Крест. Иван II Красный. Том 2
Шрифт:
Раньше было двенадцать иноков — по числу апостолов. Их келии — избушки с сенями и каменкой по-чёрному — располагались вокруг деревянной церкви среди леса. А в год, когда Фёдора постригли, игумен получил благословение патриарха на устройство общежительного монастыря. До этого каждый брат сам заботился обо всём необходимом для жизни, каждый приносил с собою из мира кое-какое имущество. Одни были богаче, другие беднее — вот и повод к зависти, любостяжанию, превозношению одних перед другими. Всё это устранилось, когда Сергий ввёл общежительный устав. Теперь насельникам не разрешалось держать в келиях не только что-нибудь съестное, но даже ниток с иглами — всё стало общим. Кому это показалось не любо, те ушли, но вместо них пришло ещё большее число сопостников. Фёдору определили покойчик совсем на отшибе, не возле поляны, а в чаще леса. Но не долго он там жил в одиночестве. Стали появляться рубленые избушки и полуземлянки, ровно грибы после
На Стратилата зарядил дождь с утра с громом и блискавицей, но в полдень проглянуло солнце, тучи разбежались. Фёдор рассматривал их, вспоминая слова игумена, что вода берётся из небесного колодца, который не иссякает, сколь бы много ни пролил живительной своей влаги на поля и леса.
Сергий вернулся, держа в руках вместо иерейского посоха топор. Фёдор знал, что топор этот принадлежал некогда деду Кириллу, отцу Сергия. Знатное сручье: радонежские кузнецы ковали его в три слоя, закаливали столь умело, что не тупился топор ни от дуба, ни от лиственницы. Топорище, выточенное из кленового дерева, ухватисто и соразмерно, до блеска отлощено тяжёлыми мозолистыми руками игумена-плотника.
— Бери заступ и вервие, — велел Сергий и первым углубился в лесную чащу. Он шёл уверенно, не глядя под ноги. Остановился у небольшой ложбинки, наполненной водой. — Здесь!
— Потому что здесь вода дождевая накопилась?
— Допрежь того тут травка была зеленее, нежели в иных местах. И туман по зорям прежде всего тут ложился. Трудно ли понять, что водная жила поднимается сюда от родника из-под горы?
— А ну как не поднимается?
— Близко должна подступать, — словно не слышал сомнений Фёдора игумен. — Пядей семь-восемь, не боле. Вишь, какой сруб я подготовил загодя.
Тут только Фёдор увидел у тернового куста невысокий, по пояс ему, сруб из дубовых тонких бревёшек, соединённых по углам в лапу без остатка. Все венцы помечены: на нижней связке брёвен одна зарубина, на следующей — две, а всего восемь рядов. Тут же лежало несколько ровных берёзовых и ольховых кругляков. Сергий взял одно бревно, понёс наперехват; ветхий, выгоревший и не раз чиненный подрясник натянулся, вот-вот лопнет на плечах. «Ну и силён же отче, спинища как у двоих», — восхитился Фёдор, тоже ухватывая кругляк. Из четырёх брёвен получилась рама, в середине которой разметили место для рытья. Повернувшись в сторону еле видной сквозь деревья церкви, опустились на колени, помолились:
— Господи, Ты бо еси Творец небу и земли, подаждь уставление водам сим! Даруй нам воду на этом месте, повелением Своим источи её! Услыши нас в час сей и яви силу Свою! Господи, благослови!
Тёплый ветер прошёлся по деревам. Где-то очень далеко подала звонкий голос зегзица.
— До чего же хорошо, отче! — сказал Фёдор.
— А как же! — охотно откликнулся преподобный. — Гляди, как ведренеет быстро.
Волосы у игумена заплетены на затылке в косицу, а чтобы она не мешала при работе, он прихватил её налобным гайтаном. Подоткнул полы подрясника, затянул потуже ремённые оборы поршней и, перекрестив раму, сноровисто взял заступ.
Дернину он выламывал пластами, потом пошла чёрная податливая земля, Фёдор относил её в сторону, ссыпал в кучу.
— Так... Верхняя кровля земли кончается, — сообщил Сергий, погрузившись в яму по колено. — А вот и глина пошла. Давай венцы и верёвку.
Сопряжённые в углах брёвна он уложил и подвёл под них верёвку, концы которой велел Фёдору закрепить на раме из кругляков.
— Я буду подкапывать под срубом, а ты помалу отпускай его.
Фёдор принимал и бегом относил липкую тяжёлую глину, едва успевая за игуменом. Оба они взмокли от пота, а тут ещё невесть откуда налетела мошкара, лезла в ноздри, в глаза. Фёдор начал всё чаще спотыкаться, цеплять носами лаптей за сучки и корни, которых раньше вроде бы и не было, но просить отдыха не смел. А Сергий всё выбрасывал и выбрасывал серо-буроватые блестящие комья, и сруб вместе с ним спускался в землю.
Всего три венца осталось на поверхности. Как-то просто всё происходило.
— Песок, — донёсся из колодца, с глухим отзвуком голос Сергия, а скоро и сам он выпрямился и, опираясь руками о верх сруба, выбрался наружу.
А вода, сначала задумчиво проковыряв дырочку в песке, нерешительно напустила лужицу, а потом вдруг буйно рванулась на волю, забила толстым стеклянным столбом. Сруб стал быстро заполняться.
