Кремлевский волк

Не было сомнений, что два гигантских профсоюза – сапожников на востоке и кожевников на западе – теперь полностью контролировались такими же как Лазарь большевиками и уже играли значительную подрывную, или как тогда предпочитали говорить, революционную роль. И в этом была большая заслуга Лазаря. Партийцы рассматривали его в качестве опытного и решительного коммуниста, борца, прошедшего через аресты, и убедительного оратора. «Дядя Лёвик мог бы гордиться мной, – думал Лазарь. – Я теперь могу собирать толпу не меньше чем Троцкий, тогда в Киеве».

Лазарю поручили набирать новых людей в партию. Он искал не просто будущих членов большевистской партии, но таких, на кого можно положиться, кто был готов выполнить любой его приказ. На одном из собраний рабочих-кожевенников он познакомился с человеком по имени Никита Сергеевич. Этот человек не знал, как работать с кожей. Он был шахтёром, всего на год моложе Лазаря. Никита Сергеевич Хрущёв вырос в селе Калиновка, Курской губернии. Его отец был выходцем из бедной крестьянской семьи и работал на шахте. Сын в девятилетнем возрасте поступил работать на ту же шахту. Когда ему исполнилось пятнадцать, он уже умел ремонтировать несложное оборудование и устранять неполадки. К семнадцати годам он уже женился. Сейчас ему был двадцать один год, и его вопросы звучали осознанно и к месту. «А ты? – спросил он Лазаря. – Где твои?». Лазарь свысока взглянул на невысокого человека с редеющими светлыми волосами. Он видел, как короткими и толстыми пальцами он умело разрезал яблоко на две половинки, хотя и не равные. Маленький кусочек Хрущёв дал худенькой девушке с глазами на выкате, сидевшей позади него. Она выглядела изнурённой. Лазарь заключил, что это была его жена. Но Хрущёв ничего не сказал о ней и даже не представил её. Глаза Лазаря внимательно изучали мальчишеское лицо Хрущёва в широкой ухмылке и большой нос с огромной родинкой. Между передними зубами были большие промежутки, и Лазарь мог видеть, что у него не хватало ещё и боковых зубов. Этот человек на самом деле выглядел уродливо. В представлении Лазаря он напоминал свинью, поедающую свою порцию яблока. Запихнул в рот целиком весь кусок яблока, он стал его разжёвывать. Лазарь ждал, пока тот закончит громко чавкать. Ему было неприятно смотреть в рот этому человеку, если он вдруг начнёт отвечать на его вопросы. Наконец Лазарь сказал: «Думаешь, мне уже следовало бы быть жениться? Нет, я ещё холост и не собираюсь жениться». И он снова взглянул на худенькую девушку. Даже интересно, как он мало думал о женщинах. Они его не интересовали. Женщины не представляли интереса для большевиков, по крайней мере, для тех из них, с которыми он общался. Некоторые имели жён, некоторые невест, но все их разговоры всегда велись только о государстве и его будущем: что происходит, что делает царь, что делает Ленин, что будет следующим этапом. Нет, женщины его не интересовали. Эта сторона жизни для него была сведена к минимуму и держалась на расстоянии. Время от времени Лазарь оказывался в женской компании, это было когда собирались члены партии, чтобы выпить водки и обменяться последними новостями. Не было ничего необычного в том, если за соседним столом в одиночестве сидела женщина, тоже работница фабрики, попивала дешёвую водку или дешёвое вино, выкуривала папиросу за папиросой и прислушивалась к разговорам мужчин. По тем строгим нравам это были весьма крутые женщины. К концу вечера, когда было много выпито, а закуски оказывалось недостаточно, эта женщина могла пригласить Лазаря провести ночь вместе. За такими короткими встречами ничего не стояло. Лазарь никогда не стремился продолжить знакомство. Для него это было просто минутной отдушиной. И ничем более. Революция – дело серьёзное, в ней нет или почти нет места для личных взаимоотношений, которые не завязаны на политике.

