Крепость на дюнах

Дедаев говорил спокойным тоном опытного профессионала, много чего повидавшего в жизни — ордена Красного Знамени и Красной Звезды с медалью «ХХ лет РККА» тому свидетельство.

— Прибрежная полоса не лучший путь для наступления — думаю, больше полка германцы в бой не введут там. Будешь медленно отступать, давать арьергардные бои — численный перевес немцы использовать не смогут.

— Понятно, задача есть, теперь ее выполнять нужно, раз такое дело.

— Главные части германской дивизии, как займут Кретингу, на Дарбеняй двинутся — в обход, к Скуодасу, где я их и встречу. Потому и дивизию туда, а не к Барте и Нице на «учения» вывел. Да и не хочется в городе под бомбежку попасть, а тут есть время для подготовки. Три пути к нему — от Кретинги, Картяны и Плунге. Думаю, через пару дней после начала именно туда начнет загибаться правый фланг 10-й дивизии. Я направлю по всем трем направлениям заслоны — на Дарбеняй свой разведбат, усиленный саперной и стрелковой ротами с артбатареей — поддержу тебя с фланга, да взорву на железной дороге все мосты, какие там есть. В Картяны и Плунге сапер тоже отправлю — мосты подрывать.

— Восстановят ведь…

— Не сразу — на все время нужно. Так что одни с тобой воевать будем, без всякой поддержки — но позиции на Барте держать надобно, чтобы немцев раньше времени к Либаве не пропустить. Укрепрайон к этому моменту готов должен быть полностью, отмобилизован, да ученье артиллерии произвести надобно — а мы его на 25-е число перенесли, так как первое полностью провалили по моей вине.

Николай Алексеевич пыхнул папиросой, отпил остывшего чая из чашки. Лицо было мрачное.

— Эвакуацию провести надобно — и людей, и ценностей всяких, топлива, кораблей. А значит, и железную дорогу на Ригу держать надобно. Но это наши планы, учти, а противник свои вынашивает, причем такие, что все запланированное коту под хвост пойти может. Ладно, ночь и день, и еще одна ночь — и начнется с рассветом…

Глава 5

21–22 июня 1941 года

Либава, «Военный городок»

Комендант 41-го укрепрайона

дивизионный комиссар Николаев

— Будет война? Когда?

Жена склонилась над ним, в глазах он увидел слезинки — видимо плакала, когда он спал — первый раз дома за эти суматошные дни, и то всего пять часов, судя по стрелке будильника. Можно было солгать, но он не стал этого делать. Погладил Веру по голове и сказал.

— Да, начнется завтра утром, в четыре часа. И примет для нас очень нехороший характер. Однако сильно надеюсь, что удастся что-либо исправить. Хотя скажу тебе честно — лучше чтобы многое из того что уже сделали, вообще бы не делали. Боевой подготовкой войск занимались — толку было бы намного больше. Не думай над этим и забудь, то моя головная боль. И будь готова завтра, или послезавтра, что крайний срок, уехать в Ригу на поезде — я отдам приказ об эвакуации семей военнослужащих. Не спорь…

Серафим Петрович обнял жену, поцеловал, отстранил от себя — та едва сдерживала слезы, но понимающе кивнула головой. И пошла на кухню, откуда доносился запах поджаренной колбасы. Николаев побрился у зеркала, провел ладонью по гладкой щеке, не чувствуя покалываний. Затем зажмурил глаза и обрызгал себя одеколоном из бутылочки, чуть поморщился от жжения кожи. Надел вычищенное обмундирование с белоснежным воротничком, натянул начищенные до блеска сапоги.

Ранний завтрак прошел в молчании — Вера вместе с ним не ела, ухаживала, придвигая то колбасу, то хлеб, налила чая. И лишь после того как он вытер салфеткой губы, негромко спросила:

— Чемоданчик собрала, как ты сказал. Вечером придешь?

