Краткая хрестоматия грехов, ошибок и очарований
Шрифт:
А вот учеба – это то, что забирает меня целиком. И этим мне не хочется ни с кем делиться. Это настолько мое-мое, что я сначала сама хочу насладиться этим в полной мере, ревностно оберегая это чувство от чьего-то внимания. Группа наша – полный интернационал, крепчайший расовый замес. За Канаду – высокий худой андрогин модельной внешности, говорят, известный телеведущий. Германия представлена пышногрудой и плечистой девушкой с самокатом. Фигурой она похожа на покинувшую большой спорт пловчиху, но нет – в 27 она решила, что больше не может быть начальником стюардов на частных яхтах, а непременно желает в артистки. Колумбия прислала очень юного смазливого мальчика из очень богатой семьи – шуткам о происхождении их богатства не было конца. Из Китая (куда же без Китая) прибыло аж 4 молодца, одинаковых с лица. От Эмиратов заехали три девушки без хиджабов в очень коротких шортах
Все дисциплины мне заходят, все мастера меня восхищают. Им положено сначала похвалить, и только потом высказывать критические замечания, да и то, строго по форме: «я бы на вашем месте попробовал так…», «а что если вы сделаете так…», «вы наверное и сами чувствуете, что… а со стороны это выглядит как…» Иначе суд. Сначала меня это дико раздражало, как любого советского человека, который привык к правде-матке в глаза и к ощущению того, что он говно. Но потом я поняла, что именно такой подход невероятно мотивирует. Он реально работает. Потому что нормальный самокритичный, думающий человек и сам знает, где конкретно и почему конкретно он говно, а бестолковому все равно бесполезно говорить, кто он, он же никогда не поймет. Просто потом капиталистический рынок его не примет, вот и все, жизнь сама всех расставит по своим местам.
– You are a fantastic listener! – если ты криво играешь, но участливо слушаешь.
– Your reaction is very natural, good job! – если ты завис в шоке от неожиданного действия партнера.
– Your English is fabulous, go ahead! – если ты облажался с текстом и приплел отсебятины.
Каждое занятие (буквально) рождает во мне всплеск энергии и выхлоп рефлексии. Я обожаю то, что я делаю, кайфую от того, как у меня получается, и понимаю почему, если не выходит. Каждый мастер – ходячая харизма.
Небольшого роста, худой, лет 60-ти, с модной хипстерской бородкой и ленинским прищуром, интеллигентный. С виду. Заходит и с порога проявляет себя, мягко скажем, странно. Пинает коробки с реквизитом, требует сдать телефоны, ковыряет в носу, во время стандартного представления студентов бесцеремонно прерывает с абстрактными темами и вопросами интимного характера, громко рыгает. Все переглядываются, но молчат, а некоторые терпят из последних сил. Затем повисает тишина.
– Do you like my behavior? No? Really?! You don’t?! So if you don’t like the way I treat you, why you are sitting here like piece of shit? React! Fill your impulse rising inside. Fill what your animal nature says. And react! Just release your true filling.
Он начинает оскорблять каждого по очереди, проходится по каждому основательно и для каждого находит самое больное, он ничего про нас не знает, но попадает точно в цель. Опыт. Каждый справляется с шоком как может. Кто-то хамит в ответ, кто-то выходит из комнаты, кто-то просто молчит и восхищенно за ним наблюдает, кто-то пытается оправдываться, а когда он доходит до меня и задевает мой возраст, мне становится очень обидно, он говорит мне в лицо обо всех моих страхах, прямо, не выбирая выражений. Я впускаю это все в себя, как он требовал, и вдруг неожиданно даже для самой себя начинаю плакать, самозабвенно рыдать, взахлеб, размазывая тушь и давясь соплями. Австралиец реагирует на это замахом для удара, но китаец перехватывает движение в пяти сантиметрах от учительского лица.
Мастер замирает в счастливой благоговейной улыбке. «Во-о-от, – заговорщицки и удовлетворенно шепчет он, – вы прекрасны, потому что вы сейчас – настоящие. Вы наблюдаете, впускаете в себя, честно проживаете и даете истинную эмоцию. Именно этого я и хочу от вас. Каждую секунду на каждом моем занятии. Я хочу вашей правды, а не игры. Домашнее задание – неделю вы живете в импульсе, куда бы вас это ни привело:
если вы шли ко мне на занятие, но увидели прекрасную девушку, и ваш импульс заставил вас идти за ней вместо занятия – вы усвоили урок. Если цветок, пронзивший асфальт, выбил вас из бешеного ритма, и в импульсе вы написали хокку – вы усвоили. Если вы дали в морду в ответ на оскорбление – вы усвоили. И если через неделю я вижу только половину из вас в живых – вы тоже усвоили».В конце, он, конечно, поправился, что по большей части он шутил и преувеличивал, что в обычной жизни, к сожалению, импульс может привести в тюрьму, больницу и т. п., и что именно актерская работа – это то счастливое занятие, когда можно и нужно следовать импульсу, и тебе за это ничего не будет. Но его урок так потряс нашу многоликую многонациональную аудиторию, что этот опыт каждому впечатался в мозг, как раскаленное клеймо хозяина в круп быка.
