Краткая хрестоматия грехов, ошибок и очарований
Шрифт:
Весь его вид, манера держаться, голос, взгляд и движения выдают в нем, даже почти голом, стопроцентного Альфу, внушающего страх, уважение и команду подчиниться. Остальные мужчины на его фоне выглядят просто особями мужского пола. Первые мои ощущения, которые я фиксирую – 90 % страха, 8 % восхищения и 2 % любопытства.
Он приближается ко мне очень аккуратно. Сначала узнает у тренеров и одноклубников, были ли у меня здесь с кем-то отношения. Потом заговаривает со мной о спорте и моих тренировках. Затем между делом уточняет мой возраст.
– Мне позавчера исполнилось 16, – дрожащим голосом отвечаю я.
– Это очень хорошо, – как бы для себя отмечает он. И я замечаю, как его жуткое лицо освещает спокойная уверенная улыбка.
Два месяца целомудренных свиданий. На самом деле не свиданий даже, а я просто всегда рядом с ним: на спорте, в ресторанах, в машине, в магазине, на заправке, на всех его встречах. Я просто рядом. Все ко мне привыкли и воспринимают
5 марта.
– Сегодня я украду тебя.
Он ведет меня за руку вверх по лестнице. Я покорно иду за ним. Ноги не слушаются, но рука настолько сильно меня держит, что, кажется, я парю. С каждой ступенькой я чувствую, как приближается самый важный момент в моей жизни. На каждую ступеньку сердце отбивает ритм и замирает перед дверью в квартиру.
– У меня тут ремонт, – извиняется он, – ни воды, ни электричества. Прости, – улыбка, – но я лучше приведу тебя в свою берлогу, чем в отремонтированную гостиницу. …Как шкуру…
Я не осознаю, как остаюсь без одежды. Я вообще не знаю, что мне делать. Я просто следую за ним, как я следовала эти два месяца. Он разговаривает со мной, тихо, медленно, уверенно и спокойно. Просто продолжает вести за руку. Я чувствую его нежную силу, и это невероятно приятные ощущения.
– Все хорошо, девочка моя, – и с этими словами внезапная резкая боль рассеивается утренним туманом. Она уже даже где-то далеко, а во мне только счастье принадлежать. Я осознаю смысл слова «отдаться», и это вовсе не синоним к «трахаться». Я отдаюсь нежной силе, красивым рукам, широкой сутулой спине, как будто всегда в боксерском блоке, готовой отразить любую атаку. Я чувствую себя абсолютно защищенной в этот момент. Вот я – такая маленькая, слабая, бестолковая. И вот он – огромный, сильный, вожак стаи. Лежит рядом, его голова в моих руках, на моих коленях. Сражающийся против всего мира, Зевс-громовержец, отдыхает на коленях тщедушной 16-летней девчонки. Вся внешняя вселенная схлопывается до размеров меня и его, а весь мой внутренний мир расширяется до бесконечности. Больше всего на свете я хочу его защитить.
– Пойду нагрею тебе водички в тазик, девочка моя.
Он безоговорочно силен, сильный во всех смыслах, сильный безапелляционно и безукоризненно. Но у него есть одна-единственная слабость – это я…
На следующий день перед выходом на улицу я решаю надеть шляпу – я же теперь женщина! А какая же женщина без шляпы. Глаза излучают свет, кожа радиоактивна, сердце – пламенный мотор. На мне идиотская счастливая улыбка, скрывающая прекрасную тайну.
– Эй, чего застыла? Давай, нужно опознание подписать.
III
Мне 40 лет, и я – актриса. Ну то есть, любая женщина, имитирующая оргазм – прекрасная актриса, и это с нами с рождения, но я имею в виду, что я – профессиональная актриса. Казалось бы, ну что тут такого, профессия и профессия. Но, как говорится, есть нюанс – еще 5 лет назад я ею не была.
В Лос-Анджелесе я впервые. Огромный аэропорт. Броуновское движение выгруженных из самолета пассажиров постепенно самоупорядочивается в строгих американских рамках. Все семенят барашками внутри выстроенных с помощью лент и колышков загонов. Три часа в очереди под строгими взглядами собак, аэропортовых и таможенников, которым по уставу не положено понимать шутки. Низенькая женщина-распорядитель молекул в цепочке на паспортный контроль, не глядя, перенаправляет меня к черному островку, внутри которого восседает черный инспектор в черной форме, царь горы. Берет мой паспорт, находит визу – студенческая, 3-летняя, NY Film Academy, расплывается в секундной улыбке (видимо, навеяло о чем-то своем), но, опомнившись, собирает свое лицо обратно в покер фейс, быстренько проверяет остальные мои бумажки, присланные из академии, и, не спрашивая ни о чем, выпускает из этого жуткого бионакопителя. Видимо, его молчаливое благословение обволокло меня защитной оболочкой, потому что все остальные мной тоже не интересовались – ищейка прошла мимо меня, хотя в сумке у меня была запрещенная недожеванная индейка, таможенник не учуял килограмм антибиотиков и анальгетиков, которые меня попросили захватить, т. к. «здесь строго по рецептам», финальный
выпускающий не сверил бирку на багаже с квитанцией. Я мысленно благодарю своего вновь обретенного крестного отца, отметив, что это хороший знак, и выхожу из здания аэропорта.– Привет! Ну наконец-то вас выпустили, я уже тут три часа курю.
