Крест. Иван II Красный. Том 2

Потом он припомнил подробности, которые не заметил сразу: как сияли её глаза, как алы были полуоткрытые губы, меж которыми виднелись белые мелкие зубки. И как зарделась она, когда назвала себя невестой, как счастливо засмеялась, когда подтвердил он это кивком головы. Он жил с уверенностью, что, как настанет пора, он действительно женится на Шуре Вельяминовой, но брат Семён сурово предостерёг: «Об Ляксандре и думать не моги! Покойный батюшка наказал тебе взять в жёны княжну брянскую». Когда Иван сказал Шуре, что принуждён жениться на Феодосье, она тихо заплакала, и это были слёзы ангела, которые с умилением и смутной надеждой вспоминал он каждый раз потом, когда чувствовал себя одиноко, неприкаянно. Рано овдовев, он всё чаще предавался невольным радостям воспоминаний, воспламенялся мечтами соединить-таки свою судьбу с Шурой Вельяминовой, но не решался повести с братом такой разговор из опасения опять натолкнуться на грубый запрет и требование взять себе в жёны непременно княжну, уж и намекал Семён, что будто в Муроме ждёт такая невеста жениха московского... Но вот сбылось! И не счастье ли, что Шура за эти годы не вышла замуж? Почему? Этот вопрос и задал он ей, когда после сватовства и рукобитья они остались на малое время вдвоём.

— Тебя ждала, — ответила она так просто, что он даже растерялся.

— Перестарком могла бы стать.

— И что? — Она смотрела в упор, не моргая. Перебросила через плечо свою тяжёлую золотую косу. — Ты бы тогда не взял меня?

— Зачем спрашиваешь? Сама знаешь. Косу твою я всегда мечтал расплести надвое. Если бы и ещё много лет прошло, я всё продолжал бы мечтать.

— Ладно, когда так. А то бы я в монастырь постриглась.

— Шутишь...

— Разве же можно этим шутить?

— Но ты же всегда боялась монахов!

— Боялась, а теперь не боюсь, я исповедуюсь игумену Стефану. Хочу, чтобы и ты ему каялся.

— Да, да, мы ведь будем с тобой два одной плотью, значит, и покаятель у нас будет один.

Не много успели сказать друг другу (строгие свахи вмешались, развели), но и немногих этих её слов достало к тому, чтобы всё оставшееся до обручения и венчания время сердце Ивана переполняла нежность и победительное торжество мужчины, чувствующего избыток сил.

3

В отличие от своих братьев, уже изведавших мёд и желчь супружества, княжич Андрей в девятнадцать лет оставался в плотской чистоте. Не цапал в тёмных переходах легкодоступных и охочих до княжеских ласк че лядинных девок, не заглядывался на заневестившихся княжеских и боярских дочек.

Братья, случалось, подшучивали над ним, спрашивали, уж не к иноческому ли служению в монастыре он готовит себя. Андрей на это молча краснел, а про себя повторял слова Спасителя: Храм Божий свят, а этот храм — вы. Разве же можно осквернять нечистыми вожделениями этот храм, место Святого Духа? Не в скота ли бессловесного, лишённого сознания, превратишься? Только в Господе, а не по похоти мог Андрей принять брак, только при освящении покровом и благословением церковным.

Семён сосватал ему княжну Марью, дочь князя Ивана Фёдоровича, правившего в Галиче Мерском. Белокурая круглолицая княжна пришлась Андрею по нраву с первого же взгляда, а второго-то, более пристального, бросить не дозволили ему свахи и дружки, поселили Марью в потайных палатах — до выхода в церковь под венец. Одно слово — невеста, что значит неизвестная.

4

Неизвестна невеста была и Семёну Ивановичу — даже после сговора и рукобитья сватов. Тысяцкий Алексей Петрович Хвост с другими дружками, поддружьем и третьяком поехали за его невестой, княжной Евпраксией, в Волок Дамский. В ожидании их возвращения он прохаживался по гульбищу, которое шло вдоль второго жилья великокняжеского дворца со стороны Неглинной. Сады и огороды, за ними слободы вплоть до тверской заставы.

По вислому переходу поднялись к нему братья.

— Томишься в ожидании? — весело спросил Иван.

— Томлюсь, томлюсь, а кого Бог даст мне — не ведаю.

— А ну как окажется она невидная да хромоногая? — озаботился Андрей, которого тоже сосватали за глаза и который пережил подобное беспокойство, а теперь знал, что его Мария Ивановна и при голубых очах, и с походкой лебединой.