Я, пользуясь случаем, выкраиваю неделю и вырываюсь к своей институтской подруге на Гавайи (Лос-Анджелес – Гонолулу – всего 5 часов лету), которая живет там уже даже не один десяток лет. Мы прекрасно проводим вместе время, вспоминаем студенческую юность, пьем и рыдаем о своем, о бабском. В перерывах она показывает мне достопримечательности. В музее истории Гавайских островов я упираюсь в огромную рельефную карту во всю стену, на которой – бескрайный океан с островами-точками и лодочки, двигающиеся по пунктирам по направлению от большой земли к этим крохотным точкам. Я целиком погружаюсь в эту инсталляцию. Я стою, не дыша, не моргая, не двигаясь, и восхищенно-завороженно впитываю в себя эту жирную метафору…
– Вот что заставило человека 4000 лет назад покинуть свой привычный мир и уйти в бескрайний океан искать райские кущи?!?! Знал он, что там есть острова?
– Это вряд ли. Думаю, он просто пошел за своей мечтой, за, как это по-русски, путеводной звездой кочевой.
– Этот безумец просто почувствовал импульс и просто не стал его сдерживать.
– Да, как и ты.
IV
Открою вам один секрет – я не та, кем кажусь. Я громко говорю, грубо высказываюсь, для меня нет запретных тем, а секс еще не повод для знакомства. Но только потому, что мне очень страшно. Ведь если я не буду так себя вести, то все поймут, что я на самом деле слабая, неуверенная в себе и вообще ни в чем не уверенная…
Мне 7, я у бабушки. По телевизору показывают фильм про войну. Жутко…
– Ба-а-а-а-аб, скажи, когда кончится? Все? Закончилось?.. Ба-а-а-а-а-а… Как же ты жила во время войны? Тебе не было страшно?
– Очень было страшно, деточка, страшно до смерти. Но если враг поймет, что нам страшно, мы же никогда не сможем победить его, правда? Вот он передо мной. Большой, наглый, самоуверенный. Я боюсь, я парализована. Мое тело – тяжелый железный скафандр, внутри которого бьется бабочка. Но в руках у меня вилы… Я бросаюсь на автоматчика. Бегу на него с выпученными от страха глазами и ору, тоже от страха. Немец подумал, что я безумна или герой какой… не знаю… но итог таков, что я выжила, а он нет.
Вот так обычно начинается моя актерская история на интерактивном спектакле «Пассажиры». Моя история про слабость и про страх внутри, которые внешне могут казаться и отвагой, и уверенностью, и наглостью, и силой, если только действовать вопреки ожиданиям. Про страх, который руководит человеком всю жизнь. Про то, что человек таков, каким мы его видим, в основном, благодаря своему страху. О-о-о, я знаю, о чем играю! Здесь на сцене я использую своего зверя с недоулыбкой из 90-х, когда показываю бабушку с ее зверем из 40-х. Здесь на сцене я его убиваю, снова и снова, чтобы чувствовать то, что чувствовала она. И это есть самая настоящая актерская правда. Я плачу, я обнажена, я совсем без кожи. Но вдруг откуда-то из тьмы самого последнего ряда раздается уверенный и даже слегка раздраженный мужской голос:
– Простите, а можно вопрос?
Формат спектакля предполагает коммуникацию со зрителем (я обращаюсь к кому-то в зале, мне отвечают), но до этого меня никогда не прерывали и не задавали вопросов.
– Да, – внешне спокойно отвечаю я.
– А сколько лет было вашей бабушке во время войны? И непонятен контекст этой истории. При каких обстоятельствах это все могло произойти. Мне все это кажется весьма сомнительным.
Я ошеломлена… Она 1915-го года, просто не заметно, что мне уже 40… жила в деревне… в оккупации. В тот день она работала в сарае, немец хотел ее изнасиловать. Она его заколола вилами. Подожгла сарай и сбежала к партизанам, чтоб ее не убили. Блею и слабенько оправдываюсь я внутри. Но снаружи: