Крестоносец. Византия

Рядом с девушками пара парней, похожих на них семейным сходством, один лет девятнадцати, другой мелкий, где-то лет одиннадцати, но уже видно, что тоже вырастет кросавчегом, как говорила Ленка. Старших при них не видно, скорее всего их и в живых нет. Исходя из увиденного и на основании рассказанного в будущем Алессандро — а здесь Глебом — можно сделать вывод, что это известные в византийской истории XII века братья и сёстры Комнин, племянники и племянницы Мануила, дети его брата Андроника, умершего несколько лет назад. Нахальная восемнадцатилетняя девка — видимо, Феодора Комнина, любовница императора. Недолго тебе осталось тут красоваться, милая. Выдаст тебя дядюшка-любовник через пару лет за моего знакомого, маркграфа Генриха Язомирготта, единоутробного брата кайзера Конрада, и станешь ты маркграфиней, а ещё через шесть лет герцогиней Гертрудой Австрийской. Две другие — явно её сёстры, Мария и Евдокия, последняя — любовница Андроника. Хотя, ею она вроде бы станет через три года, схоронив первого мужа.

Парень постарше — их брат Иоанн Циклоп. Впрочем, пока оба глаза у него целы, своё прозвище он получит примерно через год, лишившись одного окуляра на турнире. Опасно сейчас участвовать в турнирах!

«Эх яблочко, да с голубикою

Подъезжай, Иоанн — глазик выколю!..»

Блин, а это-то откуда полезло?! Хорошо хоть, не вслух. Вообще, жалко, конечно, парня. Помочь бы ему сохранить глаз… А как? Предупредить? Не поверит. Да и поверив, от турниров не откажется — мужчине и воину сейчас такое невместно. Или присоветовать маску на шлем, защищающую глаза? Правда, тогда он не получит высокие титулы протосеваста[2] и протовестиария[3] в виде компенсации от императора. Во всяком случае, в ближайшие годы не получит. Но думаю, молодому парню глаз всё же дороже.

Младшеклассник рядом, явно брат Иоанна, Алексей, тоже будущий протосеваст, а через три с лишним десятилетия регент при будущем несовершеннолетнем наследнике Мануила, Алексее II. Ну и любовник его матери, второй жены Мануила, причём их роман начнётся ещё при жизни нынешнего императора. Впрочем, это их личное дело, я и сам не без греха (не думать про ночь с королевой в Халкидоне!). Хуже то, что эта парочка в итоге доведёт государство до переворота и резни, а в итоге до смены династии тридцать восемь лет спустя, и в конечном счёте всё придёт к краху Византии в начале следующего века. Правда, и сами жестоко поплатятся после воцарения Андроника, и этот потенциальный герой-любовник, и его пассия, сейчас отдыхающая в колыбели в Антиохии. Особенно первый, которого «Константинопольский Нерон», перед тем как убить, ещё и изуродует.

Пока в голове мелькали все эти мысли, Алиенора приблизилась к тронам, с которых поднялись Мануил и Ирина-Берта, приветствуя «дорогую сестру», а императрица ещё и обняла королеву. Тем временем Император толкнул небольшую речь о том, что для него «честь оказать гостеприимство христианнейшей королеве Франции, пока её царственный супруг сражается за освобождение Святой Земли от врагов Христа», и что к её услугам всё, чем располагает василевс ромеев, включая лучших придворных лекарей. Берта-Ирина добавила, что она и её супруг будут рады стать крёстными будущего принца или принцессы, «если дорогая сестра не возражает». Алиенора не возражала, с милой улыбкой поблагодарив византийских монархов. Тем временем по знаку Мануила слуги поставили кресло слева от императорского трона — справа находился трон императрицы. Придворные разразились приветственными криками. Только красотка Феодора смотрела на всё это с недовольным лицом. Ну да, ей-то, несмотря на близкое родство и амурные отношения с императором, «табурет», как говорили — точнее будут говорить при французском дворе времён Ренессанса и «галантного века» — не светит.

Усевшись, монархи некоторое время поговорили на латыни о всяком-разном. Королева рассказывала о путешествии, причём во время разговора её «коллеги» пару раз смотрели с интересом в мою сторону. Император и императрица описывали достопримечательности Константинополя, которые стоит поглядеть, особенно разные святыни. Например, одежды Богородицы, хранящиеся по соседству, во Влахернской церкви, точнее, в пристроенной к ней часовне, со странным для русского слуха в XXI веке названием Айя-Сорос. Святыня эта, по словам летописцев, не раз помогала защитить Константинополь, вызывая, после соответствующих религиозных обрядов, стихийные катаклизмы, разносившие полчища врагов угрожавших столице империи: персов, аваров, болгар, арабов, русичей Аскольда и Дира… Интересно, а почему не защитила от «грабителей-крестоносцев» и венецианских торгашей в 1204-м? Или она только против нехристей работает?

Через некоторое время приём завершился, и Мануил пригласил присутствующих отобедать чем Бог послал. После этого их величества проследовали в трапезную, куда за ними потянулись византийские придворные, а также свита Алиеноры, включая и нас с Роландом. Все расселись согласно рангу, меня и дю Шатле усадили в дальнем кольце, видимо, решив, что простым рыцарям и этого хватит. И начался пир!