— Пусть будет хоть одноглаза и колченога, лишь бы она мне сына родила, — буркнул Семён, покосился настороженно на Ивана, повторил с вызовом: — Да, сына! А лучше двоих или троих. Как судишь, Ваня?

Оба сразу вспомнили свою звенигородскую сшибку, неожиданную и ничем не кончившуюся. Они тогда торопливо оделись, вышли из бани и молча расстались: Семён поскакал в Москву, Иван начал предсвадебные сборы. Встретились с молчаливой покорностью, но и с нескрываемым намерением допытаться: а что у другого на уме? И вот Семён первым приоткрылся и вызвал брата на продолжение разговора. Иван охотно откликнулся. Был он сейчас в той душевной уравновешенности, в состоянии покоя и довольства своей участью, которые делают человека неуязвимым и незанозливым.

— Сужу так, как и в предбаннике тогда судил. Не хочешь ты, чтобы после тебя великое княжение мне или Андрюхе досталось. Оттого презрел пристойность и обычай, торопишься жениться и сына-наследника заиметь. Не так ли, братец? — Взгляд Ивана был добрым, приветливым — понимал и разделял он настроение брата.

Семён вскинул голову, тряхнул густыми ещё, не посеченными, цвета тёмной меди кудрями.

— Дело и замыслы отца, Ваня, может и должен воплотить его сын, и только сын, — не дядя, не племянник и даже не брат.

— Отчего же не брат?

— Повторяю: не дядя, не племянник и не брат. Это понял очень хорошо батюшка наш покойный, царство ему небесное и вечная память. Понимаете ли вы, кто был для Русской земли отец наш? Нет, вижу, не понимаете. Вы читаете толстую книгу «Александрия» [2] , а вдомёк ли вам, что, может, когда-нибудь и об отце нашем напишут такую же? А может, и ещё толще. Александр Великий много земель под свою руку собрал, а умер, и вся его держава рассыпалась. Московское же наше княжество и после смерти батюшки растёт и крепнет. Отчего, вы думаете? Оттого, что у Александра Македонского сын поздно родился, после его смерти некому было дело передать.

2

...вы читаете толстую книгу «Александрия»... — «Александрия» — древний роман о жизни и подвигах Александра Македонского. Был создан в III — II вв. до н.э. на основе легенд и преданий о великом полководце. Легенда называла автором книги историка Каллисфена, который якобы сопровождал Александра в походе против царя Дария III, но это не соответствует действительности, так что неизвестного автора книги впоследствии стали называть Псевдокаллисфен. Переделки и переложения романа были широко распространены в средние века в Европе и на Востоке. В XII —XIII вв. книга была переведена и на Руси, войдя в состав древнерусского хронологического свода — «Летописца Еллинского и Римского».

— А что же братья его? Иль не смогли удержать им добытые царства? — Иван сузил длинные, медового цвета глаза.

— Что спрашиваешь? Лучше меня должен знать. Брат его Арридей тупоумным оказался, был бы таким, как Александр, глядишь, по-другому бы история мира пошла...

— Значит, всё-таки не в степени родства дело, а в том, тупоумный наследник или нет? — настаивал Иван.

Семён помолчал в раздумье:

— В том дело, сколь претерпела земля наша из-за того, что после кончины князя родня, ближняя и дальняя, начинала разбираться по лествичному праву — кто старше, у кого борода длиннее? Сколько смуты, междоусобия — и всё из-за того, что много желающих быть первым наследником власти. Вот оставлю я тебе, Ваня, престол как старшему в нашем роду. Возьмёшь ты скипетр и державу, ан объявится где-нибудь в Торжке или Ярославле родственник нашего горячего да вспыльчивого дяди Юрия, может, хоть племянник двоюродный, а годами матерее тебя, да и заявит свои права? А Джанибек возьми да дай ему ярлык? А ты не стерпишь, ведь верно?

— Так ведь и сын твой не стерпит?

— Ежели мы узаконим такой порядок, какой отец наш установил, от отца — к сыну, то ему обязаны будут подчиняться все, хотя бы и хан Орды.

— Если бы да кабы... Станет тебя хан слушать! — возразил Андрей насмешливо.

Но Семён Иванович остался невозмутим. Знать, давно и крепко продумал то, что говорил:

— И то ещё в ум возьмите. Сын будет делать так, как отец делал, и всех вельмож, воевод, думных бояр сохранит. А приедет откуда-нибудь в стольный город некий дядя, свои порядки и своих людей привезёт, снова недовольство и смута. Опять же переезд, смена места.