Крестоносец. Византия

Бертольд с интересом взглянул на племянника.

— И что же ты собираешься мне предложить?

— В монахи пойдёшь? — коротко спросил граф.

— Пойду! — после недолгого раздумья ответил барон. — Лучше уж монастырская келья, чем видеть всех вас!

— Ну вот и договорились! — с видимым облегчением вздохнул граф. — Несколько дней посидишь в темнице, подумаешь о жизни, пока допросим твоих людей и девку, сравним ваши признания. А потом я сам отвезу тебя в аббатство Эльванген, к нашему родичу, аббату Губерту. Я его попрошу, чтобы занял тебя делом в обители и следил за тобой. А то боюсь, такие как ты могут и в сутане не уняться.

После этого граф позвал стражников, которыми командовал рослый широкоплечий зеленоглазый блондин с подстриженной бородкой и лихо закрученными усами, на вид лет около тридцати пяти, немного напоминавший лицом Арамиса из советского фильма «Три Мушкетёра». Ещё раньше он отконвоировал в темницу Фриду и людей барона. Хозяин замка называл его Эвальд. Судя по прозрачным намёкам барона, это был сводный брат графа, рождённый его матерью во время весёлого вдовства от одного из её любовников. Внешне граф и Эвальд мало походили друг на друга, хотя это было неудивительно, учитывая, что у них разные отцы. Но несмотря на это, единоутробные братья явно были близки, недаром барон назвал Эвальда верным псом графа. Из рассказа Зигфрида во время поездки из Танненберга в Хельфенштейн я узнал, что Эвальд имеет фамилию фон Мюлендам, по названию деревни с мельницей и усадьбой, пожалованной ему графом вместе с рыцарским званием, что он командует графской дружиной, и живёт в основном в замке с женой и детьми. Зиги хвастался, что «дядя Эвальд» учит его мечу. Судя по простодушному рассказу ребёнка, он и не подозревал, что «дядя Эвальд» реально приходится ему дядей. Рановато ему ещё знать такие вещи. Что ж, Эберхард фон Хельфенштейн обошёлся со сводным братом куда великодушнее, чем с Адольфом поступили законные сыновья его отца. С другой стороны, графу и опасаться нечего. Незаконнорожденный сын его матери ни при каких обстоятельствах не сможет получить графство, а вот признанный бастард графа вполне мог бы унаследовать владения отца, если бы с единокровными братьями что-то случилось.

Пока я об этом раздумывал, Эвальд и стражники увели барона, а граф повёл нас с Пьером и с Эрихом, вернувшимся с конюшни с нашими вещами, сгруженными с лошадей, в донжон, где нас должны были устроить в гостевых покоях.

— Герр де Лонэ, герр де Лер. — обратился к нам по дороге граф, видимо, заметивший брошенные нами взгляды на Эвальда. — Мой дядюшка наговорил немало лишнего о делах нашей семьи. Надеюсь, это останется между нами?

Мы с Пьером заверили графа в нашей скромности. Затем я передал графу «протокол» с показаниями Тео, попросив не предъявлять к парню претензий, ссылаясь на данное ему слово, помощь в освобождении детей, раскаяние, намерение уйти в монахи, и то, что он уже наказан. Выслушав нас, граф ответил:

— Ладно, пусть живёт. Повезло ему, что встретил вас. Я бы вытащил из него всё, а потом вздёрнул.

После чего слуги проводили на в наши комнаты, где мы смогли отдохнуть и привести себя в порядок перед ужином. В замке нашлась и купальня, состоявшая из разнокалиберных ёмкостей из дорогой северной лиственницы, соединённых керамическими трубами. Я поспешил воспользоваться таким приятным сюрпризом, потащив с собой Пьера и Эриха. Горячая вода, подогретая жаром от замковой кухни, натуральные губки, привезённые со Средиземного моря — счастье есть! От слуг, помогавших нам с банными процедурами и забравшими в стирку нашу дорожную одежду, мы узнали, что купальню в замке соорудил покойный отец графа, который бывал в Константинополе с посольством Кайзера, после чего стал большим поклонником византийской культуры. То-то я смотрю, замок выглядит как-то почище и поприличнее, чем в Саарбрюккене.

К ужину мы вышли чистые и довольные. Я и Эрих надели пошитые ещё в Саарбрюккене парадно-выходные костюмы. У Пьера такого не было, но он прихватил кое-что из «персидского наследства». На мой вкус, восточный прикид выглядел излишне попугайским, и с золотой вышивкой явно переборщили, однако парню нравилось. Выглядел он в этом наряде хоть и экзотично, но неплохо, привлекая взгляды обитателей замка, особенно девушек.

«Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста!» — сказал слуга, ставя на стол огромный поднос с жареным поросёнком. То есть он что-то и впрямь сказал, это уже моё воображение само перевело.

В трапезной, за столом, кроме графской семьи и нескольких приближённых, включая Эвальда и давешнего монаха, оказавшегося тем самым братом Ансельмом, о котором рассказывал Зигфрид, были ещё десятка три молодых девушек и парней, а также совсем уж ребятишек обоего пола, одетых как дворяне, хотя и разной степени зажиточности. Граф сообщил, что это дети и внуки, либо младшие братья и сёстры его вассалов, находящиеся на воспитании в замке Хельфенштейн — парни у графа, а девчонки, соответственно, у графини. Ясно, графская семья устанавливает неформальные связи с молодым поколением вассалов, а также неявно заполучила заложников верности дворянских семей графства. Хотя, судя по беззаботным лицам ребят, живётся им тут неплохо.

