Кремль. У
Шрифт:
— Стыдно сказать, но в Воспитательном доме мамка меня, что ли, топила, но у меня страх всю жизнь перед водой, ты помнишь, как я на стену от того страха полез?
Актер показался в дверях, он ничего не видел и сказал:
— Лезьте, что вы стоите, а я пока вам скажу и должен исполнить завет Неизвестного Солдата.
— То есть, собственно, что же это за Неизвестный Солдат? — спросил Вавилов, боязливо опуская в ванну одну ногу.
Он вдруг быстро сел, так что на актера брызнуло, и сказал:
— Прямо должен сознаться, отлично, оказывается, черт возьми! — Он поворачивался с боку на бок, намыливая голову: —
Актер сказал:
— Вот вы руководите культурно-просветительной деятельностью сорокатысячного города, первый раз лезете в ванну и не знаете, что такое Неизвестный Солдат.
Вавилов мыл голову:
— Стыдно сознаться, но с превращением церкви в клуб и прочее я уже недели две не просматривал центральных газет: опять наши что-нибудь выдумали?
Он сказал, потягиваясь:
— Ей-богу, хорошо! Вы вот мне скажите, что по совести ванна у рабочего и теплая и горячая вода утром и вечером!..
Актер сказал:
— Я вам говорю: приехали за мной. Они гонятся за мной, и его высокопревосходительство Пьер-Жозеф Дону приказал им.
Вавилов сказал:
— Войдите в нашу комнату и обратите внимание, сколько света у попа было, а я сейчас оденусь и выйду, и я вас прошу сегодня же рассказать, в чем дело, и про вашего Неизвестного Солдата тоже.
Он с неудовольствием посмотрел на свое рыжее тело, он оглянулся на воду. Он не чувствовал того страха, который владел им раньше, когда он подходил к воде. Он победил воду, то есть то, что не записано и ради чего не оглодана кора на семи суках, на одиннадцати суках. На всех суках. Он с трудом всегда отводил глаза от воды, с таким трудом, что его начинала сжимать тошнота, а он стоял и смотрел и вдруг бежал. А теперь он чувствовал себя легко. Он вспомнил, что приехал к морю и вынужден был уехать, так его манила вода. Вавилов с удовольствием обтерся, покряхтел, а когда он вышел, актер сказал:
— Иностранцы приходят только к победителям. Уверяю вас, Вавилов, и спрашивается: во имя личного возвышения должен я предавать друзей или не должен, иностранцы побуждают меня на возвышение, и я предлагаю вам, Вавилов, поскольку вы слабы и беспомощны, перейти со мной в Кремль, я вам благодарен, вы один поняли причину моего бегства.
Инженеры осмотрели с холодным любопытством все древности, и профессор Черепахин признал, что без освещения дела историей и без того, чтобы не подогреть его, ни черта не получится. Инженеры очень хотели бы всё видеть, они сидели долго, один вынул походную корзинку с ликером и выпил и предложил профессору, тот очень любил ликер и поблагодарил, те сказали, что они понимают, как трудно теперь добыть ликер, но они желали бы немногого, только остаться и переночевать в Кремле и чтобы им был показан Афанас-Царевич.
Профессор почувствовал себя успокоенным, это пришли, в сущности, культурные люди. Его долго никто не посещал. И он рад был услужить.
— К сожалению, Царевич недавно умер.
И он отвел их даже на могилу, они постояли, посмотрели грустно и разговора о ночевке не поднимали. Они стояли в Соборе Петра Митрополита, и И. П. Лопта, его сын Гурий сопровождали красивую женщину с огромными косами и медленной походкой. Иностранцы выразили восхищение
такой русской красавицей и поинтересовались — кто она, и профессор объяснил, что это руководительница религиозного движения в Кремле.Ее сопровождало несколько человек. Она плыла, не поднимая глаз, профессор, как и на все с недавнего времени, стал смотреть на нее с презрением. Иностранцы указали на сопровождавшего шествие П. Ходиева, белокурого и идущего, — он не заметил иностранцев, — они спросили:
— Это он?
Бутылочка была зелена, как изумруд, и профессор мечтал ее попробовать и пригласить к пробе И. Л. Буценко-Будрина и еще кого-нибудь, он спросил:
— Почему не сопровождает их Вавилов, который должен дать политические объяснения?
Ему ответили, что Вавилова, видимо, скоро переизберут, так как он даже и вообще не справляется, — обеспокоен, надо сдавать спектакль, а актер скрылся из Мануфактур. Все это чрезвычайно встревожило профессора Черепахина, и он покинул осматривавших сам не свой и не поговорил даже как следует и как ему хотелось. Иностранцы любезно хвалили все, объясняли, что сюда, в Кремль, приедет масса туристов, как только появится возможность приехать.
П. Ходиев устал. Должен ли он еще человека убить или признаться в прежнем убийстве? Он достойно отплатил М. Колесникову за его хвастовство, и он понимал, что то, что он намерен был уехать, — едва ли удастся. Он не пошел опять к Агафье, он хотел с ней поговорить, но ей было не до него. Он понимал — дело печатания библии шло удачно, но не хватало бумаги и не хватало, видимо, денег.
Приближалось воскресенье.
Он метался.
И Кремль и Мануфактуры, по всему было видно, чрезвычайно волновались предстоящим кулачным боем. П. Ходиев надеялся, что поможет милиция, но из-за милиции могли перенести бой в другое место. Жена его сказала, что встретила на рынке в городе М. Колесникова, и тот посмотрел на нее наглым и тихим взглядом, и ей был, видимо, приятен этот взгляд. И П. Ходиеву было все равно, он не дотрагивался до нее, она же думала, что он не дотрагивается потому, что не желает убивать свои силы.
Он ждал, что придет Агафья для того, чтобы более вежливо повторить то приглашение, которое она высказала кратко. Он хотел бы отказаться, но подумают, что он испугался, он не знал, что делать и как поступать.
Она пришла вместе с Е. Чаевым, который держал себя чрезвычайно нагло, он пришел якобы за тем, чтобы пригласить его в артель, и он понимал, что старуха все сказала, и он им мешает, и он не имел сил, чтобы злиться на нее. Он странно в эти дни надеялся на бога и на то просветление, которое ему придет и которого никогда не было, он сидел тихо, он пробовал молиться, но не мог.
Агафья сидела лениво, властно — сняла платок и обнажила две свои белые косы, которые как бы колоннами обрамляли ее нежное — таких не бывает — лицо.
Е. Чаев в конце разговора сказал, что ему удалось уговорить драться во славу Кремля для закрепления его веры мнихов-наборщиков, и даже исходатайствовать Лимнию прощение, и его чтобы приняли обратно на службу. Не согласится ли П. Ходиев участвовать, так как в прошлой встрече он показал себя отчаянным бойцом, у нас нет ни кино, нет ничего, и подобные битвы очень здоровы и очень сближают людей, к тому же, раз они начались, зачем мы их будем останавливать?