– Спасибо большое тебе, что дождался. Прости, но был какой-то коллапс!
– Все нормально. Давай свой чемодан. Че-та маловат для такого долгого путешествия.
– Голому собраться – только подпоясаться.
– Смешно. Мать моя тоже так все время говорила.
Мы с ним познакомились на трехдневном гастрольном интенсиве Киноакадемии в Москве, он был среди режиссеров, а я – в актерской группе. Он уехал почти сразу. А мне потребовался год. Год, чтоб понять, что в российских актерских вузах я в свои 35 уже никому не нужна. И даже за деньги. Американцам все равно, сколько тебе лет, какое у тебя образование и есть ли оно вообще. Для них самое главное – даже не твои финансовые возможности, это само собой разумеющееся начало. Самое главное – это твое стремление, самоотдача и трудолюбие, и в этом случае даже твои начальные способности никому не интересны.
– Я тебе поражаюсь, конечно… Бросила ребенка, мужа, работу, друзей… Как только духу хватило.
– Дочь с бабушкой и со своим папой. Друзей у меня нет. А работа – буду работать на расстоянии. Иначе не смогу платить за эту учебу. Так что не надо! Ничего я не бросила. Все учтено могучим ураганом.
Мы мчали по вечернему городу, я глазела по сторонам, а он охотно давал мне самые первые бытовые инструкции, рассказывал про устои академии и жаловался на проблемы с языком. Я из вежливости старалась впитывать, но понимала, что все равно буду набивать свои личные шишки и переживать свои собственные стрессы. По-другому, к сожалению, опыт не приобретается. Слава Богу, языкового барьера для меня не существует, все-таки первое образование иняз.
Так началась моя любовь к городу ангелов, зафиксировалась моя тяга к искусству и разрушилась моя иллюзия о том, что я – состоявшаяся личность. Я начала свой новый том, аккуратно и уважительно расставив все предыдущие на каминной полке в своем арендованном жилище. Меня принял в свои объятия уютный гостевой домик, который я нашла на AIRBNB. Как оказалось, принадлежал он пожилой супружеской паре продюсер + режиссер, которые в 1993 году сняли в России свой фильм The Ice Runner. Сначала такое совпадение меня потрясло, и я даже подумала, что провидение привело меня за ручку к людям, которые устроят мою киносудьбу наилучшим образом. Но вскоре такие совпадения перестали меня удивлять. В ЭлЭй каждый второй хоть каким-то боком, хоть раз в квартал, но занят в Индустрии, а если не занят, то активно шевелит булками, чтоб туда попасть. Всех много, но всего мало. Поэтому везде здесь попадаются парикмахеры, которые пишут сценарии в перерывах между клиентами, официанты, которые записывают самопробы по дороге на смену, свадебные фотографы, которые покупают наикрутейшие б/ушные камеры в ожидании Проекта, риелторы, которые в своих сутках совмещают 10 показов квартир, домов и бунгало с пятью кастингами. И даже городские власти подбадривают с рекламных плакатов – «Мы знаем, что ты на самом деле актер, просто сейчас временно работаешь таксистом».
От места моего жительства до главного здания академии 5 минут пешком. А до актерского корпуса – 20. И на протяжении всего этого маршрута справа и слева простираются владения студии Warner Brothers. Той самой, которая «Касабланка», «Бэтмен», «Матрица», «Гарри Поттер» и еще несчетное количество эпохальных и культовых шедевров. Пять раз в неделю каждое утро туда и каждый вечер обратно я шагаю вместе с обжигающим или ласкающим меня солнцем и с подгоняющим или препятствующим мне ветром, мимо домов, напичканных «святынями», в самом эпицентре слияния творческих энергий и денежных вихрей. Все встречающиеся на пути прохожие улыбаются мне как старой знакомой, а дворник – высокий крепкий парень в комбинезоне – не только улыбается, но и зачем-то здоровается. Здесь я чувствую себя на своем месте. Здесь я не мать, не дочь, не жена, не босс, здесь я – это я, зерно без шелухи. А, ну еще и студент, конечно.
Бытовые подробности – это то, что меньше всего меня интересует, несмотря на мою неустроенность, но именно это крайне сильно волнует оставленных мной в Москве. Я стараюсь звонить, отвечаю на вопросы про цены и погоду, про то, в каких условиях я живу, слегка приврав, с кем общаюсь, и «вообще». Я даже спрашиваю что-то в свою очередь, но ответов зачастую не слышу, потому что учу текст. Исключение – только моя дочь, для общения с которой я откладываю все свои дела, просто сажусь и вникаю в каждую мелочь. Но после этого я с горечью понимаю, что полчаса – это непозволительная роскошь для меня сейчас, даже если речь идет о родном ребенке. Я испытываю чувство вины, угрызения совести, комплекс неполноценности и все, что может испытывать женщина, самолично разделившая себя и чадо на 10 000 км. Но на это у меня минут десять, не больше. Больше не могу себе позволить – надо учить, читать, да и язык, как выяснилось, у меня вовсе не безупречен.