Крестик солнца

Как видим, преподаватели Горной школы не только читали первоклассные лекции, но и совершали открытия, вели исследовательскую работу, публиковались в научных журналах, печатали научные труды.

Например, А.Гениво, преподававший металлургию, опубликовал труд о действии маховиков машин. Пьер Бертье, читавший курс лекций по доцимазии (науки о содержании в горных породах металлов, пригодных для извлечения), в 1822 году в местечке Де Бо открыл алюминий, он же открыл минерал, названный «бертьеритом», а позднее стал заниматься изучением тепла отходящих газов. В 1825 году за свои научные открытия был избран членом Академии наук Франции, а еще через несколько лет награжден орденом Почетного легиона. Табличка с его именем в числе других фамилий величайших ученых Франции находится сегодня на стене Эйфелевой башни.

В те времена представиться учеником Бертье, было что-то вроде визитной карточки. Все сразу понимали высший уровень «пилотажа». Кстати, Александр Гумбольдт и Густав Розе в своих книгах и в частной переписке, упоминая об уральском молодом ученом, всегда подчеркивали этот факт. Швецов был лучшим учеником Пьера Бертье, и еще за год до окончания Горной школы профессор писал Н.Н.Демидову, что «m-e Schwetsoff» уже сейчас способен руководить любым предприятием в горнозаводском хозяйстве Нижне-Тагильского округа. Анри Вейер докладывал Демидову, что Фотий удостоен дружбой со многими профессорами Горной школы, но прежде всего – с Пьером Бертье.

В течение 1824-1825 Швецов посещает лекции по эксплуатации рудников и машин, которые там используются; металлургии черных, цветных и драгоценных металлов с описанием оборудования, необходимого для производства каждого из них; по геологии, минералогии и химии. Помимо лекций в расписании предусматривались занятия в лабораториях и чертежной. На третьем курсе Фотий занимался практической химией и разработкой планов создания машин и заводов.

Глава 6. Учеба в Горной школе Парижа. Студенты

Как жили пансионеры Демидова в Париже? Подробности малоизвестны. Но есть документальное свидетельство более позднего времени. Его написал Н.С.Лесков, назвав свой очерк «Русские в Париже в 1863 году».

Условно всех русских парижан он делит на две категории – «елисеевцев» и «латинцев». К первым относятся аристократы и богатые путешественники, живущие в районе Елисейских полей. Ко второй категории – молодые россияне, приехавшие в Париж учиться. «Русское народонаселение Латинского квартала в Париже состоит преимущественно из одних молодых мужчин, включительно от 20 до 40 лет. Большая часть этих людей состоит из молодежи, приехавшей в Париж слушать лекции известных профессоров. Тут есть медики, ветеринары, филологи, историки и юристы. Последних менее, чем всех прочих…

Из молодых людей, живших зиму 1863 года в Париже для собственного образования, часть послана в Европу на счет министерства народного просвещения; остальные жили на свои собственные средства. Все это народ не только небогатый, но даже очень нуждающийся и еле-еле сводящий концы с концами.

…Более всего русских живет всегда в большом отеле Corneille против театра Одеон За комнату, чисто и удобно меблированную, с мягкой и всегда опрятной постелью наши русские обыкновенно платят от 30 до 40 франков в месяц (т. е. от 7 до 10 рублей). В такой комнате всегда есть двуспальная кровать с двумя матрацами; комод, шифоньерка с выдвижною доскою для письма (секретарь); два шкафа в самой стене, один с полками, другой с вешалками; шесть стульев, два кресла, бронзовые часы на камине (которые, однако, очень часто не ходят); умывальник на столике из серого мрамора и такой же ночной столик со всеми удобствами у кровати: подсвечники, чернильница и даже пресс-папье и различные фарфоровые и бронзовые безделушки для письменного стола или для женского туалета. Всегда все рассчитано на парочку, ибо почти каждый парижский студент всегда живет с гризетой: швеей, корсетницей, перчаточницей или цветочницей. В Париже понимают, что не благо быть человеку одному.