Но все люди разные. В сидящем перед собой Хрущёве Лазарь разглядел единомышленника и соратника, который будет без глупых вопросов выполнять то, что ему прикажут, и будет работать без устали. У Хрущёва почти не было образования, но он считался крепким и выносливым рабочим. А это то, что надо. Лазарь решил привлечь его к подпольной работе и присматриваться, очень внимательно присматриваться, до тех пор, пока не станет окончательно ясно, что этому человеку можно полностью доверять. «Пускать козла в огород», – такое выражение он часто слышал в Кабанах. Пусть Хрущёв станет этим «козлом» – «пустим его в огород», а Лазарь посмотрит, как тот станет себя вести. В главном они сходились с Хрущёвым, они оба рассматривали весь этот политический «огород» как опытное поле возбуждения и подстрекательства народа, что тогда называлось «пробуждением политической сознательности масс».

Вдвоём они внимательно слушали выступление присланного человека, о котором было только известно его подпольное имя «В.В. Гришкин» и что он, якобы, заводской рабочий. «Гришкин» рассказывал, но очень мало, о конференции, которая проводилась в швейцарском городке Циммервальде, и на котором «Гришкин» присутствовал делегатом. Выяснилось, что на конференцию европейских социалистов съехалось 38 делегатов из одиннадцати стран. Большинство, подчеркнул он, были пацифистами. Только некоторые, во главе с Лениным, хотели «превратить войну империалистическую в войну гражданскую». Такая политика тогда была известна под названием «революционное пораженчество». «Гришкин» мотнул головой:

– Видите ли, для Ленина это просто. Он считал, что надо использовать свару между империалистами разных стран, чтобы открыть второй фронт у себя в тылу. Он твёрдо убеждён, что наш личный враг находится у нас дома. Но Ленину также известно, что германские революционеры за подобные предложения поплатились тюрьмой.

– А что вы можете сказать о Троцком? – спросил Лазарь. – Он на стороне Ленина?

«Гришкин» отрицательно покачал головой.

– Троцкий не согласен с Лениным по вопросу развязывания в России гражданской войны. Троцкого даже попросили составить манифест по осуждению войны.

Лазарь знал, что не было секрета в том, что война подтолкнула российскую интеллигенцию на сторону большевизма. Даже Троцкий, как бы самоуверен он не был, должен был с этим согласиться. Поэтому Троцкий был вынужден последовать тем курсом, который предложил Ленин. В прифронтовой зоне агенты многих партий устраивали стачки, брожения, осуждение войны. Каждый говорил об этом. Во всей России постоянно искусственно вызывалась нехватка продуктов, чтобы вызвать волнения среди городских жителей и крестьян.

Лазаря отличало от Ленина и Троцкого, что он никогда не покидал пределов России. Многие революционеры свободно разъезжали между европейскими странами, даже несмотря на войну. Многие, как и Ленин, воспользовались нейтралитетом Швейцарии и поселились в Цюрихе. Никто из так называемых «профессиональных революционеров», как вы понимаете, этим на жизнь не заработаешь, ни в малейшей степени и никогда не испытывал денежных затруднений. Троцкого выслали из Франции как «подозрительного чужестранца», но ему устроили пышный приём в США. В Нью-Йорке он жил в роскошных апартаментах в Манхеттене, имел слуг и персональный автомобиль с шофёром, и вместе с Бухариным числился простым корреспондентом русскоязычной еврейской газеты «Новый Мир». Оба они также читали лекции в еврейском районе Ист-Сайд, в котором проживало около двух с половиной миллионов евреев из России. [2] Отсюда и происхождение о больших «теоретических способностях» Бухарина. Американское гражданство Троцкий с Бухариным получили моментально и без всяких унизительных процедур, просто впоследствии об этом удобно забыли.

2

Прим. перев. Этот район показывается в голливудском фильме «Однажды в Америке».

