Кремлевский волк

Однако это не Сталин. Это полный мужчина с редеющими волосами и появившейся сединой на усах, его пальцы перебирают чётки. Он смотрит прямо перед собой. Он точно знает, что происходит. Он уже знал это, когда в 8 часов вечера зазвонил телефон в его кабинете на третьем этаже. Такой же телефонный звонок уже раздался в домах Маленкова, Берии, Булганина и Хрущёва. Звонки этим людям в вечернее время было делом обычным. Сталин имел привычку звонить своим ближайшим соратникам в любое время дня и ночи. Но на этот раз звонил Александр Поскрёбышев, личный секретарь Сталина. Что-то произошло. Всех пятерых попросили прибыть немедленно. Им пришлось срочно покинуть свои дома и на головокружительной скорости мчаться по шоссе, известному в народе под названием «правительственное». Желтый свет фар чёрного автомобиля падает на белый снег, создавая на его поверхности странный оранжевый оттенок, кажущийся зловещим. Вдоль дороги стоят сосны, ели и берёзы, ещё нёсущие на своих ветвях следы долгой зимы. Человек на заднем сиденье не замечает проносящихся за окном деревьев. Он знает, что он должен быть готов ко всему, когда приедет на дачу. У него нет времени осматриваться вокруг. Он знает, что по приезде его ожидает неразбериха. Телохранители несколько часов послушно провели в ожидании каких-либо распоряжений, не осмеливаясь войти в кабинет хозяина. С этого момента будет много догадок, что произошло и почему. Историки не перестанут спорить о событиях этого времени, и о деталях этого конкретного дня. Он улыбался. Пусть спорят и мутят воду. Он протянул руку к занавеске и слегка её отодвинул. Он посмотрел в окно в то время, когда машина подъезжала к деревянным воротам, за которыми начиналась подъездная дорога к даче. Из пяти «Чаек», машина, в которой сидел он, проехала через ворота первой. Прожив шестьдесят лет, он всегда знал, что неизбежно придёт момент, когда он станет первым.

Улыбка исчезла с его лица, он нахмурил брови. Неизвестность? Споры? Для других, возможно, но не для меня. Для меня – никогда. Ни разу за шестьдесят лет.

ГЛАВА 1

Кабаны – с 1935 года этот посёлок стал называться Каганович, в честь своего знаменитого земляка. Этот населённый пункт располагается к востоку от Припяти, в нескольких километрах к северу от Мартыновичей, в ста двадцати километрах от Киева.

Сегодня это город Новокаширск. В 1893 году, когда там родился Лазарь, единственным стремлением властей было предотвратить отток людей из этой местности. В то время в посёлке проживало 2600 человек. Он был неравномерно поделён между еврейским большинством и православным меньшинством. Большинство православных занимались сельским хозяйством. Они были крестьянами, но составляли лишь небольшую долю от жителей посёлка. Более 70 процентов населения Кабанов составляли евреи. Они не работали в поле. Основная их деятельность происходила в закрытых помещениях, где производились товары на продажу. Важнейшим сельскохозяйственным продуктом была конопля, и её широко применяли при производстве одежды и кожаных изделий, и, в частности, обуви. Однако всё это было только прикрытием. Гораздо больше доходов приносила незаконная продажа конопли в качестве вещества с сильным наркотическим действием. Другим основным источником доходов евреев было содержание трактиров и производство алкоголя. Средства к существованию были довольно простыми, в их основе лежал натуральный обмен. Крестьяне отдавали продукты своего урожая людям, продававшим им одежду, водку и другие товары, которые не производились в этой местности. Денег в обиходе почти не было. Деньги считались роскошью, а продукты и одежда являлись необходимостью, которые многие жители Кабанов не могли себе позволить купить.

В Кабанах, расположенных на стыке Украины и Белоруссии, не было большого выбора работы. Проблемой было всё: еда, одежда и крыша над головой. На строительстве было занято не более 5 процентов населения. За несколько картофелин или пару сапог они нанимались на строительство подсобных построек или небольшой хаты, представлявшей собой крохотное сооружение из трёх комнат общим периметром восемь на восемь метров. В качестве строительного материала использовались камни, прутья, мох и глина. Вокруг хаты можно было разбить небольшой садик. Жители отчаянно боролись с зимней непогодой и затянувшимся сезоном дождей, который, казалось, растягивался на долгие месяцы и так развозил грязь, что ноги в сапогах тонули в ней по колено. Приходилось затрачивать много труда, чтобы бороться с грязью.

