Крепость живых
Шрифт:
– А может, стоило Мише промедола дать?
– Нет, у него и так дыхательная функция ослаблена. Промедолом вообще обидеть ее можем до отключения.
– А трамал? У нас же есть.
– Ну да, меньше угнетает. Но угнетает же. Обколоть бы местным анестетиком лучше. Но раз у нас ничего нету, придется ему потерпеть…
Машинка заводится сразу. Видно, что ухоженная. Немного жестковатый руль, сидеть высоковато, ну да не до Москвы ехать. Проскакиваем мимо Коттеджа, аккуратно объезжаем валяющийся на дороге труп в милицейском наряде. Судя по вывороченным карманам и бумаженциям вокруг, его уже обыскали.
На перекрестке с десяток
Все-таки есть такие открытия, которые, сколько бы веков ни прошло, не могут оказаться затерянными в памяти народной. Сортировка раненых, разработанная Пироговым, точно относится к таким. Сколько ни корячились страдатели по новациям, а в конце концов вернулись к исполнению пироговских постулатов. Потому как открытие это подобно закону Ньютона. Или Архимеда. Ни убавить, ни прибавить.
Вот как бы я разбирался в куче раненых и на скорую руку второпях перевязанных людей? А так все ясно и просто – сначала из кучи раненых выделить две категории, которые во враче на сортировке не нуждаются. Во-первых, легкораненых, а их обычно половина, отправить подалее, чтоб не путались под ногами и не мешали. Во-вторых, если есть агонизирующие, то есть те, кого точно не спасти, обеспечиваем их покоем и не тратим понапрасну время. Таких, по статистике, каждый десятый раненый. И остаются у нас две категории – нуждающиеся в срочной помощи и те, кому помощь можно отложить, но оказать надо обязательно.
Так, громче всех кричат баба и мужик. У мужика вижу повязку на бедре, прямо поверх джинсов. Кровь там, где внешняя поверхность. Он сидит у милицейского УАЗа, ругается в голос. Увидев нас с Надеждой, встает, сильно морщась, и ковыляет в нашу сторону. Баба измазана кровью – и руки и лицо, но перевязок нет.
Две девчонки лет десяти – двенадцати воют навзрыд. У той, что помладше, толсто замотана кисть руки, на плечо наложен жгут. Самый тихий из всей компании парень-милиционер. На плече тоже жгут, предплечье забинтовано, хотя кровь проступает через бинт, искромсанный рукав свисает лохмотьями.
Что я точно помню? А помню я, что «громче всех ругаются матом и другими словами, а также воют и плачут легкораненые. У них на это есть силы. Тяжелораненые молчат!»
Значит, надо заниматься бледным милиционером.
Надежда с ходу показывает мужику с бабой, что им надо идти к кораблю МЧС, который внизу стоит. Лихо, конечно, она этому агрегату под названием «хивус» польстила.
Мужик продолжает ругаться, потому как считает себя самым пострадавшим, и поэтому требует к своей персоне исключительного внимания. Ага, щщщаззз… Я уже видел, как ты шустро ходишь – ранение явно по касательной. Был бы серьезно задет мышечный массив или тем более кость – хрен бы ты так поднялся и пошел. А оставить его тут – достанет претензиями до глубины души: он ведь ранен, и доктор обязан проявить гуманизм. А то, что за это время, пока его царапину будут йодом мазать, кто-то другой дуба врежет, так на это насрать. Люди эгоистичны в массе, а уж раненые – тем более.
Игнорирую мужика, но это не «проханже» – он меня сильно дергает за рукав и просто требует, чтобы я обратил внимание именно на него, и никак иначе.
Баба тож подвывает ему в тон.– Слушай, страдалец, тебе помощь оказана, повязка наложена. Кровотечения нет, больно, конечно, но потерпишь. Иди вниз, там в салоне врач и медикаменты. Я здесь занят, извини, но им моя помощь нужнее!
– Я ранен, твою мать! Видишь, я ранен, твою мать! Ты что, твою мать, совсем края не сечешь?
– Ты, калека недоделанный! Ты оцарапан, а не ранен. Будешь мне мешать, я тебе сам прострелю ногу как следует. И тогда буду заниматься именно тобой! Вали отсюда вниз, болван чертов, и не дергай меня за рукава! Я кому сказал? Вали давай!
– Сука ты, а не доктор!
– Я еще хуже! Все, пошел, пошел! Не беси меня! Сейчас тебя еще дополнительно подстрелят – добьешься моего внимания! Забыл, что тут перестрелка? Иди, давай!
От нашей перебранки есть польза – девчонки голосить перестали. Видимо, злой доктор Ойнеболит напугал.
Кстати, какого хрена на девчонке жгут?
– Надежда Николаевна! Уберите лишних отсюда. Нам новых ранений только не хватает! А ты, принцесса, как тебя ранило?
– У мммення ппалле-ец отсттреллилло… ик… ттуттт в ммешшочке воттт… ик…
– Больше ран нет?
– Этттой мммаллло… ик?!
– Этой хватит. Ну-ка, где палец?
– У Лилллльккки… ик…
Пока разговариваю, вижу, что жгут наложен безобразно – кисть руки опухла и посинела до безобразия. Осматриваю девчонку. Внешне состояние удовлетворительное, не ниже. Напугана, конечно, но ничего страшного. Потому жгут долой, толку от него нет. И прошу Надежду и эту парочку отправить вниз.
Теперь милиционер. Вот ему точно плохо. Белый, холодный пот на его лице глазом невооруженным видно.
– Кости ему надо совместить правильно! – авторитетно заявляет мне в затылок все еще пасущийся тут мужик.
– Вы кто по специальности?
– Я? Экспедитор!
– Медицинское образование есть?
– Нет, но я в телевизоре видел.
– Слушайте, если вы немедленно не уйдете туда, где сейчас сборный пункт раненых, я вас буду лечить только урино– и копротерапией! И от других врачей добьюсь того же!
– Так я ж помочь хочу!
– Внизу, на берегу, ваша помощь будет уместнее. Все, вниз на посадку.
– Я…
– Тебя пристрелить, чтоб понял? – рявкает сзади Надежда мужику в ухо.
Мужик подпрыгивает и наконец сваливает вместе с девчонками.
– Ильяс, видишь группу из четырех человек?
– Вижу. Отработать?
– Нет, ты что, это спасенные. Двое ранены.
– Принято. Не отрабатывать.
– Сопроводи. Чтоб никто не обидел. Я имею в виду: не бегай туда-сюда, а огневым прикрытием.
– Понял, не деревянный.
– Куда делись мужики? Этот, сварщик, и второй, из первого УАЗа?
– Сварщик рванул за нашими на холм еще до того, как вы туда поехали. А мужик с УАЗа, после того как вы раненого сюда потащили, того, с обвязанной головой, побежал к Центральному парку. Прямо вдоль берега.
– Куда ж его черти понесли?
– Вот уж извини, не в курсах…
– Ясно, связь кончаю…
– Буякши, хи-хи-хи…
Теперь что у парня с рукой. Надежда уже дерет ножницами рукав, аж треск стоит.
Парень прикрывает глаза и вроде собирается потерять сознание. Роюсь в сумке, ищу одноразовый шприц. Ампула промедола. Теперь одно соединить с другим – и в ляжку. Готов. Будем надеяться, что шибко инфекции я ему не занес.