Крест Марии

Опять накатила паника. И я зарыдала. Вот так без всякого явного повода – слёзы побежали по щекам, капая на грудь. Видимо накопился напряжение, страх и тревожность и вот сейчас всё вылилось в полноценную истерику. Я рыдала вслух. Я выла, плакала и скулила долго. Очень долго. Пока не погас свет. Необходимость дёргать за рычаг подтолкнула меня. А уже через мгновение я ковыляла на распухших ногах к заветному рычагу.

Дёрнула.

Свет и тепло возобновились.

У меня было немного времени, чтобы осмотреть помещение.

И я решила искать выход. Нечего предаваться унынию. Это не поможет. Будет только обезвоживание организма. И я умру.

А умирать не хотелось.

Тем более вот так, на холодном бетонном полу в странном бункере.

В общем, пришлось взять себя в руки. Я дважды глубоко-глубоко вздохнула и выдохнула. У нас в антикварном салоне как-то работала по приглашению Шраддха Пхат, искусствовед индийского происхождения, так вот она всегда говорила, что, если страшно или обидно, или любая другая сильная нехорошая эмоция – нужно глубоко-глубоко и медленно подышать.

Я подышала. Удивительно, но чуть помогло.

Надо будет по возвращению купить Шраддхе круассанов. Она их очень любит. В кондитерской Симона Роша всегда свежие круассаны, лично я люблю с ореховой начинкой и шоколадом.

При этой мысли желудок сильно потянуло от голода. Я поняла, что невыносимо хочу есть. Достала из сумочки бутерброд и зефир. Подумав, вернула зефир обратно. Он сильно сладкий, энергия мне, конечно же, нужна, но воды здесь не было. И я буду умирать от жажды. А ведь мне ещё нужно за рычаг дёргать.

Я устроилась на топчане. Решила, что не буду уподобляться зверям. Поэтому достала салфетку, аккуратно расстелила её на коленях, положила бутерброд. Немного посидела и чинно, степенно принялась есть, стараясь не уронить ни крошки.

Закончив, я ещё немного посидела, прислушиваясь к ощущениям. Сытой я не была, но, по-моему, французы говорят, что из-за стола нужно вставать немного голодными. Я была голодной, и не немного, но нет пределу совершенству. Думаю, французы были бы мной довольны.

Во всяком случае мне нужно было саму себя утешить и доказать, что всё хорошо.

Утешила.

Доказала.

Теоретически.

Ну что ж поделать, я не могу сейчас сожрать сразу всё, а потом умирать от мучительного голода. Тем более проблема с водой никуда не исчезла.

Я зевнула.

Еда, пусть и скудная, заставила кровь прилить к желудку, потянуло в сон.

Но я боялась, что усну и опять станет темно и холодно.

Этого допустить никак нельзя!

Поэтому я потёрла себе уши. Раз. Другой. На третий раз я окончательно взбодрилась.

Этому трюку меня научил Геннадий. Мой первый муж. Ещё из той, прошлой, советской жизни. Я вспомнила его волевой подбородок с ямочкой, карие глаза. На душе опять вернулось смятение. Всё же нехорошо я с ним поступила, когда бросила его и сыновей и сбежала к Бенджамину в Швейцарию.

Почувствовав соленую влагу на щеках, я мысленно запретила себе раскисать. Что-то сегодня я часто плачу. Сказывается недосып, усталость и страх.

Кряхтя и охая, я слезла с топчана и заставила себя пару раз покрутить руками, головой и ногами в коленях. Не особо помогло, хотя кровь забегала чуточку поживее, судя по мурашкам в ступнях и кистях. Все же долго сидеть в одной позе – плохо.

Тут уж подошло время опять дёргать за рычаг, что я и сделала.

Причём даже с каким-то удовлетворением, что мол, я вот, я готова.

Почти как пони в нашем городском зоопарке. Их приучили ходить с маленькой расписной тележкой по кругу и катать детей местных бюргеров. Тем пони, которые проехали круг, давали яблоки. Поэтому они остаток пути быстро бежали, торопясь получить лакомство.

Мне вместо лакомства положено было свет и тепло. Но кто сказал, что это мало?

Хотя от лакомства я бы не отказалась.

Я представила огромный-огромный кремовый торт с розочками и мой рот наполнился слюной.

Так, отставить! Одёрнула я себя.

Не хватало ещё язву желудка получить.

Но не удержалась. Проявила малодушие. Воровато (зачем-то) оглянувшись, подбежала к сумочке, достала зефирку и торопливо сунула в рот. Очнулась уже, когда рука опять потянулась за другой.

Обматерила себя.

Какая же я дура!

Мерзкая, слабовольная дура!

Ну вот и что я сделала? Сожрала зефир. Возможно, он бы продлил мне жизнь завтра-послезавтра. А я взяла и слопала. Ведь только что съела бутерброд и на тебе!

Дура!

Стараясь не зареветь от обиды, я отошла от сумки.

Примерно через полчаса помещение уже чуть прогрелось, и я решилась пройтись осмотреться. Более того, с удивлением я обнаружила, что промежуток между дёрганием рычага стал гораздо больше – примерно минут десять – пятнадцать. Часов у меня не было, Глория, по указанию старой суки, не отдала, и я сейчас могла ориентироваться только на свои внутренние ощущения.

С внутренними ощущениями у меня, по правде говоря, было так себе.

Я опять дёрнула чёртов рычаг и решила-таки идти на разведку.

Прошла по направлению к выходу, пошатываясь на высоких каблуках, словно пьяная, и заглянула туда: волосы встали у меня дыбом. Это оказалась небольшое помещение, скорей всего какое-то техническое, типа чулана или кладовки.

Но не это меня ужаснуло: на большом крюке, что торчал из стены, висел человек. Судя по всему, этот человек был мёртв.

Я оказалась наедине с трупом!

Глава 2

На всякий случай я отскочила и громко позвала его:

– Эй! Вы кто?

Ответом было молчание. Что ж, всё оказалось совсем ужасно – я находилась в странном бункере в компании мертвеца. Сразу вспомнился рассказ Толстого о семье вурдалака. Стало так страшно, что я отпрянула, тихо поскуливая от ужаса. И тотчас же всё накрыла тьма. Я задрожала от страха, что мертвец сейчас прыгнет на меня, а я ничего не смогу сделать.

Чёрт, о рычаге я совсем забыла!

Осторожно, на ощупь, я стала возвращаться по направлению к рычагу (поплутать пришлось знатно, у меня был концентрированный «топографический кретинизм», как любил шутить Больц, но то было при свете, что уж тут говорить, когда вокруг тьма, рядом труп, возможно и крысы, а я забыла, в каком направлении нужно идти.