Крепостной шпион

— В лесу сидела, — сообразив что лучше хоть что-то ответить, чем промолчать, отозвалась Анна.

— Врёте, — Полоскальченко обернулся к Грибоядову и сказал: — Я уверен, она там не одна пряталась. Должен быть ещё кто-то.

— Кто? Кто ещё может быть?

Помещики были пьяные. Вялый допрос продолжался не более получаса. Вопросы повторялись одни и те же, только противный шут Микешка скакал вокруг молодой женщины и просил разрешения лично казнить виновницу.

— Связать её, — приказал Грибоядов. — До завтрашнего утра подождём, может, герой-спаситель объявится. Не может же быть благородный рыцарь, чтоб в беде свою даму оставил, а коли оставит — завтра с рассветом публично казним.

— А давайте на цепь её посадим? — предложил Полоскальченко. — Хоть недолго, пусть в ошейнике посидит.

Огонь в фонаре неожиданно замигал и стал меркнуть. Теряя единственный свой источник света, склеп неровными толчками то погружался в темноту, то опять появлялся.

— Нужно уходить, — повторил Виктор. — Иначе, утром вас обнаружат здесь и убьют, как поубивали всех ваших товарищей.

— Кто-то живой остался?

— Несколько человек, они заперты в подвале. Если Вы не послушаете моего совета, вы, в лучшем случае, составите им компанию. Впрочем, я знаю местные нравы, по всей вероятности, с рассветом пленников казнят.

— Я не верю Вам, — Пашкевич приставил остриё клинка к горлу Виктора. — Коли Вы не хотите защищаться, то я убью Вас так же, как и барина Вашего, Ивана Бурсу. Так что лучше берите саблю и защищайтесь.

— Не стану я, коли уж до сих пор не стал. Я, как человек делающий с Вами общее дело, просто не могу драться с Вами. Не могу и не буду, хватит.

— Общее дело? Что Вы этим хотите сказать? Вы член «Пятиугольника»? Ерунда. Вы никогда не докажете мне этого.

— Вспомните, — сказал Виктор, — вспомните, Генрих. Ночью во дворе Трипольского, когда люди Бурсы напали на усадьбу, или Вы считаете, что Вас Господь тогда выручил, проведение? Это я Вас спас. А утром и потерянный мною знак нашли и присвоили. А меня за это потом, между прочим, плетьми били, думали, оплошал.

— Значит… — Генрих не находил слов, — значит, Вы член «Пятиугольника»?

— Не верите?

Виктор небрежным жестом повернул отворот одежды — сверкнула под лампой пятиконечная серебряная звезда.

— Вы этот знак выкрали, — сказал Пашкевич. — Он Вам не принадлежит.

Виктор перекрестился.

— Ваше право не верить мне. Но этот знак мне вручил сам магистр ордена, Константин Эммануилович Бурса.

— Но почему я тогда не видел Вас в Петербурге?

— А я почти не жил в столице. После вручения знака я по делам Общества отбыл в Париж.

Значит, я обязан Вам жизнью? — спросил Генрих.

Но вопрос остался без ответа.

Виктор поднял стакан и залпом проглотил содержимое. Ребёнок громко всхлипнул, привлекая к себе внимание. Генрих поискал воду, но вода кончилась. Тогда он размочил сухари всё в том же вине.

— Как Вы считаете, не повредит младенцу?

— Да, наверное, лучше так, чем совсем голодным, — усмехнулся Виктор и проглотил залпом ещё один стакан. — Давайте я его покормлю.

— Вы умеете?

Глаза Виктора оживлённо заблестели.

— Андрюшенька, иди сюда, миленький. Иди к дяде Виктору.

Он протянул руки, чем вызвал приступ зависти у Пашкевича. Ребёнок послушно устроился на коленях Виктора. Он замолк, сосредоточенно поглощая размоченные в вине сухари.

