Крепы

— Может быть, сперва пообедаем?

— Нет, лучше натощак. Вы не волнуйтесь, Алан Маркович. Абсолютно безопасный препарат, экологически чистый...

Он сам выдавил на ладонь две таблетки и уже протягивал их мне. Не знаю, почему я их взял. Наверное, оттого что он смотрел мне прямо в глаза, я не почувствовал подвоха. Таблетка оказалась сладкой, я проглотил одну, а потом и вторую, запил компотом из вишен.

— Надеюсь, это не очень вредно? — Я хотел улыбнуться. Обратного пути уже не было.

Его лицо медленно расплывалось перед глазами, расплывался в мокрое пятно пустой стеклянный стакан. Последнее, что мелькнуло в моей голове: «Зачем это ему?.. Отравил все-таки…»

_____

С закрытыми глазами я лежал на спине, к горлу подступала тошнота, по телу волнами прокатывался зуд, но я все помнил. Отвратительно услужливая память включилась вместе с сознанием. Я помнил, что лежу на полу в собственной квартире на пятом этаже. Пронесшееся цветное видение, столь длительное и столь реальное, было только галлюцинацией, плодом инъекции героина. Я помнил все детали этой галлюцинации и теперь пытался восстановить, что же было до нее? Кто я? Что происходит? Тошнота прекратилась, верхнее нёбо быстро пересохло, я коснулся его языком и почувствовал от этого острую боль. Боль помогла мне открыть глаза. Я открыл глаза и долго смотрел в потолок своей квартиры. Очень долго я таким образом лежал на спине, на полу. Наконец, тяжело оттолкнувшись ладонями от пола, поднялся. Вокруг грязное белье, тарелки с объедками, в них гасили окурки. Как после обыска, распахнутые шкафы. Дверь на лестницу тщательно заперта на три замка и цепочку. Паркет, залитый чем-то желтым, растоптанный мусор, высыпавшийся из помойного ведра. Я сделал три тяжелых шага и отдернул занавеску на окне. На улице шел снег, было темно. Где-то очень далеко сквозь белые наросты льда поблескивали маленькие фонари. В умывальнике на кухне я нашел жгут, шприц и еще четыре ампулы. Хотел позвонить кому-нибудь, спросить, как меня зовут, но не нашел телефона. В шкафу висел пиджак, во внутреннем кармане которого отыскался паспорт. В паспорте была моя фотография. Я подошел к зеркалу в ванной и увидел обросшего щетиной дрожащего человека с запавшими глазами. Подставил лицо под холодный кран, долго тер его и затем снова заглянул в паспорт.

«Алан Градов, да, Алан Градов. Там, во сне, меня называли так же».

Остро захотелось вернуться назад, туда, в этот маленький безлюдный город, полный остро пахнущих цветов, часов и сложных механических кукол. Там у меня была жена, здесь, в реальности, никакой жены нет, да и не было никогда. Можно одеться, принять ванну, выйти на улицу, но зачем? Кому я там нужен? По моему лицу все можно прочесть, и в лучшем случае меня отправят сразу в больницу.

В шкафу под стопкой чистого постельного белья вскоре нашлась большая железная коробка. Я сидел на полу и смотрел на эту коробку, в ней был запас героина, которого хватит на отравление целого города. Откуда это, зачем? А какая разница, откуда? Теперь можно вообще не выходить из квартиры: если и хватятся, взломают дверь, то не раньше, чем через месяц. Через месяц меня здесь уже не будет окончательно. К тому времени я перееду в свой иллюзорный мир, как говорится, уже с вещами. Присев на грязную кухонную табуретку, я наполнил шприц, стянул жгутом руку выше локтя. Игла поискала вену.

Тарелка с объедками и окурками, незастеленная постель, ледяные зимние стекла с фонариками — все отодвинулось и понеслось, как ночная станция от курьерского поезда, в бесконечную лесную чернь…

_____

Чувствуя на языке приторный вкус таблетки, я сидел с закрытыми глазами.

— Понимаю, это довольно противно, — прозвучал где-то рядом голос голос Геннадия Виссарионовича. — Гадкий вкус. Вы запейте, Алан Маркович.

Сосредоточиться оказалось вовсе не трудно, к пальцам вернулось осязание, и я поставил стакан на стол.

