Крест и корона

— Нет, она была бенедектинкой, а я доминиканка, — осторожно ответила я. — Сестру Бартон казнили еще до того, как я поступила в монастырь.

— А я, представьте себе, знала. И три раза говорила с ней в тюремной камере. — Служанка просто надулась от гордости. — Она была святейшей женщиной во всей Англии. И необыкновенно храброй. Вы так не думаете? Но ведь сестра Бартон открыто выступала против развода короля!

Я опустила голову:

— Она заплатила ужасную цену.

— Да. Бедняжку повесили. Мне довелось видеть ее казнь. — Бесс положила руку мне на плечо. — Они и вас в том же самом подозревают — боятся, не бывает ли у вас каких видений, связанных с королем? Не поэтому ли вы и пришли на Смитфилд? Помните, леди Кингстон выпытывала про ваш сон?

Я стряхнула ее руку:

— У меня не бывает никаких видений. Господь определил мне иное предназначение.

Снаружи снова раздались громкие мужские крики. Я поспешила к окнам, но они оказались на фут выше моего роста.

— Подайте мне стул, — велела я Бесс. — Вдруг это мой отец. Или Джеффри Сковилл.

— Но вы не должны выглядывать в окно в ночной рубашке.

— В окно будет видно только мое лицо.

Бесс испуганно посмотрела на меня и секунду колебалась, но потом приняла решение — подтащила стул к окну.

Моя камера выходила на хорошо ухоженную лужайку, за которой виднелось несколько зданий. Много больше других был древний белый замок. По лужайке в окружении перекликавшихся друг с другом бифитеров волочили ноги шесть человек в кандалах.

— Каких-то заключенных уводят, — сказала я.

— Да. Еще нескольких бунтовщиков с Севера перевозят в Тайберн, чтобы казнить, — пояснила стоявшая рядом со мной Бесс. — Вы видите сэра Уильяма и леди Кингстон?

Я обшарила взглядом людей в зеленой форме и заметила вездесущую парочку: оба были высокого роста.

— Вижу.

— Он в юности служил стражником в Тауэре. Вы это знали? — спросила Бесс. — Король много раз повышал его в должности. О, этот человек сделает все, что от него потребуют. Сэр Уильям так плакал в день казни сэра Томаса Мора, ведь тот был его другом. Но все равно именно он вел его на плаху.

Я с интересом разглядывала заключенных.

— Вы знаете этих людей? — спросила я. — Нет ли среди них сэра Джона Булмера?

— Нет, госпожа, я его никогда не видела. Но говорят, что сэр Джон высокий и с белой бородой.

Я пригляделась к заключенным. Сбоку стоял человек, отвечающий этому описанию. Но вот странно: на вид ему было лет шестьдесят, то есть в два раза больше, чем Маргарет. И тем не менее он был ее мужем, которого она горячо любила. Скоро они воссоединятся по Божьей милости.

Тут вдруг заржала лошадь, и я увидела, как леди Кингстон кого-то поприветствовала. Лошадь рысью проскакала мимо строя заключенных, и, когда я посмотрела на сидевшего в седле человека, тошнота подступила к моему горлу. Это был пожилой мужчина, старше сэра Уильяма Кингстона и сэра Джона Булмера, но верхом он ездил просто виртуозно, ничуть не хуже молодых. Все бифитеры низко поклонились.

Внезапно наездник поднял голову. Несмотря на расстояние, наши взгляды встретились, и всадник вздрогнул, узнав меня. Он развернул коня, ударил его в бока шпорами, а я спрыгнула со стула.

— Кого это вы там увидели? — поинтересовалась Бесс.

Кого я увидела? Человека, который вел армию короля против бунтовщиков на Севере. Человека, который сделал несчастной свою жену и мою кузину Элизабет. Одного из самых знатных пэров королевства.

— Герцога Норфолка, — сказала я. — И боюсь, он приехал ко мне.

7

Томас Говард, третий герцог Норфолк, был зол еще до того, как увидел меня.

Я услышала тяжелые шаги за дверью камеры, а потом он вошел, оттолкнув бифитера, который отпер для него дверь.

— Что она делает здесь, Кингстон? — сердитым, хриплым голосом бросил герцог через плечо.

Следом за ним торопливо вошли сэр Уильям Кингстон с женой.

— Ваша светлость, но сейчас у нас в Тауэре очень мало свободных помещений, — проговорил сэр Уильям, не решаясь приблизиться.

— Чтобы попасть сюда, мне пришлось пройти мимо львиной ямы, — возмущенно продолжал Норфолк. — Мне безразлично, кого и куда вы переместите, но госпожу Стаффорд вообще не следовало запирать в этом треклятом зверинце.

Не одна я знала этого краснолицего, подверженного вспышкам гнева человека — его знала вся Англия. Стыдно признаться, но вспыльчивость была и одним из самых серьезных моих грехов. Еще покойная мать строго выговаривала мне за это, а впоследствии в Дартфорде настоятельница молилась вместе со мной, чтобы я сумела себя преодолеть. «Смирение и вера, смирение и вера», — прошептала я, опустив глаза и отчаянно цепляясь за слова святой Екатерины Сиенской. [13]

13

Святая Екатерина Сиенская (1347–1380) — монахиня Доминиканского ордена, итальянская религиозная деятельница и писательница.

Герцог вышел на середину громадной камеры. А я, взволнованная и неуверенная, осталась там, где была, — у стены. Стул, на который я залезала, чтобы выглянуть в окно на лужайку, теперь вновь стоял у стола.

Я скользнула взглядом по его простой одежде для верховой езды, по заляпанным грязью сапогам. В правой руке у незваного гостя что-то подрагивало. Я поняла, что это кнут. Зачем, интересно, он прихватил его сюда? Наконец я набралась мужества и посмотрела в глаза герцогу Норфолку. Нахмурившись, он изучал стены, голый пол, тюфяк в углу. Наконец взгляд его остановился на мне.

Не понимая, как следует себя вести, я сделала положенный по этикету придворный реверанс, присев на секунду на согнутой левой ноге и наклонив голову так, что подбородок уперся в грудь.

Когда я подняла голову, герцог стоял рядом со мной. Он сильно постарел с тех пор, когда я видела его в последний раз: в темных волосах появилось больше седины, узкое лицо испещряли глубокие морщины. Правда, глаза его, оглядывавшие меня с ног до головы, казались молодыми и проницательными. И под взглядом этих горящих черных глаз, глубоко посаженных в постаревший пергамент лица, я почувствовала сильное беспокойство.

Норфолк смотрел на меня с таким странным выражением… Было здесь, разумеется, и узнавание — мы прежде встречались несколько раз. И неодобрение. Я и сама почувствовала всю убогость своего поношенного серого казенного платья: эти пятна под мышками, оставленные другой женщиной; корсаж был слишком велик для меня, да еще к тому же Бесс едва успела зашнуровать его, прежде чем выскочить из камеры. У меня не было времени привести в порядок волосы, и мои черные локоны беспорядочно лежали на плечах и спине.