Лазарь был третьим сыном Саши и Моисея Кагановичей. Как и большинство детей того времени, он появился на свет в тесном домике своих отца и матери. В радиусе ста пятидесяти километров от Кабанов больниц не было, и единственную медицинскую помощь оказывала Гита Лихтенталь, жившая в близлежащем посёлке Мартыновичи. Гита, была крупной женщиной, чьи предки прибыли в Россию из Пруссии. Она занималась выпечкой хлеба и могла оказывать услуги акушерки. Именно эта женщина буквально села на живот Саши Каганович, чтобы вытолкнуть крупного младенца из чрева матери. Ребёнка назвали в честь деда, Лазарем. У мальчика было два старших брата, не проявлявших интереса к новорожденному. Старший Михаил, которому в то время было четыре года, проводил время, наблюдая за работой отца. Двухлетний Юрий не отходил от матери. В утренние часы мама Саша занималась маленьким садиком, окружавшим их небольшой домик со всех сторон, стараясь что-нибудь вырастить. В основном это были свёкла и картофель. Суровые зимы очень затрудняли разведение фруктовых деревьев. После обеда она переключалась на уборку, готовку еды и торги с крестьянами, чтобы достать продуктов и накормить семью. Чаще всего она варила борщ из свёклы, щавелевый суп или щи из капусты. К этому добавлялась вареная картошка, немного хлеба и рыба или кусочек мяса.

Домик был маленьким. В нём имелось только три комнаты: кухня, где готовилась пища, и семья садилась за стол, и две небольшие спаленки. Туалет размещался в маленькой боковой пристройке, и представлял собой отверстие над глубокой ямой, вырытой в земле. В одной спальне на соломенных матрасах, лежавших прямо на полу, спали дети. Самый младший ребёнок спал в другой комнатке вместе с родителями. Мебели почти не было. На кухне стоял массивный деревянный обеденный стол. Громоздкий деревянный диван был покрыт тонкими подушками, чтобы на нём было удобно сидеть. Ещё имелось несколько тяжёлых деревянных стульев с подушками на сиденьях и пара тумбочек, на которых стояли ваза и деревянная коробка со спичками. На одной стене висел коврик. На нём изображался лев и две девушки, одна из них держала в руках золотое блюдо. Эта сцена была выполнена красными, синими, зелёными и жёлтыми нитками, и оставалось единственным ярким пятном в доме. На противоположной стене было прибито маленькое зеркало. Оно висело невысоко от пола, и дети могли видеть в нём своё отражение. Лазарь особенно любил любоваться собой.

Занятая заботой о трёх детях, и ожидая четвёртого, мама Саша не интересовалась ничем, что не было связано с её обязанностями по дому. Мама Саша имела маленький рост. Её голова всё время было туго повязана белым платком. Большинство женщин посёлка по традиции носили чёрные платки, но Саша, чьи родители перебрались в эти края из солнечной Молдавии, не любила этот цвет. «Слишком мрачный», – говорила она.

Задолго до появления мамы Саши на свет, отец придумал имя Саша, надеясь, что родится мальчик, и никак не хотел признавать своей пятой дочери. Но девочку это мало заботило. Заимев свою семью, мама Саша отдавала все свои силы и заботы детям. Они стали смыслом её жизни. Мужу она не уделяла много внимания, но он и не обижался. Он довольствовался немногим. Поэтому в доме мама Саша была полноправной хозяйкой и умело вела хозяйство железной рукой. В посёлке не было секретом, что Сашин муж за глаза говорил о ней: «Ей следовало бы выйти замуж за самого царя. Она – прирождённая царица». Моисей вполне мог такое сказать. Он не боялся рассердить маму Сашу, наоборот, он знал, что она любила комплименты. Такие слова только бы польстили ей. Да, может быть, она могла бы стать царицей, в своём белом платочке. Но Моисея устраивало доминирующее положение жены в их семье, и он искренне любил её. На самом деле, он ко всем относился хорошо, и в посёлке у него была репутация самого добродушного человека. Он был высок, имел густую бороду и светящиеся, настороженные глаза, которые, казалось, могли часами смотреть в одну точку не мигая.

