Край воронов, или Троянский цикл
Шрифт:
– А! Тогда бери, – Трой придерживал ягоду липкими, сладкими, слегка подкрашенными фруктовым оттенком розового цвета губами. Можно было свободно протянуть ладонь и заполучить ее… Почему же он подался вперед всем телом, забыв про лежавшие на одеяле руки?.. Ягоды он коснулся губами и языком… Романтического поцелуя, который бывает при этом у взрослых, даже и не случилось, но Артему показалось, что его ударили да еще и перевернули вверх ногами. Все чувства от этой ягоды – вкусовые и тактильные – стремительно улетели в пятки, и сразу заболел живот, хоть он не успел ее раскусить. Когда-то лет в пять похожая боль началась во сне – и приснилась жуткая туча с громом, а под ней маленькая девочка, в руках ее цветок с тошнотворным запахом. И потом еще несколько раз выпутываясь из удушья этого проклятого сна, он уже точно понимал – рвота! Теперь все было по-другому. Его словно наяву тащили по песочной дорожке и окунали в холодную воду. Делалось мокро и противно, воды вокруг набегало столь много, что
– Вот, кажется, и лопнет, – подумал он, наваливаясь лбом на шершавый косяк двери в уборную. Перед глазами завертелись родители с бранью, Трой с вареньем, вода с песком и… слезы. Не надо было ни спать, ни разговаривать, ни отвлекаться – следовало реветь до самого утра. Оказывается, непролитых слез оставалось еще много! Он пробовал походить взад-вперед от одной двери к другой. Трой неподвижно сидел на соседней кровати, без варенья, похожий на бледную куклу. Раз за разом подходил Артем к порогу, а друг становился белее и сосредоточеннее. Повисло тягостное и безразличное молчание. Разогретыми в ванной ладонями Артем пытался снять свой холод, потом ворочался в постели, подыскивая удачную позу, которая бы принесла успокоение, и заворачивался в одеяло, стараясь создать тепло вокруг себя; потом он просунул руку и тер до первых искр. В результате запылали… уши, и не менее горячий сон накрыл его, отгородив от далекого и близкого. Небывалое теплое блаженство между ног почувствовал он на холодную трезвую голову, проснувшись от посторонних звуков на фоне прежней тишины. Трой все еще находился на синем покрывале неразобранной постели, но уже неудобно лежал, передавленный посередине боковой деревянной спинкой, и отплевывался на пол… Артем прекрасно знал, что это значит и неплохо разбирался в способах оказания первой помощи. Однажды он уже видел это со стороны: будучи восьмилетним второклассником, поднялся он темным осенним утром раньше будильника и застыл на пороге родительской спальни, глядя, как Селена хлопочет, а Христофор корчится над тазом…
Найти кого-то в недрах закрытых комнат казалось совершенно невозможным, и стакан воды с таблеткой активированного угля нашлись на кухне значительно быстрее. Утром Влада Андреевна буквально за вихры таскала новоиспеченного мужа. Именно он напоил малолетнего брата красным вином <…>
11.
В шесть часов сорок минут первый этаж потрясся залпами песни Nilo ‘Mare’, одновременно яркий свет люминесцентных ламп вспыхнул Восторку – Немеркнущему в глаза. Все было шикарно! Он сел на постели, музыка продолжала громыхать в зале. На столе неровной стопкой лежали разрезанные пополам ученические однотонные тетрадки в линейку. Половинок насчитывалось двадцать штук. Вчера он долго-долго шел пешком от школы по ступенчатому ландшафту между красных многоэтажек наверх, к продуктовым ларькам, покупал там йогурты, глазированные сырки и кексы. А потом вышел на магистраль и обнаружил в канцелярском магазине тетради еще советского образца. Желание это возникло внезапно: потерялся ключ от кабинета 5 класса, и они занимались в другом конце здания, в одном из торжественно обставленных классов двести второй школы. Там он и увидел выкроенные из тетрадей зачетки для пятиминутных контрольных работ. Потом вспомнил, что в начальной школе у них с Троем были блокноты такого же размера для математики.
