Крестные дети
Шрифт:
Мэри и Сэффрон даже не могут рассказать нам, что с ними произошло! Мы не должны игнорировать это.
— То есть ты собираешься бросить ему вызов во время ужина на Бали? Чудненько! И чего ты хочешь от него добиться? Извинений? — скептически ухмыльнулся Чарли. — Как это будет похоже на извинения, которыми кормит нас теперешнее социалистическое правительство: «Мы приносим извинения нигерам за рабство. Мы приносим извинения голодающим в Ирландии. Мы приносим извинения убитым католикам». Скоро они начнут извиняться перед динозаврами за то, что те вымерли! Ты хочешь, чтобы Маркус встал и сказал: «Простите, что я был таким ужасным крестным отцом. Прости, что убил твоего отца, Стюарт, этого больше никогда не повторится. Прости, что поимел тебя, Сэффрон, это была ошибка — зря я так… Прости Абби, что оставил ворота открытыми. Какая трагедия… Извини, извини, извини».
— Если серьезно, — спокойно ответил Стюарт, — то именно за этим я вас сюда и пригласил. Мы можем очень многое. Сейчас я расскажу вам о затруднительном положении, в которое попал «Дармштадт Коммерцхаус», и решении, которое мне предстоит принять…
— Возможно, я смогу что-то добавить, — вставила Абигейль.
— Господи… Вот мы все и отдохнули… — прошептал Чарли.
Глава 52. 28 декабря 1999 года
Новый «Гольфстрим» доставил крестных детей и их семьи с военного аэродрома Норфолк на Бали, где вместе с Флорой Маркус ждал гостей на праздник по случаю наступления нового тысячелетия.
Пригубив седьмой стаканчик виски, Чарли почувствовал, что все совсем не так плохо, как могло показаться разным нытикам. Как это похоже на газетных пройдох: пытаться завоевать популярность, распуская слухи о великом Маркусе Брэнде. Чарли ненавидел журналистов. Если бы они серьезно подходили к своей работе, то узнали бы, что Маркус купил новый потрясающий самолет, и не стали бы распускать сплетни о предстоящем крахе его империи.
— Еще один большой «Гленфиддич» безо льда и тарелку канапе, — приказал он стюардессе. Когда летишь шестнадцать часов, по-другому нельзя. Он заранее сделал все, чтобы дети с Косовой оказались в самом дальнем углу и не тревожили отца во время перелета. Пелхем играл в «Геймбой», рядом с ним пристроился мерзкий Стюарт, делавший вид, что работает на допотопном ноутбуке.
«Интересно, — подумал Чарли, — чем он занимается? Возможно, в который уже раз исправляет обвинительную речь».
Чарли не мог поверить, что Стюарт и другие крестные дети и впрямь собирались довести задуманное до конца. Все последние дни они постоянно общались по телефону, обстоятельно все планируя. Большое событие было намечено на предпоследний вечер. Чарли сразу же дал понять, что не собирается выступать сам. Он оставил эту честь, а также все возможные ее последствия Стюарту.
Чарли знал, кому нужно хранить верность.
Не в состоянии сосредоточиться на томике Дика Френсиса, он взял бортовой экземпляр журнала «Хелло!». Чарли больше не принадлежал миру тусовок, вечеринок и рок-звезд. Вот уже год, как он не надевал черный галстук, не заказывал столик в ресторане «Гросвернор-Хаус» и не посещал благотворительных балов. Как ему теперь хотелось получить назад потраченные на эти праздники тысячи фунтов.
Сэффрон, Мэри и Клара сидели вместе в самом начале салона. Сложно было понять, кто из крестных дочерей боялся предстоявших событий больше. Сэффрон ни за что не поехала бы, но Маркус пригрозил забрать деньги, выданные ей на обустройство магазина. С большим удовольствием она осталась бы у себя в бутике на рождественскую распродажу, но Маркус настоял, и ей пришлось оставить бизнес на свою партнершу Калипсо Блэкуотер. За первые пять месяцев они сумели достичь многого: к ним ходили все жители Ледбери-роуд, об их магазине писали «Вог» и «Ивнинг стандарт». Только за две последние недели к ним дважды заглядывала Мадонна, а кроме нее — Мэг Мэтьюз и, разумеется, отец Калипсо Ник. Вязаные вечерние сумочки, замшевые перчатки и мохнатые свитера разлетались как горячие пирожки. Не хуже продавались масла для ароматерапии и роликовые массажеры для ног. Если так пойдет и дальше, то вскоре придется открывать второй магазин.
Ожидание встречи с Маркусом пробуждало в Сэффрон недобрые предчувствия, и то, что с ними теперь летела ее мать — любовница Джеми, — ничуть не упрощало положение вещей. Сэффрон изменилась; никогда раньше не испытывая большой потребности в рефлексии, последние недели она провела в размышлениях о случившемся и о том, что будет дальше.