— Не польётся через край-то? — обеспокоился Фёдор.
— А кто знат? Вишь, какой водомет! Сколь её напустит?
Колодец на глазах наливался почти вровень с землёй.
Фёдор зачерпнул пригоршней мутной водицы, отхлебнул:
— Ледяная, зубы ломит. И взмучена.
— Отстоится, будет как слеза. Кажись, не полнеет боле? Давай-ка оголовок соорудим.
Сергий снова взялся за топор. Сосновые щепки разлетались
по сторонам, издавая сладкий запах. Из тесин и брусьев игумен сделал обшивку наземного сруба, затем приступил к возведению навеса. Мог бы просто поставить крышу двускатную на грубо струганные столбушки, но для красы принялся их обтачивать, со тщанием выбирая узорные пазы и явно испытывая наслаждение от своей работы. Сколько всего переделал он этим отцовским топором! Ставил церковь и часовню, рубил себе и братии келии, мастерил скрыни, стольцы. Он любил плотницкое дело и не бросил его, став монахом-отщельником, а потом настоятелем обители. Он знал, что постоянная глубокая молитва требует отрешения от мира с его хлопотами и заботами. Но, уйдя в отшельничество, он не отрёкся от страдающего мира, явив собой невиданный своеобычный облик русского подвижника. Он проводил ночи в долгих молитвах, он истинно видел нетварный Фаворский свет, удостоен был лицезреть явление ему Пречистой с апостолами Петром и Иоанном [38] , но вместе с тем всю жизнь работал без устали, не гнушаясь никакого дела, даже самого грязного, и всю жизнь нёс крест служения миру, не забывал о скорбях бедствующих, о духовном подаянии простым верующим, мирил князей, был непререкаемым судией для власть имущих.38
...с апостолами Петром и Иоанном. — Пётр — в христианстве один из двенадцати апостолов, в переводе с арамейского — кифа, камень. Брат Андрея, первоначальное имя — Симон. Жил в городе Капернауме, занимаясь рыболовством. Христос увидел Симона и Андрея, рыбачивших на море Галилейском, и позвал их за собой, сказав: «Я сделаю, что вы будете ловцами человеков». Пётр занимает особое положение среди апостолов: его именем открывается список двенадцати избранных, ему предназначаются ключи небесного царства. По свершении Тайной Вечери Христос предрекает Петру троекратное отречение. Когда же Христос был схвачен и приведён к первосвященнику Кайфе, Пётр, последовавший за учителем и узнанный людьми, не только трижды отрекается, но клянётся и божится, что не знает Христа. Пение петуха напоминает ему пророчество Христа и вызывает слёзы раскаяния. Христос облекает Петра пастырской властью — после троекратного вопрошения о любви, снимающего троекратность отречения. По легенде, Пётр был распят в Риме на кресте во время Нероновых гонений. Иоанн Богослов — любимый ученик Иисуса Христа, занимающий наряду с Петром центральное место среди двенадцати апостолов. По церковной традиции, он автор четвёртого Евангелия, трёх посланий и Апокалипсиса. Он был учеником Иоанна Крестителя и после его слов «вот агнец Божий» пошёл за Христом. Иоанн Богослов последовал за Христом после его ареста и стоял на Голгофе у креста. Умирая, Иисус завещал Иоанну сыновние обязанности по отношению к Деве Марии. Для христианской Церкви Иоанн Богослов — прототип аскета-прозорливца, «духоносного старца», апостол Пётр — прототип духовного пастыря, иерарха.
Построив колодец, он радовался, что смог угодить братии, но вряд ли кто тогда прозревал, что Сергий отворил источник, который не оскудеет много столетий, и, даже когда человек в отваге и дерзости познания своею ступит ногой на поверхность Луны, православный люд со всех концов Руси будет идти и идти к Сергиеву колодцу, чтобы испить глоток живительной его, святой воды.
...Но когда сам преподобный узнал, что начали звать источник его именем, то, вознегодовав, сказал:
— Чтоб никогда не слышал я этого боле. Не я, а Господь даровал воду сию нам, недостойным, и возблагодарим Его.
Глава тридцать девятая
1
Кроме испуганного епископа сарайского первым встретил Алексия визирь Джанибека Сарай-Тимур, первый сановник: в его ведении были ханская казна, кухня, конюшни. Знаки его власти находились при нём — пояс, усыпанный каменьями дорогими, на поясе — золотая чернильница и красная печать. Важность тоже была при нём. Сквозь важность, однако, просвечивало искательство.
— Вельяминовы-то все тута! — успел шепнуть епископ.
— Здрассьте! — сказал владыка. — Чего им?
— А кто знат-то? С добра сюда не ездят.
— Конечно.
Принимали митрополита в шатре, раскинутом за окраиной города в выжженной солнцем степи. Изнутри стены шатра украсили бронзовыми шлемами. На шлемах сидели хохлатые ручные птицы и звучно попискивали. Для Алексия и царицы поставили неудобные венецианские кресла. Кошма на входе была приоткрыта, воздух чуть горчил от сухого ветра с привкусом полыни. Тоска чуждой жизни сказывалась во всём. Владыка достал чётки и помолился.