— Цветы производят то же действие? — спросил я.

— Да, но мягче, если бы цветок не вынесли из номера, вы бы просто увидели приятный сон.

Лукаво поглядывая на меня, он с удовольствием нарезал на маленькие кусочки жареное мясо.

— Ну, теперь-то вы поняли? — самодовольно спросил он, накалывая на вилку один из кусочков и отправляя его себе в рот.

— Это очень дурная шутка. Вы даете мне сильнодействующий наркотик, а потом хотите, чтобы я что-нибудь понимал.

— Шутка?! — Он чуть не подавился мясом. — Простите меня, Алан Маркович, вы не могли бы мне сказать, что вы сейчас видели? Что вы видите сейчас вокруг себя?

Он так это сказал, что я непроизвольно повернул голову. Вокруг все было то же — пустые столики, лениво двигающийся официант в другом конце зала, за окном пустынная улица, залитая солнцем.

— Ну? Так что? — Геннадий Виссарионович подался вперед. — Что вы видите?

Я демонстративно пожал плечами.

XI

Он действовал мне на нервы, он раздражал меня, я просто бесился. Я твердо решил, что уеду точно в соответствии со сроком командировки и что при первой же возможности потребую от главного инженера на заводе разрыва контракта. Я с трудом удерживался, чтобы не наговорить резкостей. Сохранялась легкая тошнота, верхнее нёбо было сухим. Все вокруг казалось нереальным, каким-то заторможенным.

Я пытался есть, но кусок застревал в горле. Сквозь стеклянную стенку ресторана увидел, как подкатил знакомый красный микроавтобус. Он остановился, вышел тот же шофер, пересек улицу и исчез в подъезде одного из домов.

Покончив с обедом и проходя мимо этой машины, я через стекло заглянул внутрь. На переднем сиденье валялись пачка сигарет и коробок спичек. Сзади на полу салона были разбросаны какие-то черные тряпки. Я понял, что это экипировка виденной мною женщины-трубочиста: куртка, штаны, жирная черная веревка, а из-под сиденья торчали черные, смятые, небольшого размера сапожки.

«Значит, хоть это мне не почудилось, — решил я про себя. — Значит, все-таки была женщина там, на крыше, экспонат, украденный из музея?! — Я вспомнил, что из окна гостиницы очень хорошо видел ее невооруженным глазом, но не сразу разглядел в бинокль, и совсем расстроился. — И эта учительница рисования — куда она делась тогда? Ее-то я как раз видел в бинокль…»

— Едем в стационар, — сказал Геннадий Виссарионович, нагоняя меня.

— А хороший запас объектов, — заметил я. — С социальным охватом! — Я посмотрел на хронометр: было четырнадцать тридцать. — Ладно, поехали. Но вы уж извините, удивить меня вам не удастся. Я человек подчиненный, и у меня узкая задача: разорвать контракт.

Мы уже сидели в машине, когда из ресторана, оживленно жестикулируя, выскочил официант:

— Простите, это вы Алан Маркович? — спросил он, переводя дыхание и склоняясь к окошку. — Вас просят к телефону.

Звонила Марта.

— Насилу тебя разыскала, — сказала она своим обычным голосом. — Извини меня, Алан, за резкость, но нам нужно встретиться. Это по поводу сына.

— Мне кажется, я за этим и приехал.

— Да, конечно, я писала тебе. Видишь ли, дело действительно очень срочное… Я вела себя сегодня по-хамски…

— И вчера тоже.

В зеркале, стоящем рядом с телефоном, я мог разглядеть свое лицо, оно было ненормально бледным, но при этом улыбалось, хотя я вовсе не чувствовал улыбки.

— Ты извини и попытайся войти в мое положение, — звучало в трубке.

— Скажи, Марта, а там, на крыше под навесом, это действительно был Олег?

Официант стоял рядом, улыбка в зеркале стерлась.

— Не совсем так, — ответила Марта. Я почувствовал, что голос моей бывшей жены опять переменился. — Я могу объяснить, но ты все равно не поймешь. Вот что, давай встретимся сегодня, только не в восемь, а пораньше, часиков в пять. Ты свободен?

— В принципе, свободен, я же в командировке.