Крепостная

— Скажи Нюре заварить зверобой. Он воспаление снимает. Пусть туда хвоща добавит и чабрец! – твердо приказала я Глаше.
– А мы с Фирсом пойдем барина напором брать. Защемило у него опять. Надо хотя бы снять защемление пока боли.
– вслух я проговорила зря, потому что Фирс уставился на меня, как на сумасшедшую.

— Ладно, - проводив взглядом Глашу, Фирс постучал в дверь спальни и, заглянув, кашлянул. В ответ ему было мычание.

— Идем, - я распахнула двери и, не спрашивая, прошла в комнату, подтолкнув перед собой сомневающегося мужчину. Домна научила меня здесь одному: не надо спрашивать. Надо приказывать. Мужики эти: что один, что другой, по сути, жили у нее «под каблуком». И пока не опомнились, нужно было брать «быка за рога».

— М-а-э, - проскрипел барин и, попытавшись обернуться к нам, часто задышал, поймав очередной болевой укол.

— Вот вам, барин, говорила уже, что нам ваше здоровье выгоднее, чем вам самим. Повторюсь еще раз при Фирсе, чтобы подумал, коли в следующий раз такое сотворите, - важно пройдя к постели, я указала Фирсу на одеяло. Отвернулась, пока тот поднимет длинную рубаху на барине и накроет весь его стыд одеялом.

— Сейчас мы вместе аккуратно его перевернем. Так, чтобы ноги выпрямил. Только о-очень медленно. Я держу за плечи, а ты тяни ноги, - приказала я, и Фирс моментально выполнил. Я про себя поблагодарила ту самую идею с женским верховенством, пришедшую мне на ум недавно.

Густо намазав спину и поясницу вонючей мазью, купить которую удалось только на рынке у киргизов, я принялась гладить, чтобы разогреть напряженные мышцы. Пока болевой синдром не снят, особо стараться нельзя. Но разогретые мышцы куда охотнее расслабляются, а значит, и нерв скорее отпустит.

Почувствовав под руками расслабляющиеся и становящиеся мягкими мышцы, услышала и ровное дыхание.

— Заснул! – радостно прошептал Фирс.
– Как есть заснул! Две ночи уже мучается, - в глазах мужика сверкнули слезы.

— Больше не скрывай, Фирс. Ты сам не знаешь, по каким мышцам гладить, - я поучительно зыркнула на него, и он выдохнул.

— Чего это такое, эти мышицы? – переспросил он.

— Корову колол? Ну вот. Там мясо видел, собранное в мешочек?

— Видал! И сухожилия знаю.

— Вот это мясо и есть мышцы. И между ними где-то зажало нервы, - как ребенку, не вдаваясь в серьезное объяснение, поведала я.

— Не понять мне там ничего, ведь не лекарь я. А ты где такому научилась? – Фирс неуверенно посмотрел на меня, будто начиная в чем-то подозревать.

— С барыней мы как-то ездили в Троицк, - решив идти ва-банк, начала я и тут же замолчала.

— А! На ярмарку! – сам подсказал Фирс.

— На нее! И там был лекарь этот…

— Верно, там много всяких. Барыня особливо те ряды хивцев да бухарцев любила, - Фирс присел на край табурета, и я заметила в его голосе тоску по барыне. Глаза будто заволокло туманом и вот-вот должны были заблестеть от слез. Я отвернулась, продолжая гладить поясницу.

— Вот там и научили. А я пробовала на барыне. Руку набила и теперь чую руками, где мять, где давить, а где не сметь даже гладить!

— Так вот отчего она до смерти прямая и проходила. Кабы не этот указ, кабы не сбор этот, - Фирс закачал головой, как это делала Глаша перед тем, как начать свои причитания.

— Знаешь чего, Фирс? А ведь так вот скрутить в бараний рог может и от сильного переживания! Может, случилось чего? Новость какая барину пришла? – закинула я удочку. Фирс задумался, и я заметила, как брови его поднялись.

— Письмо от молодого барина пришло как есть, Надежда! Читал, ругался там в комнате, а потом встал с трудом, - ответил охотно Фирс, чувствуя, что помогает барину сейчас хоть и не руками, а вот вспомнил, о чем просят!

— Вот видишь! А в прошлый раз чего приключилось накануне? – пока «язык» был горячим, надо было выведать все, что хотела. Да и мои рассказы про массаж Фирс обязательно передаст барину, да еще и отсебятины для красоты добавит. Вот и не придется мне, может, больше приступом брать скрючившегося барина.

— Да кто его упомнит чичас, Надежда? – Фирс явно был расстроен.

В комнату постучали, и в приоткрытой двери появилась голова Глаши.

— Отвар готов. Нюрка заварила цельный чайник! – отрапортовала «подруга дней моих суровых».

— Перелей через ситечко и принеси сюда с кружкой, - я накрыла храпящего уже барина и позвала Фирса выйти со мной.

— Спи тут, в доме. Да хоть лавку у спальни поставь. Как проснется, напои отваром. И завтра в постели, прежде чем кормить, последи, чтобы кружку выпил. Не давай еще вставать. Пусть пару дней отлежится. И это… письмо где от барина молодого? – я боялась, но решила уточнить, насколько можно наглеть.

— Это не дело, Надежда, нельзя нам у барина в секретере шарить. А просить его и не стану! Не по рангу такое спрашивать. Не нашего с тобой ума дело! – твердо поставил точку Фирс и, накинув тулуп, вышел из дома.

— Опять, наверное, расстроился барин, Надь. Не приехал сын ни на похороны к матери, ни на девятый, ни на сороковой день. Говорят, он во Франциях. А ишшо говорят, мол, учебу в Петерхбурге бросил. Барин как узнал, так и закручинился, - выпалила девка, пялясь на меня.

— А чего ты раньше не сказала? – прошипела я сквозь зубы.
– Нам барина надо беречь и лелеять. Иначе достанемся этому моту. Все по миру пойдем, Глаша. Теперича, как чего нового услышишь, говори сразу.

Слухи слухами, а мне хотелось точнее знать, как у нас обстоят дела. И письмо в этой ситуации сильно помогло бы мне. Но торопиться здесь нельзя, потому что в случае неудачи меня из спасительницы быстро переведут в совсем неприятный статус.

Глава 14

Неделями массажа я спасала своего покровителя. С перерывами на пару недель, чтобы понять: работает ли мой метод, прежде поставивший на ноги многих. В случае с Осипом Германовичем его ущемление начинало обостряться в результате переживаний.

Спустя, наверное, месяц у меня получилось добраться до секретера. Но там я нашла только документы. Ни одного письма не увидела. А еще спустя месяц и вовсе забыла о нем.

После Рождества жизнь потекла совсем тихо: я научилась вышивать, вспомнила уроки труда, где наша довольно рукастая Мария Павловна пыталась вбить в нас азы женского рукоделия. Но я тогда не особо загоралась хоть чем-то. А здесь мне просто нечем было заняться, если только Нюра не пригласит в кухню. Да и она вечерами вязала носки, вела починку летнего.

Так мы и просиживали вечера в гостиной у камина, когда барин уходил спать. Глаша и Нюра рассказывали новости из города, из окружающих его деревень, а Фирс, приносящий дрова, задерживался на наших посиделках все чаще и чаще.

Я даже начала чувствовать себя своей среди этих людей, начала понимать, о чем и о ком они говорят. Под громкое тиканье часов прошел январь.

— Говорят, дорогу от Троицка перемело. А до нас вьюги ишо не дошли, - Фирс рассказывал барину новости, пока тот обедал.