Крепость живых
Шрифт:
Оказывается, что речь идет о второй караулке, – их тут две. Мы возвращаемся к шашлычнице. По дороге Николаич предупреждает Сашу о госте. Саша кивает.
Около караулки сидит на цепи голый мальчишка лет шести-семи. Картинка милая, потому как детеныш жрет чью-то ступню. Ясно, что пацан – мертвяк. Снимаю.
– Упокойте его. Из мелкашки.
Пацан не обращает на нас никакого внимания, но после выстрела не падает, а остается сидеть, только недогрызенная ступня вываливается из рук.
– Да что за черт! Или закон парных случаев – и еще один кататоник?
Николаич показывает
Мальчишка сидит на достаточно толстом металлическом штыре вроде лома.
И скорее всего, от этого мальчик и помер. Николаич стягивает тело с испачканного кровью, дерьмом и содержимым тонкого кишечника стержня – точно, вбитый в землю лом. Труп падает на землю, и тут я вижу то, на что не обратил внимание раньше из-за ярких и пестрых гольф – голени искривлены. Проверяю – да, перебиты голени. Качественно так перебиты.
– Вы снимайте, снимайте, – тихо говорит Николаич.
Снимаю. Потом снимаю стоящие внутри караулки баки – литров по двадцать.
Отборное мясо. Правда, без разбора, как положено в производстве, – видны куски, похожие на окорок, куски помельче – вперемешку. Когда Николаич поднимает крышку последнего бака, я уже знаю, что там увижу. Потому не удивляюсь виду нескольких печеней и сердец – нормальных человеческих внутренних органов. В принципе в анатомичке то же и было. Разве что назначение было иным.
– Ну как, доктор?
– Да паршиво. И не зомби, а людоеды.
– Двинули дальше. Там у них три станка для разделки. Не тошнит? Меня так подташнивает. А Саша и сблевал.
– Ну все-таки подготовка имеет место… Однако прибил бы я этих гурманов с удовольствием…
– Не ровен час, накличете.
С улицы доносится приближающаяся невнятная брань, прерванная звонким «Стой!».
Николаич осторожно выглядывает в щель и спокойно говорит:
– Получается так, что пришел Михин папа. И Саня его взял грамотно.
Выходим на улицу. Действительно, Саша подловил этого мужика так же, как до него нас.
Мужик стоит с поднятыми руками и продолжает ругаться. Узнаёт меня и спрашивает:
– Руки-то опустить можно?
– Конечно. Чего так материтесь?
– Вы разделочный пункт в парке видели?
– Видели. Сейчас снимать будем.
– Так чего спрашиваете?
– Получается так, что зря спрашиваем.
– Миша где?
– Перевязан, обезболен. Сейчас его уже оперируют. Судя по времени.
– В Кронштадте?
– Там.
– Какие перспективы?
– Для Миши хорошие. Для вашего соседа – плохие.
– А для твоего брата?
– Думаю, что тоже хорошие.
– Здесь еще долго собираетесь сидеть?
– Нет. Скоро поедем.
– Не забыли, что еще женщин в Стрельне забрать надо?
– Отлично помним. В парке никого не встретили?
– Этого пидора да три штуки мертвяков.
– Ладно, помогите нашему парню в подготовке милицейского УАЗа.
– Хорошо. Что там готовить-то, – бензин залил да поехал. Там все погибли?
– Нет, водиле пуля в руку попала да одной из девчонок пуля оторвала палец.
– Надо же, как свезло. Я уж думал, им крышка. Вы там не копайтесь долго, не нравится мне тут очень. А я своей
интуиции доверяю.– Не волнуйтесь. Мы мигом. Пришли бы вы раньше, раньше бы уехали. Решили вас не бросать.
– А, ну да… не подумал… Зато я его снес, суку!
– Это его АКСУ? Ну за спиной.
– Его. Только патронов мало.
– Сколько?
– Рожок… Неполный.
– Тогда оставьте эту штуковину себе, а ППС верните доктору.
– Так у него же еще вон висит.
– Хотите поменяться?
– Не, не хочу… Держите.
Снимать получается не так быстро, как хотелось бы. Тут даже меня пронимает. Три перекладины, как гимнастические невысокие турники, на двух еще растянуты не до конца разделанные тела. Чем-то напоминает гейдельбергские поделки – там тоже экорше [42] в непривычных академичному глазу позах. В принципе так разделывают в деревне свиней – подтягивают за задние ноги, и достаточно аккуратно секануть по брюху, как все внутренности вываливаются долой. Охотники так тоже делают. Доводилось видеть.
42
То есть «освежеванный»; анатомический рисунок или скульптура, изображающая человека или животное без кожи и показывающая мускулатуру (фр.).
Пока я снимаю, Николаич нарезает круги, постепенно удаляясь от меня и места разделки.
Не понимаю, что его так заинтересовало.
Заканчиваю, надеясь, что старательно запечатлел все. При видеосъемке важно не дергать камерой и не терять резкость, чтоб потом на стоп-кадре было видно, что и как. В свое время потратил много сил и угробил кучу пленки, пока не насобачился снимать, как следует.
Возвращается озадаченный Николаич:
– Сняли все?
– Все. А что вы искали?
– Внутренности. Кости. Следов того, что закапывали, нет. Даже кожи нет.
– Возможно, разделка тут работает недавно?
– Непохоже. Кровь они спускали, по этой канаве сгустки метров на сто гниют. С двух тел столько не наберется. Самое малое – десять. Но я уверен, что было больше.
Выбираемся из такого уютного раньше парка. Дмитрий с Надеждой волокут какие-то сумки. Собрали все, что нашли полезного и интересного в помещении.
Оказывается, что мы не приметили слона: за жилой караулкой притулился незаметно «жип широкий». Опер натренированным глазом нашел ключи с брелком. А потом методом дедукции и выхода через заднюю дверь обнаружил и джип «Гранд-чероки» – сочного вишневого цвета, всего с одним пулевым отверстием в водительском стекле.
Тремя джипами скатываемся вниз – к «хивусу». Оттуда высовывается водила и кричит, чтобы я позвонил сварщику по телефону. Оказывается, сварщик отзвонился на госпитальный сантранспорт, но там уже таскали раненых и потому свалили связь на меня.
– Отыскался след Тараса!
– И где этот болван?
– Сейчас узнаю.
Так, уже лучше, теперь телефон не занят.
– Помогите мне, пожалуйста, помогите!!! – Трубка так орет, что приходится отдалить ее от уха.
– Спокойно! Вы где?