Наши русские в Латинском квартале довольно редко живут бобылями, а большею частью, по местному обычаю, тоже женятся на гризетах…

Парижская гризета – человек удивительно приспособленный к парижской жизни: она практична, экономна и всегда так мастерски сообразит свой семейный бюджет с средствами своего сожителя, что никогда не зарвется, и в день нового получения денег в кармане ее кокетливого передничка еще, верно, будет 10–15 франков, убереженных на случай, если бы новое получение денег почему-нибудь затянулось. Бобыль живет гораздо бестолковее…

День в Латинском квартале начинается очень рано. Зимою в шесть часов по тротуарам раздается уже тяжелое хлопанье деревянных башмаков работников, отправляющихся к своим занятиям.

… В десятом часу или много что в девять, выпив наскоро стакан кофе, латинцы разбегаются по лекциям. Медики уходят из дому ранее всех других, потому что им нужно до теоретических лекций прежде попасть на лекции клинические… В 12 часов русские сходятся завтракать или в Cafe de la Rotonde или у Martin, или же в двух маленьких трактирчиках на rue Monsieur le Prince или на rue de l'а cole de Medecine. В час снова расходятся; некоторые забегают домой, а другие прямо на лекции, или в музеи, или куда следует в другие места по роду своих занятий. В пять часов все стягиваются домой. Тут опять кусочек сыра и стакан вина, пока гризета свернет и спрячет сделанную днем работу. Затем под руки и вдвоем обедать…

Самый центральный пункт русского латинства – это Cafe de la Rotonde, где левый угол за конторкою так уж отвоеван русскими, что французы там почти и не садятся. Приходят сюда и поляки; но они садятся всегда в самый угол, играют в шахматы и никогда с нами ни на слово не сходятся.

…В Cafe de la Rotonde вечером собираются почти все русские Латинского квартала… Обыкновенно мы сходились в cafe в восемь часов вечера, и сначала все усаживаемся, бывало, внизу, в своем русском (левом) углу. С час идет чтение русских, польских и французских газет. Из русских газет были «Северная пчела» и «Колокол». В 1863 году выписаны сюда, кроме того, «Московские» и «Петербургские ведомости»; из польских один краковский «Czas», а французские, разумеется, почти все. Русских газет обыкновенно вечером добиться трудно, и их читает кто-нибудь один из своего кружка и рассказывает своим, что прочел…»

Понятно, что об истинных реалиях жизни Швецова в Париже можно только догадываться. Понятно, что юноша, «вырванный» из семьи, нуждался в дружбе и тепле. Но вот такой глупости, как женитьба на иностранке, он, в отличие от своих товарищей, не совершил, так как понимал, что это обернется горем для обоих. Ведь согласно российским законам его жена автоматически становилась крепостной. Таких случаев было немало. Они описаны Д.Н.Маминым-Сибиряком в романах «Горное гнездо», «Три конца».

Из писем Фотия видно, что он старается как можно больше извлечь пользы от своего обучения в Европе и просит разрешения у Н.Н.Демидова посещать дополнительно лекции в Консерватории искусств и ремесел. Здесь были собраны интересные механизмы и машины, как прошлых лет, так и последнего времени. Здесь же можно было принять участие в проведении различных научных экспериментов.

Глава 7. Александр Гумбольдт

Это имя, как вы уже заметили, очень часто упоминается в биографии Швецова. Настало время подробнее рассказать о человеке, которому талантливый тагильчанин обязан резким поворотом в своей судьбе.

Александр Гумбольдт – прусский барон. Рано остался без отца, а с матерью отношения не сложились. Он учился в Геттингене, затем окончил Фрейбургскую горную академию. С того времени у него появилось два друга: Леопольд Бух, ставший известным геологом, и Владимир Соймонов, занимавший ведущие посты в российском геологическом ведомстве. Возможно, общению с Соймоновым Гумбольдт обязан своей мечте о путешествии в Сибирь.

После окончания академии Гумбольдт получил назначение королевским обербергмейстером в горный район Франконии. Биограф великого ученого Герберт Скурла пишет: «Шахты, рудники, мелкие металлургические предприятия и кузнечные цехи, разбросанные на большой территории по горным массивам Фихтельгебирге и Франконского леса, находились в безотрадном состоянии. Добыча ископаемых велась хищнически и бездарно, о планомерной разработке залежей руды никто и не помышлял, а беспокоиться о здоровье и жизни горняков никому и в голову не приходило.