Крепостной Пушкина 2
Шрифт:
Я кивнул, уже понимая к чему он клонит.
— Иногда приходится жертвовать даже честью. — прошептал император с какой-то тревогой в глазах. — Но так, чтобы внешне были соблюдены все приличия.
— О, это мне отлично известно, ваше величество, — не сдержал я улыбки, — вот совсем недавно как раз…
— Довольно! Я рад, что ты понимаешь. Тогда слушай. Произошло ещё кое-что.
Я склонил голову.
— Вот так обстоят дела, мой дорогой будущий граф.
Степан витиевато пустил слова по-матушке. Совсем перестал меня стесняться что ли? Это он напрасно.
—
— Не, ну какие ещё турки, Александр Сергеевич? — как-то жалобно спросил сын Афанасиевич, и на мгновенье стало его жаль. — Откуда ещё турки?!
— Из Оттоманской Порты, откуда ещё? Прибыли с посольством третьего дня. И вот.
— Кто там кого убил?! Когда? Зачем?
Я вздохнул. Известие о том, что на государя покушались поляки, Степан принял с пониманием. Известие, что на пути поляков грудью встали кавалергарды, потерявшие в отчаянной сече полтора десятка человек — с юмором. Что самым отчаянным рубакой оказался героический Нелидов — со смехом.
— А, то есть сей доблестный муж тоже спас государя? — уточнил он.
Я подтвердил.
— Это я так, Александр Сергеевич, дабы не запутаться. Но продолжайте, прошу вас.
— Особо отличился мой друг, Пётр Романович…
— Это я видел.
— Но недопонял. Пётр Романович был схвачен поляками, под угрозой смерти должен был провести их во дворец…
— А что, они не знали где дворец? — усомнился ушлый управляющий.
— Хм. Действительно. Странно. Но вот именно эти поляки не знали, стало быть. Потому изловили Петра Романовича и грозили лютой смертью. Но он не изменил присяге, а завлек их…
— В трактир. — подсказал Степан. — там предложил выпить, чтобы Польска не сгинела, они и попались. Гениально. Воистину, государь прав — он Сусанин нашего времени. Я бы отметил ещё предусмотрительность Петра Великого, расположившего град на болотах, чтобы далеко завлекать не пришлось.
— Что ты от меня хочешь? — рассердился я. — Сказано — завлек, значит завлек. И вообще, много их было, поляков. Шатались как у себя дома, да позабыли, что не дома. Одних Пётр Романович завлек в… куда-то. Других кавалергарды порубили. Но пали смертью храбрых. Так лучше для всех.
— А гренадеры?
— Гренадеры закололи всех кого не дорубили кавалергарды. Вероятно, так.
— А турки как взялись?
— Говорю же — посольство. Приёма ещё не было, так скоро не положено. Теперь и не будет. Посол убит прямо в доме, с ним десяток человек. Что теперь будет.
— Война. — напускное равнодушие Степана оскорбляло.
— С чего ты взял?
— Ну а с кем ещё воевать, Александр Сергеевич? — подарил он мне взгляд учителя на нерадивого ученика. — Одно скажите — турок тоже поляки… того?
— Доподлинно неизвестно. Но в свое время ты всё узнаешь. — вепнул я ему взгляд превосходства. Я-то точно знал, что да, «поляки». За всё ответят. Кого-то придётся подвергать аресту, если его величество решится. Тогда заговор поляков ложится в масть как туз пик. Совсем другой коленкор, нежели новые брожения в гвардии. Наоборот — гвардия костьми легла, но исполнила долг! Эх…
— Пойдёмте спать, Александр Сергеевич, а? Ей-богу, утро вечера мудренее.
— Так уже утро.
— Всё равно спать. Ещё вот только…не
проясните?— Что именно?
— Кто больше всех спас государя? Весь список в мою голову не влезает, не забыть бы кого. Нелидов этот ваш — понятно. А вы? То есть мы? Кто больше спасал, мы или Пётр Романович? Кто главный спаситель, так сказать? Кавалергарды, гренадеры, дворцовый истопник?
— Не понимаешь?
— Не очень. Государь — величина, его на всех хватит, но он один человек всё-таки.
Я протянул руку потрогать его лоб.
— Эй. Вы чего?
— Смотрю не жар ли у тебя, братец. Не болен ли ты тщеславием.
— Нет, Александр Сергеевич. С чего бы мне? Но ведь интересно. Всем миром спасали… нелёгкая это работа!
— Тогда зачем задаёшь вопрос, ответ на который очевиден?
— Вам, может быть, очевиден. — надулся он как мышь на крупу.
Поразительный он человек. Ума необычного, стандартам не соответствующего. Но иногда — святая простота, прости меня, Господи.
— Ты действительно не понимаешь?
— Нет.
— Бенкендорф.
Глава 29
В которой Степан собирается в Стамбул.
— Съедят тебя, сын Юльевич. Съедят. И не таких обгладывали. А жаль.
— Подавятся, Александр Сергеевич. — как-то не слишком уверенно откликнулся Степан. Гладко выбритый, с короткой стрижкой, бывший управляющий неловко крутился перед зеркалом, с лицом выражавшим сомнение о своём собственном виде.
— Съедят. Но выглядишь неплохо. Хоть сейчас под венец. Воистину — одежда красит человека.
Пушкин довольно пыхнул трубочкой. В Петербурге ему, что называется, «курилось». Он сам заметил это свойство, когда тяга к курению просыпалась в нем именно в столице, почти сходя на нет при нахождении в прочих местах империи. Табак им обнаруженный и распробованный в степановой обители был особенно хорош. Потому поэт не отказывал себе в малой слабости, по-турецки поджав ноги и наслаждаясь турецким же табаком.
— Если дело обстоит столь серьёзно, Александр Сергеевич, то я попросту сбегу. — не сдавался Степан.
— Куда, позволь узнать?
— Да хоть в Москву!
Пушкин покатился со смеху.
— В Москву?! Да там невест больше вдесятеро. О чем я и глаголю, дорогой граф, с твоими познаниями капканов не обойти. Обложат, как медведя, а потом шкуру на стену. Или чучело для прихожей сделают. Готов поспорить, что и года не продержаться. И то я с беру с запасом.
— Будь что будет. С другой стороны — вдруг мне понравится, а? Я ведь не юноша давно, пора и остепениться. Женюсь, дети пойдут. Разве плохо?
— Ну-ну.
Оба они устали от свалившегося внимания, хотя ещё недавно обоим казалось, что далее некуда. Оказалось — можно. Не сговариваясь, и тот и другой временами скрывались от всех в холостяцкой квартире Стёпы, где бывало отдыхали как вместе, так и порознь.
— Дело ведь не в венчании как таковом. Дело в другом. Женщины, Степан Юльевич, особый мир со своими законами, правилами, отношениями. Сдаётся мне, что ты с ним не знаком в должной мере.
— Скажете тоже, — фыркнул Степан, — уж с кем, а с ними мне всегда было проще всего. Что там сложного?