Краткая история денег

На потребительском же уровне неразвитость кредитной системы приводит к тому, что россияне вынуждены одалживать деньги под невероятно высокие проценты. В Англии, например, о таких не слыхали со времен 70-х, когда «кривая Филипса» вдруг перестала работать.

Главные странности начались после ближневосточной войны 1973-го, когда в результате арабского эмбарго резко выросли цены на нефть. А нефть ведь не просто продукт, а базовый. Дороже нефть, значит, дороже керосин и бензин, а эти субстанции движут всей экономикой, в том числе и транспортируя потребительские товары и продукты питания – значит, все они должны подорожать.

1973 год дал такой резкий скачок инфляции, что его, казалось, не остановить волшебной веревочкой. Вернее, если решиться совсем уже задрать процентную ставку в небеса, то эффект будет – инфляция остановится. Но ведь понятно, что, согласно Кейнсу и Филипсу, и безработица достигнет опасных высот… А такого избиратель терпеть не станет!

И вот в 70-е годы явился миру новый, невиданный и неведомый экономистам страшный зверь, которого назвали «стагфляцией» – от скрещения двух зверей известных, но ранее никогда не спаривавшихся – инфляции и стагнации (что в переводе с английского означает «застой»). И рост экономический замедленный, вялый, и инфляция высокая, и безработица – тоже. То есть все самое худшее из разных экономических миров. Кривая Филипса говорит нам, что такого быть не может, а вот ведь как: не может, а есть.

Некоторое время правительства и их экономические советники пребывали в растерянности. Но потом появились Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер, которые опирались на «чикагскую школу», так называемых монетаристов, и прежде всего Милтона Фридмана. А те предлагали отказаться от прежних рецептов, поскольку новая болезнь требовала и новых методов лечения. Надо для начала куда решительнее дернуть за волшебную веревку, за тот ее конец, который ударяет по инфляции. (Это, конечно, далеко не единственное, к чему сводится содержание так называемой рейганомики. Наверно, важнее в ней – резкое сокращение государственного вмешательства в экономику и сокращение налогов.) Но людям запомнились прежде всего немыслимо высокие процентные ставки. Пятнадцать процентов и выше – да где это видано! (Мы с вами, правда, знаем, где такие проценты и сейчас считаются нормой.) Но тогда британское правительство делало, что могло, чтобы облегчить страдания – налоговыми льготами, например, когда выплаченные проценты вычитались из причитающегося с вас налога.

В общем, потерпели и выжили. А стагфляция была побеждена. С помощью вроде бы Кейнса и Филипса, но несколько по-другому. А чтобы как-то объяснить знаменитую кривую, ее развернули горизонтально. Породив всякие шутки насчет того, как еще больше «окривел этот Филипс».

Но все равно его работы вошли в историю как немалое достижение экономической мысли. Равно как и еще одна кривая, вызвавшая не меньше, а еще больше споров и очень полюбившаяся поклонникам рейганомики. Большим поклонником этого простого, колоколообразного рисунка до самого конца своего президентского срока оставался и президент Буш-младший.

Называется она «кривая Лаффера». Хотя некоторые говорят, что называть ее так несправедливо. Поскольку ее якобы открыл на несколько столетий раньше арабский мыслитель и экономист Ибн Хальдун.

Финансы по-исламски

Абдель Рахман Абу Зейд ибн Мухаммед ибн Хальдун был выдающимся арабским мыслителем и экономистом конца ХIV – начала ХV века. Считается, что расцвет исламской философии и научной мысли приходится на куда более ранний период, до того, как в ХI—ХII веках, после яркого арабского ренессанса, утвердилась жесткая пуританская школа ислама. Ее сторонники считали любую инновацию ужасной ересью. С их точки зрения, разделяемой суннитскими радикалами до сих пор, Коран содержал все необходимые человеку знания, а всякие попытки искать их вне пределов священной книги бессмысленны и даже греховны.

Ибн Хальдун был мусульманином, но не буквалистом, к тому же вырос, получил образование и начал научно-просветительскую деятельность в Магрибе, на Западе арабского мира, вдали от главных центров жесткого пуританизма, располагавшихся на Востоке. Позднее, когда его вольнодумство довело-таки его до беды на родине, он бежал в Египет, где пользовался покровительством правивших там в то время мамлюков – восставших гвардейцев султана, создавших там свое собственное государство.

Он не только продолжал дело приостановленного, «замороженного» арабского ренессанса, но и соединял его традиции с Возрождением европейским.

Он много размышлял о природе общества и целях человеческого существования. Историки полагают, что он первым подошел вплотную к открытию экономических циклов, а марксисты хвалили его за создание трудовой теории стоимости. Пришел он, в числе прочего, к интересным выводам относительно эффективности и предельной полезности налогов.

Тема эта была крайне актуальной: налоговые поборы казны душили экономику, не давали ей развиваться. И вот Ибн Хальдун предположил, что их снижение налоговой ставки может, как ни странно, не только стимулировать рост, но и привести к увеличению общей суммы собираемых налогов.

Если ставка в 0 % и ставка в 100 % неизбежно означают нулевые поступления в бюджет, то где-то между этими двумя крайними точками должна находиться оптимальная цифра. Ставка в 98 % или, например, 80 % не всех побудит заниматься предпринимательством, для очень многих, возможно большинства, остаток 20 % и менее не будет достаточным стимулом для того, чтобы рисковать капиталом. В таком случае налоговая база будет очень узка и будет снижаться, и государство соберет гораздо меньше налогов, чем при более низкой налоговой ставке, но более широкой базе.

Представьте себе, что в вашем оазисе, где вы трудитесь сборщиком налогов, живет сто семейств и в среднем одна семья зарабатывает по 100 динаров в месяц. Если вы обложите всех 80-процентным налогом, то десять богатых семей до поры до времени будут исправно платить налог, отдавая вам, например, по 400 динаров из 500. Но остальные не смогут или не захотят жить на жалкие суммы, которые вы им оставляете, и либо перейдут на натуральное хозяйство, либо будут скрывать свои доходы, либо вообще сбегут. И вы вместо того, чтобы собирать примерно половину всеобщих доходов – 5000 динаров, останетесь только с 4000. Да и то вскоре и богачи либо разорятся, либо скроются. И никакие репрессии не помогут.

Но где же эта «золотая середина», оптимальная точка на прямой между нолем и ста процентами? 50? 40? Или, может быть, 13?

Когда пять столетий спустя Артур Лаффер нарисовал колокол, нависающий над прямой между цифрами 0 % и 100 %, он показал, что больше всего налогов будет собрано в некоей его высшей точке.

В 80-е годы этот график мгновенно покорил сердца и умы консервативного истэблишмента в Вашингтоне и лидеры правого крыла республиканцев просто влюбились в Лаффера и его кривую! Еще бы, ведь она вроде бы научно доказывала то, во что консерваторы верили инстинктивно. Их вера – это низкие налоги и мало расходующее государство, больше индивидуальной свободы и в то же время больше личной ответственности. А теперь вот еще выясняется, что и собирать налогов можно больше, если уменьшить ставку!

Потом, правда, оказалось, что все обстоит сложнее, чем виделось на первый взгляд. Золотую точку очень непросто вычислить, к тому же она, видимо, все время сдвигается то вправо, то влево, в зависимости от конъюнктуры и даже психологического состояния общества. То есть просто автоматическое снижение налогов далеко не всегда достигает желанного эффекта.

Но в тот момент, когда Артур Лаффер познакомил с рисунком вашингтонских политиков, он сразу прославился. Вел себя вполне скромно, ссылался на Кейнса и Ибн Хальдуна и так далее.