Лазарь продолжал менять имена и места жительства. Его метод был прост. Под вымышленной фамилией он селился в каком-нибудь городе, нанимался на работу, подстрекал рабочих, организовывал забастовку, его увольняли, и он перебирался на своё предыдущее место, снова менял фамилию и всё закручивалось сначала. Лазарь Каганович не был таким единственным. Сотни и сотни, тысячи и тысячи подобных Кагановичу людей вели одинаковый с ним, кочевой образ жизни. Это стало почти ритуалом, навязчивой идеей. Но Кагановича не устраивало такое положение вещей, ему хотелось, чтобы выделяли лишь его одного.

Только что он закончил объяснять шести новым рабочим, как следует удалять волосяной покров с кожи и переходить к процессу дубления. Дубильные вещества при взаимодействии с желатином придают коже красивый блеск.

Лазарь одновременно проводил и собственную линию: он предупредил пятерых мужчин и одну женщину, с которой только накануне провёл ночь, что они должны подчиняться только ему, и никому другому. В обмен на это он пообещал некоторые поблажки: не быть требовательным по работе и тёплое местечко по партийной линии. Как только он инструктировал их, и эти новые работники отошли, Лазаря окружили четверо солдат царской армии. Старшим был солдат лет шестидесяти с большой белой бородой.

– Мы боремся с нелегальными организациями и такими как вы зачинщиками беспорядков.

– Лучше бы отправились на фронт. Что, надоело драпать?

– Вы арестованы. И будете сосланы обратно на родину, в черту оседлости.

Лазарь напряг слух. Его глаза расширились. Он прекрасно знал, что это значило. Город хотел избавиться от него. Город устал от подстрекательств. Его отправят в Кабаны! Это равносильно смерти, или даже сама смерть!

Все его документы, за исключением немногих, спрятанных в толще ремня, были изъяты, а его самого под конвоем препроводили к железнодорожному составу, в котором уже находились и другие, подобные Кагановичу «перманентные революционеры». «Перманентные», – думал Каганович. Это ему понравилось.

Вскоре он стоял на окраине Кабанов. Его охватила глубокая депрессия. Желудок жгло от ярости, а лицо перекосила гримаса ненависти. Лазарь направился к маленькому дому у подножия холма. На этот раз горевшей свечи было не видно. «Приятно возвращаться в родные пенаты?» Это были последние слова, которые он услышал от смеявшихся солдат, доставивших его в полной безопасности до самого родного дома, откуда он сбежал в поисках лучшей жизни. «Пошли вы на х-!», – огрызнулся Лазарь в ответ.

Вопреки своему желанию он был возвращён туда, где когда-то появился на свет. Издалека его дом выглядел по-прежнему. По мере приближения он заметил разницу. Маленький огород вокруг дома был весь загажен. Даже сорняки на нём не росли. Курятник стоял опустевшим. На двери больше не висела мезуза. [3] Краска на доме облупилась. Один оконный проём был забит досками, а остальные окна заросли грязью. Свет не мог проникать внутрь, даже было не видно, что внутри. На его стук дверь отворил огромный мужчина в тёмной еврейской одежде и крупная женщина в таком же чёрном платье. Они были немногословны и ничего не знали о судьбе бывших обитателей дома. Они даже их не видели. Новые хозяева дома прибыли в Кабаны из Львова. Как и многие другие, они убегали подальше от линии фронта. Бежать было некуда, кроме как в Россию. По выражению их глаз Лазарь читал, что они хотели бы убежать ещё дальше. Мужчина объяснил, что этот дом продавался. И за пару цыплят, мешок картошки и три буханки чёрного хлеба этот маленький дом стал его собственностью. Какие соседи? Может быть, дядя Лёвик вернулся, или Моррис, или двоюродный брат Герман. Но нет, Германа уже нет в живых. Лазарь это помнил. Но кто же продал их дом? Но, постучавшись в соседний дом, он встретил такой же приём. Другой незнакомец в чёрной еврейской одежде и другая женщина в чёрном встретили его на пороге. Они тоже прибежали с запада.

3

Прим. перев. Мезуза – коробочка со свитком пергамента из кожи кошерного животного, с написанной молитвой из Талмуда.