Моисей работал «шнейдером», портным. Он отказывался носить очки, хотя его глаза давно ослабли из-за бесконечных часов, проведённых в работе с напёрстком и иголкой. Он обладал необыкновенной работоспособностью, берясь за шитьё, когда день только начинался, и, заканчивая только с последними лучами заходящего солнца. Ему нравилось то, чем он занимался. Он был очень трудолюбив. Моисей никогда не повышал голоса, всегда сосредотачиваясь на работе. Его длинные тонкие пальцы ловко двигались по ткани, в то время как он негромко напевал песни своей юности и еврейские мотивы, слов которых он уже не помнил, а только мелодию. Его отец пел в синагоге, и музыка всегда оставалась неотъемлемой частью его существования. Моисея ничего не могло раздражать, и он спокойно занимался своим ремеслом, в то время как вокруг суетилась жена, и озорничали дети. Родителям не приходилось постоянно напоминать детям о дисциплине. Каждый ребёнок знал, что от него требуется, не смотря на возраст. Даже самый младший, Лазарь, имел свои обязанности. В два года ему поручили кормить трёх цыплят, которых держали в маленьком курятнике на заднем дворе.

Такова была атмосфера небольшого домика с маленьким клочком земли, в котором рос Лазарь.

Посёлок тоже был маленьким. В нём имелись пекарня, сапожная мастерская, продуктовая лавка, железнодорожная станция, полицейский участок и книжная лавка, которая на самом деле представляла собой передвижную тележку, стоявшую на обочине дороги. Те же люди, которые занимались книготорговлей, ещё являлись и владельцами продуктовой лавки. А сапожник одновременно исполнял обязанности железнодорожного диспетчера. Это была необременительная должность, потому что в Кабанах останавливалось только несколько поездов.

Ранние годы жизни Лазаря протекали однообразно. У Кагановичей имелось множество родственников: двоюродные сёстры, тётки, дядья, братья и сёстры. Семейные и родственные связи переплетались так густо, что казалось, будто всё двухтысячное население посёлка состояло между собой в родстве. На еврейскую пасху во дворе в ряд выставляли несколько столов, и получался огромный стол длиной около пятнадцати метров. Соседи могли запросто зайти и присесть к общему столу или принести свой столик, чтобы послушать разговоры и самим поговорить за долгой трапезой еврейского пасхального ужина, длившегося по традиции пять с половиной часов. Каждый пришедший приносил с собой что-нибудь съестное, чаще всего – блюдо из картошки.

Самый близкий друг Лазаря, Моррис Каганович, жил по соседству в маленьком домике. У него тоже было два старших брата. Отец Морриса, тоже портной, целыми днями напролёт работал иглой и ниткой, и мать тоже мнила себя царицей. Отца Морриса, Лазарь уважительно называл дядя Лёвик. Дядя Лёвик говорил так: «Эта моя жена! Она тратит денег больше, чем я ей даю. А ведь я – вообще их ей не даю». Моррис приходился Лазарю двоюродным братом и был старше его на семь лет. Моррис выделял Лазаря среди всей своей многочисленной родни. Они часто проводили время вместе, бродя по полям и ведя бесконечные разговоры о себе, о своих родителях, сельских работягах и тех, для кого Кабаны были временным пристанищем в поисках лучшей жизни. Моррис и Лазарь могли часами камнем вырисовывать очертания чьей-нибудь головы на коре дерева, стараясь сделать нос самой крупной частью лица. А потом они швыряли камнями по нарисованному носу до тех пор, пока изображение полностью не стиралось. Иногда они играли в царя или «ужасного» Распутина, или даже в своих отцов.

Каждый день, смотря на себя в зеркало, Лазарь заметил, что евреи имеют большие носы. Он мог долго разглядывать своё отображение, а потом пытался скопировать его на коре дерева. Но это ему никогда не удавалось. «Ты не художник, – говорил Моррис. – Займись чем-нибудь другим». И Лазарь не обижался на него. Моррис считал своего младшего двоюродного брата почти равным себе. С ним можно было болтать обо всём с пониманием. И хотя они говорили о всякой чепухе, многое оставило след в мальчишеской памяти. Уже в пятилетнем возрасте Лазарь считал, что учёба в школе – зря потраченное время. Ему больше нравилось чертить рожицы на коре деревьев и гримасничать перед зеркалом.