Меня и Пьера усадили за графский стол на почётные места. Эриха, как слугу, хотели отправить в людскую. Но когда я рассказал, что вместе с моим другом шевалье дю Шатле мы собираемся, прибыв в армию крестоносцев, просить нашего сюзерена, графа де Овернь, о нобилитации наших слуг за их боевые заслуги и неоднократное спасение жизней своих господ, Эриха, по приказу графа, посадили за стол к министериалам в коттах графских цветов с геральдическим слоном. Судя по их лицам, гордых министериалов чуть удар не хватил — какое то простонародье сидит за одним столом с ними! Но Эрих молодец — делает морду кирпичом, и не замечая убийственных взглядов министериалов пристраивается к поданным блюдам!

Мы с Пьером тоже стали героями ужина, нас расспрашивали о битве с шайкой Адольфа, и об освобождении Зиги и Малу. Барона Бертольда присутствующие вообще не упоминали, похоже, граф наложил на эту тему табу. Рассказывал больше я. Пьер вообще, как я заметил, не отличается особой разговорчивостью, если, конечно, речь не идёт про лес и зверей, о которых он может рассказывать часами.

Мелкие тоже вставляли свои пять пфеннигов, расписывая ужасных разбойников и жуткого медведя, которых убили храбрые мы. Девчонки смотрели на нас с восхищением, парни с плохо скрываемой завистью, что такое замечательное приключение прошло мимо них. Народ постарше слушал с любопытством, но без особого ажиотажа — видимо, уже кое-что узнали от схваченных бандитов. Министериалы тоже очень заинтересовались рассказом, хотя им, в другом конце трапезной, было не очень хорошо слышно. Судя по взглядам, бросаемым в сторону Эриха, им очень хотелось его расспросить, но корпоративная гордость мешала обращаться с просьбами к представителю «низов».

В конце ужина, когда Малу и Зиги собирались увести по кроваткам, дети потребовали сказки. Да-да, те самые, от Профессора Толкиена и Джорджа нашего Лукаса в моей интерпретации под XII век. Сам виноват, никто за язык не тянул. Пришлось рассказывать. По-французски, понятно, благо собравшиеся в большинстве своём, как я понял, неплохо понимали этот язык, наверно под влиянием графини Луизы. Впечатлились не только дети и подростки, но и взрослые, слушавшие мои рассказы, затаив дыхание. Ну да, в нынешние времена ничего подобного не услышишь. Античная литература довольно прочно забыта, за некоторым исключением наиболее образованных монахов, это с началом Ренессанса европейцы начнут открывать для себя писателей Рима и Эллады. Средневековая литература, вроде тех же романов о Рыцарях Круглого стола, «Романа о Розе», «Сида Кампеадора» и прочего в том же духе, только начинает создаваться. А тут такое! Футурошок — это по-нашему!

Рассказывал средневековые варианты «Властелина Колец» и «Звёздных Войн», пока детишек, державшихся из последних сил, окончательно не потянуло в сон, и их не унесли в спальни. Сославшись на то, что будет нехорошо, если часть слушателей (то бишь дети) не услышит продолжения, я прекратил дозволенные речи, и вместе с Пьером и Эрихом тоже отправился на боковую.

Утро началось с приезда ещё одной знатной особы. В замок прискакал Людвиг фон Шпитценберг, наследник соседнего графства Шпитценберг и жених Малу. Его папа, граф Рудольф, по словам нашего хозяина был сильно болен, поэтому, узнав с вечера о случившемся, выражать благодарность за спасение будущей невестки, а также радость по поводу освобождения из лап разбойников детей соседа и будущего родича, прислал сына — русого вихрастого худощавого пацана лет двенадцати, с шилом в заднице. Как сообщил нам граф Эберхард, узнав о приезде будущего зятя, графы фон Шпитценберг являются младшей ветвью рода фон Гогенцоллерн-Зигмаринген, одного из самых знатных и богатых в Швабии, так что это будет очень хорошая партия для Малу, и весьма выгодное родство для графов фон Хельфенштейн.

Гогенцоллерн… Знакомая фамилия, однако! Неужели малявка Малу — будущая прародительница королей Пруссии и императоров Второго Рейха? Хотя, это какая-то младшая ветвь, так что фиг его знает. Да и сидели те будущие Гогенцоллерны вовсе не в Швабии, а в совсем другом конце Германии, который сейчас и не Германия вовсе. Людвиг малолетней невестой интересовался мало, что в его возрасте вполне логично. Хотя вручил ей в качестве подарка бусы, ожерелья, браслеты и ещё какие-то золотые и серебряные цацки с разноцветными камушками и жемчугом, а также синее платье из парчи. Зигфриду Людвиг презентовал маленький меч (или большой кинжал) размером где-то с римский гладиус, и с большим интересом выспрашивал будущего деверя о приключении с разбойниками. Выслушав хвалебные отзывы младшего фон Хельфенштейна о нас, пацан немного смутился, подойдя ко мне и Пьеру поблагодарил (на немецком, в переводе Пьера) от имени своей семьи, сказав, что хочет поднести нам подарки, которые пригодятся в крестовом походе… Интересно, что у него? Вроде нормальный пацан, разве что малость высокомерен. Впрочем, для графского наследника в Средневековье, это естественно.