Основу стола, который перед трапезой попрыскали благовониями, составляли растительные продукты, фрукты и орехи. Много белого хлеба, рыбы и мяса в самых разных видах. Самым изысканным блюдом считались фазаны и пулярки, зажаренные на углях и начинённые рыбой. Да и зайчатина считалась деликатесом, а охота на зайцев считается излюбленным занятием местной знати. Из больших глиняных плошек можно было черпать ложкой янтарный мёд, доставляемый, как я выяснил, из Африки. Десерты также включалив себя мёд, а ещё молоко. И, конечно, вина… Наиболее качественном было вино из Палестины, а ещё ценился мускат из Киликии, также присутствоваший на столе.

Изыски византийской придворной кухни явно впечатлили гостей, включая и главную гостью. Но и у нас нашлось чем удивить хозяев. Первым удивлением для культурных византийцев стали вилки у всех «латинских варваров», причём более удобные, чем двузубые, использовавшиеся аборигенами. Кроме того, ещё во время отдыха после приезда Алиенора отослала своих поваров на дворцовую кухню. И вот теперь слуги королевы и её приближённых внесли в пышущих жаром посудинах «Имперский суп», в девичестве борщ, за которым последовали на прикрытых крышками блюдах пиццы… Пардон, «Королевские лепёшки» с разнообразной начинкой. А также «Салат крестоносца», некогда родимый «Оливье», и некоторые другие блюда из мяса и рыбы, приправленные соусом «Клервез», которому уже не носить гордое имя майонеза. Кроме того, гости, включая и нас (спасибо Мари, предупредившей Эриха!), получив от слуг или оруженосцев спиртовки, посуду и прочее, включая продукты, необходимое для фондю и «Котелка королевы», на глазах поражённых византийцев начали прямо на столе готовить невиданные блюда, угощая всем перечисленным обитателей Влахернского дворца.

Гордые ромеи, включая императорскую чету, кулинарные новинки явно заценили. Даже Андроник расплылся в удовлетворённой улыбке Чеширского Кота, и с лица Феодоры исчезло недовольное выражение. Кстати, насчёт императорской племянницы-любовницы с её братьями и сёстрами я угадал верно. Об этом мне сообщил сидевший рядом со мной и Роландом византийский придворный по имени Григорий, имевший чин папия[4]. Я, когда он представился, чуть не поперхнулся — «папия» русско-французское ухо, ещё не слишком привычное к греческому, восприняло как «папика». Да и внешне этот невысокий мужик за тридцать, с курчавой светлокаштановой бородой и такой же шевелюрой, одетый в шёлковую хламиду синего цвета и таскающий на себе недурную кучку ювелирки, судя по его виду, не дурак вкусно поесть и вообще не чурающийся радостей жизни, похож на подобных персонажей виденных в будущем. Только делового костюма, навороченной иномарки, мордоворота-телохранителя и юной модели-содержанки с ногами от ушей рядом не хватает.

Так вот, этот Григорий, будучи, насколько я понял, довольно мелкой придворной сошкой, тем не менее прекрасно знал всех при дворе, и в благодарность за угощение новинками «франкской» кухни, которые «папик» (как я его прозвал про себя), наворачивал за обе щеки, рассказывал нам про всех лиц, имеющих к чему-либо отношение, и об их взаимосвязях. Тем более что французским он владел довольно свободно, как и латынью, окситанским, верхненемецким наречием, армянским, арабским, персидским и языком русов. Слушать его было интересно и мне, и Роланду, хотя бы в плане избежать разных косяков, которые могли случиться по незнанию во время пребывания при ромейском дворе и вообще в Византии, о порядках в которой Григорий тоже немало порассказал.

Нашу познавательную беседу прервала Алиенора, представившая императорской чете и всему высокому собранью шевалье Симона де Лонэ как изобретателя всех новых блюд, с которыми сегодня познакомился константинопольский двор. Пришлось вставать и раскланиваться. Улыбаемся и машем… Император в знак своего восхищения подарил плащ из плотного жёлтого шёлка с серебряным орнаментом по краю. Ярковато, но красиво. А от императрицы мне перепали чётки из самоцветов. Ну, хоть не очередные колечки, которые уже напяливать некуда. Почти как у Филатова;

«Что медаль? Большая честь… У меня наград не счесть.

Весь обвешанный как ёлка. На спине и то их шесть!…»

Затем наша королева с милой улыбкой подложила мне свинью, сообщив, что шевалье де Лонэ обещал ей придумать новые вкусняшки, специально для «любезного брата Эммануэля и дорогой сестры Ирен» — имена византийских монархов она произнесла на французский лад. Ну, положим, не то чтобы обещал… Ея Величество просто высказала мне соответствующее пожелание, а я не стал возражать, отделавшись поклоном. Впрочем, спорить с царственными особами, а тем более публично опровергать их слова — дело неблагодарное, так что лучше всё-таки изобрести что-то для Их Византийских Величеств, которые явно заинтересовались услышанным и выразили надежду, что я смогу их приятно удивить за ужином.