенами и с розами на подоконнике. В голове у меня туман, а в низу живота не прекращается какая-то странная ноющая боль. Я провела рукой там, где болело, и увидела кровь. Значит, они сделали аборт, несмотря на мой протест. Они украли ребенка прямо из моей матки.

С этим было слишком трудно смириться, и я, должно быть, опять отключилась. Когда я снова открыла глаза, в палату осмотреть меня зашла врач в светло-голубом халате. Помню, я сообщила ей, что они меня покалечили, что я передумала перед самой операцией. Но она ответила, что после анестезии пациенты часто путают реальность и сон. Сказала, что со мной все в порядке, и я могу идти домой. Я оделась и стала ждать шофера, который должен был подняться за мной и отвести к машине. Когда мы подошли к задней двери клиники, он накрыл мне голову замшевым пальто и провел сквозь толпу собравшихся папарацци. Сквозь пальто я видела вспышки фотокамер и ощущала тепло обступивших меня тел. Чьи-то руки тянулись ко мне со всех сторон, пытаясь схватить. Наконец шофер захлопнул дверь. Я сидела на холодном кожаном сиденье, а множество рук стучало в тонированные окна машины, и от этих ударов ее качало. Я легла на сиденье и уставилась в одну точку невидящим взглядом. Я даже не заинтересовалась, откуда прессе стало известно, что я была в клинике. Наверно, нас преследовали от Прим Роуз, потому что когда мы подъехали к моему дому, там собралась шумная толпа журналистов и фотографов. Совершенно оторопев от ужаса, я с трудом пробивала себе дорогу к двери. Они пихались, толкались и кричали беспрерывно: «Почему ты сделала аборт, Лора?», «Это был ребенок Рики?», «Рики известно об этом?». У меня так сильно дрожали руки, что я уронила ключ на ступеньках, и мне пришлось ползать и искать его под вспышками фотокамер. Им повезло — фотографии вышли потрясающие. Они запечатлели мое зареванное лицо и глаза, обезумевшие от ужаса. У меня был совершенно потерянный вид — я потерялась в шоу-бизнесе. Каким неуютным и пугающим теперь казался он мне.

Я ворвалась в дом и побежала наверх в мансарду, чтобы спрятаться от этого мира, оказавшегося таким жутким. Больше всего мне сейчас хотелось оказаться как можно дальше от этих палачей, шумевших на улице. Я забралась с ногами на кожаный диван. Но они продолжали стучать в окна первого этажа и выкрикивать свои вопросы. Я сидела, боясь пошевелиться. Так прошло много времени. Стемнело, потом снова наступил день. А они все шумели на улице. Телефон звонил беспрерывно. Автоответчик все время записывал сообщения. Я слышала, что звонили Натали, Фиона, мама. Они казались встревоженными. Они постоянно перезванивали, спрашивали, в порядке ли я, правда ли то, что пишут в газетах. Только я и понятия не имела, о чем писали в газетах. Уоррен спрашивал, в какую игру, черт возьми, я впуталась, и понимаю ли, насколько оскорбительны сообщения в прессе. Я ни с кем не хотела говорить и не снимала трубку.

Но все-таки я призадумалась. Мне показался очень странным тот факт, что пресса уже ждала меня у ворот клиники, когда я прилетела из Нью-Йорка. Я никому не рассказывала о своей беременности. Я даже с Натали не стала делиться этой новостью. Один Рики знал все. Рики и его люди со студии.

Снова позвонила Натали.

— Я знаю, ты дома, Лора. Сними трубку. Не знаю, что с тобой происходит, я только понимаю, что случилось что-то плохое. Помнишь, ты обещала, что придешь ко мне, если попадешь в беду. Пожалуйста, Лора! — Последовало молчание, затем она продолжала: — Хорошо, хотя бы включи телевизор. Послушай, что он говорит о тебе. А потом перезвони, пожалуйста.

Я нашла пульт, включила телевизор. И не поверила своим глазам. Возле моей двери стоял репортер с пышной прической и в нелепом костюме. Он говорил, что вот уже сутки как я не выхожу из дома и никак не ответила на обвинения, брошенные Рики в мой адрес.

Затем появилось изображение Нью-Йорка. Возле отеля стоял Рики. На лице его блестели под лучами солнца фальшивые слезинки. Вокруг собрались журналисты и фотографы с камерами.

— Не знаю, почему она так поступила со мной, — говорил Рики. — Для меня, как и для всех, явилось полной неожиданностью то, что она без моего ведома сделала аборт и погубила нашего ребенка. Мне нужно время, чтобы прийти в себя после этого. Буду вам благодарен, если вы поймете мои чувства и позволите мне пройти. Прошу больше не задавать вопросов. Спасибо.

Затем на экране снова появился мой дом.