— Не обижайтесь, — сказал Виктор, — он же последнее время со мной провёл. И ребёнок-то, вроде как, по закону мой. Как ни крути, а мы с Анной Владиславовной венчанные муж и жена, хоть и на супружеском ложе никогда и не были. Уж кому-кому, к слову сказать, а Андрею Ивановичу здесь было неплохо. Иван Кузьмич его за родного сына держал, даже Завещание в его пользу оставил. Мы тут все с него пылинки сдували. Так что, хотите, соглашайтесь, хотите нет, но вся ваша военная затея для младенчика — вред один.

— Я Вас убить хочу, — с трудом поборов новый приступ ярости, сказал Пашкевич. — Так что, мне кажется, будет всё-таки лучше, если Вы объясните мне всё толком и покороче.

— А что тут объяснять? — сказал Виктор, укладывая ребёнка на постели. — Грибоядов и Полоскальченко своих людей нагнали, ищут вас везде. Мужики лес прочёсывают. Ну, думаю, высунется полковник с младенцем на руках, его каждый признает.

— Я не этих жду объяснений. Я про Анну, Анну Владиславовну, я хочу знать правду. Как Вам удалось обольстить мою жену? Как Вы заманили её сюда, заманили дважды? При чём здесь орден «Пятиугольника»?

Ребёночек сидел на кровати. Он притих и смотрел мокрыми синими глазами на двух мужчин. Генрих медленно расхаживал от стены к стене, Виктор сидел за столом, сжимая в ладонях пустой стакан.

— Эх, ты, милый человек. Неужели ты думаешь, что я её сюда, в этот вертеп, обманом завёл? Ты же был в Обществе, знаешь, как строг Константин Эммануилович. А это гнездо злодейское, развратный кружок помещиков для нас в России — враг номер один. Я был принят в Общество когда в Петербурге учился. Степанида послала и оплатила, а батюшка Иван Кузьмич велел продолжать. Когда Иван Кузьмич пожелал Анну Владиславовну получить, я Константину Бурсе тайное письмо написал. Ведь если бы я ослушался, место в этом доме потерял бы, а шпион-то здесь нужен для Общества, что делать?

— Я Вам не верю! — не удержался от восклицания Генрих.

— Напрасно не верите. Этот вопрос даже на «Пятиугольнике» поднимали. Анна — горячая светлая душа, сама и предложила всё разыграть, невзирая ни на стыд, ни на позор. Константин Эммануилович был против, но Анна его убедила. А жених-то её, Андрей Трипольский, просто ничего не знал. Храбро в самое пекло полез, неразумно. Когда Трипольский здесь погиб, Анна только для того к младенцу убежала чтобы змеиное гнездо здешнее разворотить посильнее. А потом что-то с ней… — Виктор отвёл глаза, — по-моему, любит она Вас, полковник. Но дела есть дела. Сами видели, как торжествуют негодяи.

— Значит, Анна… Значит, Анна сама… Значит, она добровольно… — обеими руками Генрих взялся за голову. — Это невозможно.

— Я же говорю Вам, горячая душа, смелая, умница.

Пашкевич резко повернулся, хотел крикнуть, но не успел. Полковника поразила необычайная бледность, вдруг покрывшая лицо Виктора.

— Что с Вами? Вы ранены?

— Вы меня немножко саблей задели. Ерунда.

— Промыть рану надо, перевязать бы, — зло и язвительность сказал Генрих. — Вы же шпион ценный, Вам выходить из строя никак нельзя.

— Точно. Мне Иван Кузьмич в завещании 1000 рублей вместе с вольной оставил.

Но Виктор ошибся — рана оказалась нешуточной. Через несколько часов он лежал в горячке. Вероятно, могильный яд попал в его молодое здоровое тело через царапину, оставленную шпагой Генриха Пашкевича.

Генрих колебался. С ребёнком на руках, ночью, что он мог сделать один, но не верить умирающему, казалось, глупо.

— Бегите, — шептал в горячке Виктор. — Бегите.

Было уже не ясно, говорит он это уже в бреду или всё ещё сохраняет сознание.