Ей виделся единственный выход, но она не хотела возвращаться в клинику для наркоманов, где по воле Маркуса провела не один месяц. При мысли о ребенке — возможно, единственном ее шансе стать матерью —
глаза Сэффрон наполнялись слезами. Теперь-то она видела, что крестный отец разрушил всю ее жизнь. Простить такое было нельзя. С одной стороны, она боялась надвигавшейся развязки, с другой — страстно желала. Как это будет здорово, когда он падет под их дружным напором. Она хотела увидеть своими глазами, как он будет корчиться от боли.Мэри помогала Кларе с обедом. В последнее время Клара стала гораздо более самостоятельной во всем, кроме одевания и еды. Специализированная школа делала чудеса. Но теперь, когда ей исполнилось шестнадцать, у Мэри появились новые опасения. Клара была такой доверчивой, что любой мужчина мог с легкостью воспользоваться этим. В сущности, она все еще оставалась большим ребенком и могла смотреть «Короля Льва» без остановки три раза подряд. Фильмы для взрослых ей не нравились, она не могла уследить за сюжетом и понять его смысл. Клара прекрасно рисовала, как одаренный десятилетний ребенок, и регулярно радовала мать живописными пылающими закатами. В последнее время она стала очень набожной и часто просила маму: «Давай помолимся за бабулю» или «Давай помолимся за квестного Стю». Однажды она предложила: «Мамочка, давай помолимся за твоего квестного Маркуса», — и Мэри едва не разрыдалась от бессильной злобы.
Были и другие поводы беспокоиться за Клару. Она всегда бурно реагировала на незнакомых людей, каждый раз плотно прижималась к гостям. Половозрелость в сочетании с умственной неполноценностью делали Клару опасной для самой себя. Единственный раз. когда Мэри отпустила ее на танцы. Клара использовала по полной программе, перецеловав половину юношей в зале. Она подросла, и внешние проявления синдрома Дауна стали более очевидны, но в сумраке дискотеки она могла показаться вполне нормальной.
Мэри недоумевала, что заставило ее принять приглашение Маркуса. Стюарту удалось убедить ее: «Все получится, только если мы все будем там, все крестные дети в полном составе. Если хотя бы один из нас не приедет, все пропало. Мы должны выступить против него как единая сила».
Она уже жалела, что приняла приглашение. Подготовка к поездке на Бали, покупка купальников и праздничной одежды для Клары, переговоры с Барбарой Майлс пробудили давнишние воспоминания, которые она пыталась похоронить. Последний раз она видела Маркуса на похоронах Поппи и тогда снова ощутила силу его влияния. Больше всего она теперь боялась, что Брэнд поймет, какую боль до сих пор причиняли ей воспоминания об их связи. Возвращаясь в Лондон из Арднейсага, она доверилась Стюарту, рассказав ему, как Маркус заставил ее переспать с ним и что теперь она не может быть уверена, кто стал отцом ее ребенка. Стюарт вышел из себя, никогда она еще не видела его в такой безумной, бессильной злобе. Мэри сразу же пожалела о сказанном и взяла с него слово не упоминать об этом инциденте в обвинительной речи.
Оглянувшись назад, туда, где рука об руку сидели Абигейль и Форрест, Мэри улыбнулась: наконец-то ее подруга нашла счастье. Было очевидно, что они обожали друг друга. Мэри не была знакома с Форрестом Роздейлом лично и ничего про него не знала. Абби рассказала, что ее новый супруг был женат уже два раза — как выразилась Абби, «на полных дурочках» — и работал юристом в преуспевающей крупной фирме. Кроме этого, он прославился, защищая права жертв Холокоста: ему удалось помочь ограбленным евреям получить деньги со своих счетов в швейцарских банках. Для шестидесяти лет он выглядел очень привлекательно. Зубин полностью одобрил брак Абби: Шварцманы и Роздейлы вот уже много лет посещали одну синагогу. Но Абигейль и Форрест до сих пор не решили, хотят ли попробовать завести ребенка.
Форрест первым предложил съездить к Маркусу. Абби не могла поверить, что ее приглашают после всех телефонных звонков и писем, в которых она обвиняла крестного, но в приглашении было черным по белому написано: «Мы с Флорой будем счастливы, если вы присоединитесь к нам на предстоящих новогодних каникулах. С огромным удовольствием приглашаем вас в наш новый дом в Нуса-Дуа. Обо всех приготовлениях позаботится Барбара Майлс».
Если бы не затея Стюарта, Абби никогда не согласилась бы отправиться в это неприятное для нее путешествие, и теперь на высоте тридцати пяти тысяч футов ее стали одолевать тягостные мысли. Абигейль делалось дурно при одной мысли о предстоявшей встрече. Десять дней на Бали, десять изматывающих дней. Десять обедов, десять продолжительных ужинов. Как у нее получится вынести все это, если при одной мысли о Маркусе она была готова рыдать, вспоминая о гибели Поппи?