— Вы только что видели интервью из Нью-Йорка, — вновь затараторил мерзкий репортер. — Слышали, что Рики Джонс говорит о событиях, происшедших здесь, в Лондоне? Нам не удалось услышать точку зрения Лоры Макнотон, но мистер Джонс, вне сомнения, убит тем, что произошло. А теперь вернемся в студию…

Я выключила телевизор. Сознание мое заработало. Внезапно я все поняла — истории, пикантные подробности из личной жизни, личные фотографии, таинственным образом попадавшие в прессу, — за всем этим стоял Рики. Это мог быть только он. И никто другой. И так каждый раз. Но зачем ему было причинять мне вред? И тут я вспомнила, что во мне нет ничего особенного. На самом деле речь шла не обо мне. Всегда, когда упоминали мое имя, рядом стояло имя Рики. Нередко его изображали героем — мужчина, поддержавший любимую в минуту, когда семья отвернулась от нее; парень, помогавший возлюбленной переехать в новый дом; бедный безутешный возлюбленный, потерявший так и не родившегося ребенка. Появлялась новая история, а на ее фоне поступал в продажу новый альбом, начинались новые гастроли или записывалась новая песня. Меня использовали, выжимая мою жизнь капля за каплей. И вот теперь на диване сидела моя пустая оболочка, и у меня не было сил даже пошевелиться.

На третий день на восходе солнца я услышала, как в дверях повернулся ключ. Я испугалась, вообразив, что это пресса проникла в мой дом. Внизу раздались тяжелые шаги. Я залезла под карниз, выступавший в мансарде, свернулась в клубок, как будто спряталась в шар, и в ужасе закрыла лицо руками. «Господи, пожалуйста, пусть они не придут сюда. Пожалуйста, только бы они не нашли меня», — молила я. Я услышала, что теперь шаги раздавались на лестнице, потом на втором этаже… Кто-то звал меня. Я заткнула уши и закричала так, что ничего не могла уже слышать, кроме своих пронзительных воплей. Затем я почувствовала, как чьи-то руки протянулись ко мне и вот-вот коснутся. Я оцепенела. Чьи-то сильные пальцы пытались оторвать мои ладони от лица. Я слышала, как кто-то говорил: «Лора! Лора! Лора!», но оставалась в своем шаре, спрятавшись от всего мира. Прошло еще какое-то время, прежде чем голос достиг моего сознания и я поняла, что это был Адам.

— Адам, они украли моего ребенка, — едва слышно проговорила я.

Два дня спустя я проснулась в Дорик-Коттидж. Надо мной склонился мистер Робертсон, местный врач. Жмурясь от солнца, я обвела глазами комнату и увидела, что в ногах у меня сидели с обеспокоенными лицами Фиона и мама. Адам и отец ходили из угла в угол, брови их были нахмурены. В комнате стояло несколько букетов свежих цветов.

— Привет! — сказала я.

Кажется, они были рады, что я вернулась к ним.

Оказалось, у меня произошел психический и физический срыв. Как говорят в мире звезд, наступило «истощение». А в терминах реального мира — мои силы были подорваны наркотиками, недоеданием, послеоперационной инфекцией и сильным стрессом. К тому моменту, когда меня нашел Адам, я на самом деле была на грани безумия. Он поднял меня на руки, точнее — оставшиеся от меня сорок килограммов, — спустился со мной вниз и вышел из дома. Он прошел со мной на руках мимо дам и джентльменов из прессы, которые не упустили случая и сделали прекрасные снимки, и осторожно положил меня на спальное место своего строительного фургона. Там я и спала беспробудно всю дорогу до Шотландии. Потребовались несколько дней полного отдыха, мощная доза антибиотиков и пара ведер маминого бульона, чтобы поднять меня на ноги. Мне не терпелось подышать свежим воздухом после столь долгого времени, проведенного в постели, поэтому я сразу пошла на берег моря. Я сидела, смотрела на море и думала, что мне теперь делать. Ко мне подошел Адам и сел рядом.

— Здорово, что ты окрепла и уже на ногах, — улыбнулся он, — чем занимаешься?

— Просто сижу, думаю.

— О чем?

— О том, что надо возвращаться обратно в Лондон. Приводить дела в порядок, найти возможность удержаться на работе и спасать репутацию.

— Ты в самом деле хочешь этого? — Адам набрал горсть песка, затем разжал пальцы и смотрел, как он медленно высыпается.

— Нет, ответила я, — я бы предпочла навсегда остаться здесь и никогда больше не вспоминать о происшедшем. Но это невозможно. Мне все равно придется вернуться.

— Почему?

— На следующей неделе начинаются съемки очередного цикла передачи, а через неделю мне нужно сниматься в рекламе. У меня есть дом в Лондоне и мои друзья… — Тут я умолкла, вспомнив, что на самом деле у меня не осталось друзей в Лондоне. — Просто потому, что я должна вернуться.

— Ты можешь поступать так, как пожелаешь, — внушал мне Адам. — Но если ты не хочешь возвращаться к прежней жизни, так и не возвращайся. Это проще простого.

— Но я много трудилась, чтобы добиться своего положения. Я не могу просто взять и все это бросить.