Кредо негодяев

Но для этого ему нужно было найти этого человека, найти его как можно быстрее и любой ценой. И в случае его просчета дышавшая ему в затылок мафия вполне могла устранить их обоих. И шантажиста, и приехавшего к нему на переговоры представителя из Москвы, выдающего себя за человека мафии.

— Они нас так просто в покое не оставят, — продолжал Цапля, — мне все-таки непонятно, зачем вы приехали? Если установить контакт с кем-то из авторитетов, то почему об этом знает вся Америка? Причем знают, что вы подставка, что вы приехали от КГБ, а сами выдаете себя за нашего человека. Почему? Мне это непонятно.

«А он ведь совсем не дурак», — с тревогой подумал Дронго.

— Этого я и сам не могу понять, — сказал он, — но мне все равно нужно встретиться с несколькими людьми.

— Это я уже знаю, — отмахнулся Цапля, — вы ведь встречались со Зверем.

— А вы следили?

— Рябой знал, что вы будете с ним встречаться. Он Зверя очень боится. Тот, правда, пока себя тихо ведет, старается не высовываться, но Рябой все равно осторожен. Он даже из-за него переехал в Хартфорд. Теперь в Бруклине остался только Зверь, и скоро может что-то случиться.

— Они не любят друг друга?

— Они ненавидят друг друга. И вдруг Рябой получает сообщение, что вы должны прилететь к его самому опасному сопернику. Хорошо, что вас не убили прямо в аэропорту. Хотя имени вашего они не знали. Знали только, что вы обязательно приедете в Бруклин к Зверю. Там вас ждал целый взвод стукачей Рябого.

— Вы тоже?

— Да. И я тоже. Только у меня задача другая. Зверь обречен. Он меня не интересует. А вот вы — другое дело. За вами я должен следить по всей Америке, пока все ваши связи не установлю.

Они уже выехали из Манхэттена и теперь были в районе Северного Бронкса.

— Куда вас отвезти? — спросил Цапля.

— К отелю «Уолдорф Астория», если можно, — предложил Дронго.

— Снова возвращаться в Манхэттен. Не боитесь?

— Не боюсь.

Цапля повернул автомобиль направо, чтобы вернуться на дорогу уже с другой стороны.

— Где мы увидимся? — спросил он.

— Через четыре часа у «Астории», — предложил Дронго.

— Договорились.

— Не боитесь, что сбегу?

— Нет, — усмехнулся Цапля, — совсем не боюсь. Вам почему-то нужно персональное внимание к своей особе. Может, это ваш стиль работы, а может, просто такая ситуация. Но думаю, что Рябой знает о всех ваших перемещениях. И в следующий раз у вас может просто не оказаться под рукой подходящей машины. А допрашивать люди Рябого умеют. Нет, вы никуда не убежите.

— Логично. Мне нравится, как вы рассуждаете, хотя я всегда подсознательно помню вашу профессию. Она у вас слишком кровавая, Цапля. Слишком.

— Ничего подобного. Работа как работа. Я еще не пришил ни одного хорошего человека. Убирал только мерзавцев.

— Это не оправдание.

— А я и не собираюсь оправдываться.

— Когда все закончится, я расскажу вам об одном деле, — пообещал Дронго, — и вам придется за него платить.

— Не нужно угрожать, — мрачно попросил Цапля, — нам еще нужно дожить до конца.

— А вы-то чего боитесь? Вам, наоборот, все карты в руки. Вон у вас в помощниках целая команда.

— Я не люблю, когда мне не доверяют. Я привык работать в одиночку. А здесь слишком много людей. Это неприятно.

— А ваши собственные помощники? Они мне были очень симпатичны.

— Типичные американские дурачки, — отмахнулся Цапля, — они ведь все, как дети. И полицейские, и воры. Все друг другу доверяют, даже чеками иногда расплачиваются. А их налоговые декларации чего стоят! Представляете — у нас в России человек сам пишет, сколько получил, и сам идет платить лишние деньги. Да над ним все соседи смеяться будут. А здесь это в порядке вещей.

— Не любите вы Америку.

— Ненавижу, — с неожиданной злостью вдруг ответил Цапля, — зажравшиеся дураки. Все лохи пустоголовые. Разговариваешь с таким и видишь, какой дурак. У нас в России улицы бы подметал из-за дури своей, а здесь солидный человек, свой магазин имеет.

Автомобиль въехал в Манхэттен с Тридцать четвертой улицы. На всякий случай Цапля сделал небольшой крюк и, выехав на Парк-авеню, поднялся затем до Пятидесятой стрит, где находился отель. Не доезжая до «Уолдорф Астории», он мягко затормозил.

— Приехали.

Дронго взялся за ручку дверцы, и вдруг Цапля спросил, как-то особенно неприятно улыбаясь:

— А куда делась ваша спутница? Ее в «Мэрриоте» уже не было. Или вы решили оставить ее Рябому? Он, кстати, терпеть не может всех негров. И негритянок тоже.

— Значит, так, — решительно сказал Дронго, обращаясь к Цапле, — я прощаю вам этот юмор в первый и в последний раз. Если вы еще когда-нибудь или где-нибудь вспомните о ней, это будет последнее в вашей жизни воспоминание. Я вас просто убью. Вы запомнили? До свидания.

Он хлопнул дверцей машины изо всех сил и поспешил к отелю. Только через минуту Цапля наконец отъехал.

В отеле было прохладно и свежо. Дронго, заметив в конце вестибюля телефон, подошел к нему и, опустив несколько монет, набрал телефон Вашингтона.

— Мне нужен господин Уваров, — попросил он незнакомого мужчину.

Через минуту трубку взял Уваров.

— Это говорит Крылов, — напомнил Дронго, — как у вас дела?

— Плохо, — почти простонал Уваров, — он звонил сегодня утром прямо в посольство. Требует денег. Говорит, осталось три дня.

«Какой кретин, — с раздражением подумал Дронго. — Телефон ведь наверняка прослушивается ФБР. Это же надо уродиться таким идиотом». Он быстро положил трубку.

Значит, у него в запасе всего три дня. Нужно торопиться. Если он опоздает, сорвется операция, готовившаяся столько лет. Может пострадать человек, одиннадцать лет живущий другой жизнью. Дронго почувствовал невольную гордость за своего коллегу. На такое может пойти только очень волевой и смелый человек. И теперь судьба этого человека в его руках.

Слышавший их разговор сотрудник ФБР сделал в своем журнале специальную запись.

Глава 17

Сухумские события девяностого года по своему масштабу и числу участвующих в нем лиц могли стать сенсацией на долгие годы в прежние, советские времена. Но начало девяностых годов было характерно нарастанием общего развала огромной страны, нестабильностью в Карабахе, в Осетии, в Таджикистане, в Литве, в Москве.

Отличившаяся в Сухуми группа «Альфа» будет переброшена через несколько месяцев в Вильнюс и подставлена высшим советским руководством как главный виновник происшедших в Литве трагических событий. Горбачев, уже по привычке, сделает круглые от удивления глаза и всю вину, в который раз (!), возложит на армию и правоохранительные органы.