– Теперь они разрисуют обложки и будут выполнять в них мои листочки, – думал Восторк. В августе он прочитал учебники, примерно понял, чему учить, а дальше принялся сам печатать на компьютере все задания. По его словам, назвать номер упражнения из книжки мог любой бездарный учитель. Конечно, были у детей отпечатанные в «Полиграфике» разноцветные «мультяшные» тетради, но использовались они в основном под конспекты восторженно – филологической мысли Восторка. Реальная его скрытая потребность диктовала внешнюю тягу к детскому творчеству; он изобретал все новые источники ребячьей живописи, и дети рисовали ему – дай только повод. Каждый день он увозил в машине несколько стопок работ по русскому языку и литературе, проверял их в университете…
В эту пятницу он не нагрузился никаким скарбом, чтобы посвятить выходные Насте, Артему и всем тем, кому, если вспомнить, он еще что-то обещал. До вечера он просидел в учительской на диване, распивая кисломолочное и выставляя оценки. Без детей и без учителей школа приобретала для него особую прелесть – она начинала принадлежать ему целиком, у него на руках оставались ключи от всего развивающего отделения; он отбрасывал ботинки и разваливался на работе в различных вдохновенных позах, как дома…
В субботу с утра Немеркнущий обычно еле переставлял ноги и спотыкался на лестнице, спускаясь из спальни в кухню. Он долго не мог собраться,
хотя практически не обращал внимания на свой внешний вид – в рабочие дни за это же время он молниеносно рисовал на глазах стрелки и убегал из дома уже в семь. Подъезжая к школе около восьми, он слушал звонок на первый урок по расписанию муниципального учреждения – и отправлялся через все здание в пустующий образовательный центр «Умка», чтобы сидеть там до девяти, набираться рабочего запала и строить радужные планы на предстоящие четыре-пять уроков. Войдя же в университет после половины девятого и застрявши на площадке второго этажа, оставалось только одно: ждать Артема. Снизу поднимались толпы юных созданий, и он сканировал их взглядом, представляя и себя молодым студентом, мысленно вписываясь в течение их жизней. Когда ему было 17 лет, он, как и многие, считал поступление в главный государственный университет престижным для себя, однако не поступил по совсем иным причинам, в то время как народ проваливал экзамены, но не отказывался от своей мечты. Восторк назвал здание сельской школой из-за расположения боковых лестниц по обеим сторонам главной! В Государственном Техническом архитектура была хитрее: переход на верхние этажи можно было вполне обнаружить в неожиданном месте – в стенном проеме между двумя широко расставленными аудиторными дверями, например. Там можно было прятаться и уединяться на подоконниках среди рассыпанных окурков – что только в этом хорошего? Но теперь, стоя на ступенях центральной лестницы и подпирая спиной перила боковой, он испытывал неприкрытую гордость – и в состояниях ее несвоевременной зашкаленности он был готов по-американски класть ноги на стол в кафе «Старый Замок», что читалось у него на лбу и чем он травмировал персонал. Имея дома подъем в рай, он уже не думал о пыльных прокуренных лестницах, пронизывающих двенадцать этажей Технического вместо скромных четырех Главного…Они с Артемом висели в этом университете и на социальной лестнице. Раз в неделю посещали пары своего руководителя Октора Грайворонского, на которых он читал лекции филологам третьего курса; при этом Восторк являлся бывшим дипломником все еще не защитившегося аспиранта из команды того же Октора, и теперь, встав с прежним преподавателем на одну ступень, он совершенно запутался в своих научных связях. Костя Едейко по этому поводу удачно шутил:
– Смотри, Восторк, защитишься раньше меня!
Октор Тихонович являлся без пяти минут девять, отпирал кафедру истории древних языков и типологии культур; заговорчески улыбаясь, запускал туда обоих молодцов и пил на их глазах зеленый чай. Это был высокий статный мужчина лет сорока в бежевом костюме с черным зонтом. Незамутненность его лазоревых глаз и проседь в каштановых волосах придавали ему святости, под маской чего он изощренно острил, обращался к аспирантам на «ты» и вместо приветствия мог потрепать чьи-то всклокоченные с утра волосы. Сверившись по разным часам, он начинал читать теорию перевода на отборнейшем интернациональном языке. Девочки и избранные мальчики рассаживались вокруг круглого стола, преданно глядя на него. Артем ловко строчил, почти не отрывая пера от бумаги. Восторк не понимал половину, но каждый раз довольно уверенно с умным видом заполнял три страницы с узкой линовкой грамматически осмысленными английскими фразами. В этой аудитории они недавно познакомились; Артем вошел, уже разыскивая его глазами, потому что Октор много рассказывал о новом парне; Восторк же, напротив, об Артеме даже не догадывался, хотя дружба последнего с Грайворонским насчитывала славных двенадцать месяцев.
– Я уже на пятом курсе начал к нему на лекции ходить в пединституте. Теперь здесь хожу…
– И часто аспирантам приходится повторять то, что они уже изучали? – осведомился Восторк довольно кисло.
– Это на всю жизнь! Из тебя ведь преподавателя готовят!
– А школьное учительство будет засчитываться?
– Но ты ведь не занимаешься с детьми своей ономастикой?
– Могу и заняться. А почему же ты не пошел в педагоги?
– Подумал, раз ты уже трудишься, я буду лишним!
– Вот как? Тогда придется тебе написать за меня диссертацию.
– Видишь? Ты уже осознаешь, что лучше соискателю быть фрилансером, свободным человеком с неукротимой мыслью. Кстати, каждый десятый выпускник педагогического так и не становится учителем…
– А товарищи смежной специальности не могут занять свободные вакансии! Можешь ли ты себе представить: сначала мне приходилось объяснять, откуда в техническом университете взялся гуманитарный факультет, потом я доказывал, что преподаватель филологии круче, чем просто учитель русского. И в итоге, меня браковали за недостаточный объем производственной практики.
– Разумеется, в традиционке нужна методика. А ты кто? Махровый теоретик. Скорее всего, ты приходишь в класс и говоришь: «Ну, дети, я не знаю, что вам может быть непонятно в этой орфограмме… А давайте мы с вами лучше обсудим хезитацию в вашей речи…»
– Да ладно, – препирался Немеркнущий. – У нас защищалась одна сокурсница по хезитации как раз; я в зале сидел и ничего не понял…
– О! – засмеялся Артем. – Как можно понимать чужую тему, если сидишь, уткнувшись в свою дипломную работу?! Ты хотя бы ухватил ключевое слово из ее выступления, а я-то все равно что один защищался!