— Нет, Веруся, меня не будет в Либаве. Вечером я в Паланге, — помедлил несколько секунд, но решил все же сказать. — Вывезу женщин и детей из пионерских лагерей, чтобы под удар не попали. Горком поздно вечером отправит туда машины и автобусы — колонну уже готовят. Вернусь послезавтра к полудню, так что встретимся!

Последнее слово он произнес твердо, зная, что жена его запомнит, поцеловал Веру на прощание — та уже полностью взяла себя в руки, такова участь «вторых половинок» военных, уже улыбнулась ему на прощание. И подхватив чемоданчик, вышел из квартиры…

— Так нельзя — даже за лошадью нужно ухаживать, скрести, чистить копыта, расчесывать гриву. А если работой загружать сверх всякой меры, то она падет от невыносимых тягот, изнуренная плохим хозяином. А это танк, он капризная машина, за ним глаз да глаз нужен. За них золотом весь наш народ заплатил, все машины ухоженные были, ведь новые почти, пяти лет не проходили. А теперь что я вижу своими глазами?! За полгода эксплуатации их просто покалечили нерадением и ленью — внутри грязь застывшая, на двигатель смотреть больно!

Старый мастер отчитывал воентехника в танковом комбинезоне на латышском языке, немножко экспрессивно, что говорило о многом. Видимо, сильно переживал за небольшие пулеметные машины на гусеницах, «Виккерс-Армстронги», купленные Латвией у Англии в числе 18 штук — две трети пулеметных и шесть машин вооруженных. Всех их включили в состав 23-й танковой дивизии, а там, как говорится, их «довели до ручки». По большому счету вооруженные пулеметом четырех тонные танки, с тонкой броней, по сути танкетки, Красной Армии были не нужны. К тому же капризная английская бронетехника требовала тщательного ухода при должной квалификации механиков-водителей, а высококлассных специалистов было мало, к тому их переводили на новые боевые машины.

Так что из дюжины пулеметных танков все оказались неисправными и их оставили в парках. А вот пушечные «Виккерсы» полковник Орленко вывел в поход, они все же могли вполне эффективно бороться с вражеской бронетехникой, да и на два года были моложе своих «собратьев». Вывел все пять имевшихся в строю, только один танк сломался по дороге. И вот «чертова дюжина» импортных танков из Туманного Альбиона вчера прибыла в Либаву, вместе с тремя башенными Т-26 и пушечным броневиком БА-10. Оставил комдив-23 и две маленькие польские танкетки, к удивлению, вполне пригодные — видимо решил избавиться от «довеска».

Заводские мастера должны были решить к утру — какие танки можно отремонтировать. За счет других собратьев, участь которых предрешена — быть вкопанными в землю на восточном секторе, превратившись в бронированные огневые точки.

Николаев удивился, что вроде вполне понимает речь латыша, но тот, увидев его, немедленно подошел, вытерев руки ветошью. Серафим Петрович крепко пожал ему руку и спросил:

— И что скажете по поводу танков, товарищ?

— К сожалению, товарищ комиссар, только семь наших танков мы отремонтируем — они вполне на ходу, нужно хорошо почистить и тщательно перебрать двигатель. Еще две машины имеют серьезные поломки, кроме двигателя и подвеска. Но их тоже можно починить. Четыре танка могут только дать запчасти — ездить они не будут.

— Какой срок работ?

— Нужно четыре дня на немного испорченные, и неделя на два других, серьезно пострадавших.

— Танки нужны послезавтра, к утру. Двум другим быть готовыми не позднее вечера 24-го июня. Очень нужно — справитесь?!

— Если надо — то сделаем в срок, будем работать ночами.

— Хорошо, а что с другими машинами?!

— Броневик отремонтируем за три дня — никак не раньше, но будет как новый. А вот с вашими танками плохо — один можно попробовать починить, однако не обещаю, а вот два других ходить уже не будут — там нужно менять двигатели, а их у нас нет.